Сочинение: Константин Бальмонт- биография и творчество
Звук железный возвещает о печали похорон!
.. .Неизменно-монотонный,
Этот голос отдаленный,
Похоронный тяжкий звон,
Точно сон—
Скорбный, гневный
И плачевный—
Вырастает в долгий гул,
Возвещает, что страдалец непробудным сном уснул.
Символисты—и не только Бальмонт, но и Брюсов и гениальный Блок—искали прямых соответствий между звуком и смыслом (так же, как, скажем, Артюр Рембо—между звуком и цветом, а до него Бодлер—между всеми фактами чувственного мира). В общую систему символистских взглядов входило представление о том, что звуковая материя слова облечена высоким смыслом и, как всякая материальность, представительствует от духовной субстанции. В данном случае усложнение приводило к упрощению: поэтическое слово низводилось до звукового знака, до чистого звука, иногда обладающего к тому же функцией примитивно подражательной. К счастью, для поэзии Бальмонта эта теория не оказалась решающей. Но обращение к ней не случайно.
Одним из самых почитаемых Бальмонтом поэтов был Афанасий Фет, который значительно повлиял на его творчество.
Пример обнажения мелодических и в особенности звуковых приемов можно увидеть в стихотворении А. Фета:
Буря на небе вечернем.
Моря сердитого шум.
Буря на море—и думы,
Много мучительных дум.
Буря на море—и думы,
Хор возрастающих дум...
Черная туча за тучей...
Моря сердитого шум...
Подробный разбор этого стихотворения дан в исследовании Б. М. Эйхенбаума “Мелодика русского лирического стиха”, где он пишет: “Доминанта фетовской лирики—мелодика, но в некоторых случаях—когда Фету нужно укрепить и усилить ее действие—он пользуется и фоническими приемами, ослабляя таким соединением “музыкальных” средств смысловую, вещественно-логическую стихию слова. В разбираемом стихотворении интонационный параллелизм, выражающийся в единообразии синтаксических построений (перечисления, лишенные глаголов), в анафорах и повторениях целых строк, соединяется с параллелизмом и устойчивым единообразием звуков, так что стихотворение оказывается как бы забронированным рифмами и созвучиями, которые находятся не только в краевой, правой его части, в виде цепи концовок (шум—думы—дум; думы—дум—шум), но и в левой, а кое-где пересекают стихотворение диагональю, сцепляют край с началом и т. д.”
Молодой Фет (стихотворение относится к 1842 г.) сосредоточен здесь на звуковых эффектах—развитие мелодики как таковой является позже. Бальмонт сильнее всего связан именно с этим направлением фетовской лирики—в его стихе фоника гораздо богаче и активнее мелодики. Здесь Фет открывает дорогу Бальмонту, который недаром и ссылается на это стихотворение: “Это магическое песнопение так же построено все на Б, Р и в особенности на немеющем М... этот волшебник, чародей стиха, был Фет, чье имя как вешний сад, наполненный кликами радостных птиц. Это светлое им” я возношу как имя провозвестника тех звуковых гаданий и угаданий стиха, которые через десятки лет воплотились в книгах “Тишина”, “Горящие здания”, “Будем как солнце” и будут длиться через “Зарево Зорь”.
Мы попытались объяснить одну из самых “уязвимых” и узнаваемых сторон творчества Бальмонта, вызвавшую столько нареканий со стороны критики и создавшей ему репутацию “графомана”. Развивая теоретически и практически звуковую теорию стиха, Бальмонт следовал (возможно, не всегда удачно) традициям русской (А. Фет) и западноевропейской (А. Рембо, Ш. Бодлер) поэзии.
Помимо хрестоматийных стихотворений Бальмонта новую грань поэзии открывают его малоизвестные произведения. Так, в сборнике “Будем как солнце” (1903) было опубликовано стихотворение: “Что достойно, что бесчестно...”:
Что достойно, что бесчестно,
Что умам людским известно,
Что идет из рода в род,
Все, чему в цепях не тесно,
Смертью тусклою умрет.
Мне людское не знакомо,