Сочинение: Иван Андреевич Крылов (1768–1844гг.)
В этой пьесе уже намечается осмеяние «сумбурного», бессмысленного житья, «кукольности» поступков дворянского общества, которое в полной мере будет обличено в «Почте духов».
В комедиях «Сочинитель в прихожей» (1786) и «Проказники» П787—1788) автор прибег к памфлету, создав сатиру «на лицо» (на своего литературного противника драматурга Княжнина). В первой пьесе Княжнин выведен под именем «Рифмохвата», а во второй—«Рифмокрада». Жена Княжнина—дочь Сумарокова названа в «Проказниках» Тараторой, Последней пьесой в этой серии пьес 1780-х годов были «Американцы».
Комедии и комические оперы Крылова, не уступавшие художественными достоинствами пьесам, входившим в репертуар театра того времени, не попадали на сцену скорее всего из-за разногласий драматурга с театральной дирекцией. Но они сыграли заметную роль в творческом росте писателя: в них оттачивалось мастерство диалога, создание характеров, так необходимых для будущего басенного жанра. Ведь неслучайно современники молодого Крылова полагали, что «баснь — это малая комедия».
Среди драматургического наследия Крылова выделяется его пародийная пьеса «шуто-трагедия» «Трумф» (или «Подщипа»), которую принято датировать 1798—1800 годами. Написана она была для домашнего театра (автор прекрасно понимал, что на официальной сцене при Павле I поставить ее невозможно и даже представить ее опасно) князя С. Ф. Голицына, находившегося в опале. В его селе Казацком близ Киева в качестве библиотекаря и воспитателя жил в эти годы Крылов. Однозначной оценки у дореволюционных исследователей шуто-трагедия не получила, они видели в ней или сатиру на режим Павла I, или пародию на классицистическую трагедию вообще. Однако основной авторский замысел сумел раскрыть еще декабрист Д. И. Завалишин. «Ни один революционер не придумывал никогда злее и язвительнее сатиры на правительство. Все и все были беспощадно осмеяны, начиная от главы государства до государственных учреждений и негласных советников»,—писал он в своих мемуарах'. Вот почему «Трумф» пользовался большим успехом и много позже времени своего создания. Ставилась эта пьеса в 1924 году в Ленинграде, а в 1944 году Петрозаводский театр показал монтаж из «Трумфа».
В новейшем исследовании русской драматургии XVIII века П. Н.Берков отметил, что «для своего замысла Крылов нашел изумительно удачную форму—сочетание принципов народного театра, народных игрищ с формой классической трагедии». Далее ученый подчеркнул антимонархическую направленность пьесы:
«...русская прогрессивная мысль, опираясь на традиции народного театра, на осмеивающие царей «кумедии», показала здесь, что она не приемлет вообще монархии, ни в виде допетровских московских царей—Вакул, ни в виде немецко-петербургских принцев — Трумфов». Колоритная шутовская фигура сказочного царя Вакулы должна была бы только потешать зрителя. Ведь самая большая для него беда, какой «не видывал» он «сроду»—это поломка пажом его «кубаря», которым он «с ребячества до ныне забавлялся». Однако Крылов убедительно вскрывает антинародную сущность царской власти. Так, на вопрос Подщипы (дочери Вакулы):
Какое ж новое нас горе одолело?
Не хлеба ль недород?
Царь Вакула отвечает:
А мне, слышь, что за дело?
Я разве даром царь? — Слышь, лежа на печи,
Я и в голодный год есть буду калачи.
Краткие, но броские характеристики членов царского совета (когда один из них оказался слепым, другой—немым, а третий <за старостью» едва дышал) также служили компрометации царского государственного аппарата. Правда, как с едкой иронией сообщает драматург, члены совета не переоценивают своих умственных возможностей: по их единодушному мнению, голова цыганки, «котора на мосту живет, И знает наизусть, что будет за. сто лет», «всех вместе их голов Умнее во сто раз, а, может быть, и боле». ' -
Еще резче, в тоне беспощадного сарказма, осмеивается фигура Трумфа, «в которой воплощен антинациональный солдафонский «гатчинский дух». В связи с характеристикой Трумфа отмечалась связь этой пьесы Крылова с его баснями. В частности очень сходна «похвала» цыганки Трумфу с похвалой Лисицы Вороне;
Ну где есть личико другое так беленько,
Где губки толще есть, где гуще есть усы,
И у кого коса длинней твоей косы?
Где есть такой носок, глазок, роток, бородка
И журавлиная степенная походка?
Ну, есть ли девушка иль мужняя жена,
Чтоб, на тебя взглянув, не ахнула она?
Остроумно и порою зло осуществляется и второй план шутотрагедии — пародирование жанра классицистической трагедии. В качестве традиционного образа положительного героя и «любовника» Крылов выводит сюсюкающего «бедного князя Слюняя». «Как резью в животе, он мучится любовью», а бесстрашие его таково, что после встречи со своим соперником он должен был в своем туалете «коесто переменить». Также подвергается травестированию борьба чувства с долгом, «общественного» начала с «личным». В трагедиях, как правило, общественное в конечном итоге торжествовало над личным. В шуто-трагедии происходит все наоборот. Подщипа не собирается для спасения государства пожертвовать своей «любовью» к Слюняю и отказывается выйти замуж за Трумфа. На уговоры Чернявки:
Но если спасть должна ты царство и отца,
Княжна! поступком сим ты все пленишь сердца,
И скажет всяк, что ты героев всех не ниже! —
Подщипа отвечает:
Да! да—рассказывай ... рубашка к телу ближе!
Не меньшего внимания заслуживает сатирическая проза Крылова, его журнальная деятельность. После блестящих успехов русской журналистики (прежде всего журналов Новикова) 1769— 1774 годов наступил определенный спад в журнальной сатире. Нельзя сказать, что она совсем исчезла из журналов, но острота ее явно убавилась. Об этом говорят даже названия «сатирических», а по сути «забавных» юмористических, журналов—«Что-нибудь» (1780), «Рассказчик забавных басен» (1781), «От всего помаленьку» и т. п. Возрождение сатиры новиковского типа должно было произойти в журналах Фонвизина. Но запрещение Екатериной II их публикации существенно уменьшило их воздействие на широкого читателя. Однако их роль в подготовке журнальных выступлений Крылова непременно должна учитываться. Крылов-сатирик поставил себе задачей продолжить в русской журналистике и тем самым русской литературе в целом обличительную линию Новикова — Фонвизина. Само же обличение русского общества повелось Крыловым с более демократических позиций, чем его предшественниками.
Свой первый журнал «Почта духов» (напоминает заглавие журнала Эмина 1769 года «Адская почта») Крылов издавал в течение первых восьми месяцев 1789 года. Полное название журнала «Почта духов, ежемесячное издание, или Ученая, Нравственная и Критическая переписка Арабского Философа Маликульмулька с водяными, воздушными и подземными духами». По поводу этого журнала еще до недавнего времени шли оживленные споры о том, был ли Крылов только их издателем или и автором какой-то части, кто кроме него принимал участие в создания этих писем (указывалось на возможное участие Радищева), или все письма принадлежат их издателю. В настоящее время установлено что из 48 писем журнала 23 представляют перевод из романов маркиза д'Аржана «Кабалистические письма, или Философская, историческая и критическая переписка двух кабалистов, духов стихий и господина Астарота» (19 писем) и «Еврейские письма, или Философская, историческая и критическая переписка одного еврея, путешествующего по странам Европы, с его корреспондентами, живущими в различных местах» (4 письма). Эти уточнения в отношении авторства не могут поколебать «идеологического» уровня журнала качественно, но количественное выражение этого уровня будет несколько скромнее. Кроме того, расширится традиция, которой следовал Крылов. В нее придется включить и «склонение на наши нравы» иностранного подлинника, культивировавшееся драматургом В. И. Лукиным: подобно ему, Крылов во всех переводных письмах, кроме сокращений, заменил все иностранные имена и географические названия на русские. Тем не менее следует отметить большое мастерство сатирика, сумевшего органично соединить переводные материалы с оригинальными, а также умело поделившего различные функции между корреспондентами Мадикульмулька. Подземные духи (гномы) Зор,Буристон,Вестодав, один водяной дух Бореид и не являющийся духом Астарот дают в своих письмах, выражаясь современным языком, конкретную информацию для размышления об аномалиях и пороках в среде дворян, плутов-купцов, судейского сословия, о петиметрах и вертопрашках, о мотах и картежниках и т. п., а сильфы Дальновид,Световид и Выспрепар в своих комментариях дают философские обобщения. Сатирическое осмеяние социальных пороков и государственного «нестроения» Крылов ведет с открыто демократических позиций. Так, в одном из писем сильф Дальновид, выражая взгляды Крылова, писал: «Я почитаю в людях одну только мудрость и добродетель, и под какими бы видами оные мне не представлялись, я всегда равное имею к ним уважение. Мещанин, добродетельный и честный крестьянин, преисполненные добросердечием, для меня во сто раз драгоценнее дворянина, счисляющего в своем роде до 30 дворянских колен, но не имеющего никаких достоинств, кроме того счастия, что родился от благородных родителей, которые так же, может быть не более его принесли пользы своему отечеству, как только умножали число бесплодных ветвей своего родословного дерева». Поэтому закономерны и защита народа, и обличения его врагов на страницах «Почты духов». Вспомним, какое негодование вызвал у Кантемира и читателя злонравный щеголь Евгений из II сатиры за то, что «вздел» на себя «деревню целую»'. Каково же должно было быть отношение Крылова к Промоту! Чтобы понравиться своей любовнице, он разряжен уже ценою многих деревень и сел: «Познай, бесчеловечная,—продолжал он с трагическим восклицанием, показывая ей (своей любовнице Неотказе.—В. Ф.) правую руку, усеянную перстнями,—познай, что на этих пальцах сидит мое село Остатково; на ногах ношу я две деревни, Безжитову и Грабленную; в этих дорогих часах ты видишь любимое мое село Частодавано; карета моя и четверня лошадей напоминают мне прекрасную мою мызу Пустышку...» Вместе с помещиками грабят и разоряют крестьянина, народ сатрапы государя: «Тщетно, бедные подданные стараются скрыть малые остатки своего стяжания от жадности корыстолюбивого государя: определяемые от него надзиратели, сборщики и поставщики пробегают беспрестанно города и селения, и сии ненасытные пьяницы (курсив мой.—5. Ф.) высасывают кровь у бедного народа даже до последней капли».