Сочинение: Максимилиан Александрович Волошин
В письмах девятнадцатого года он пишет: “Какое страшное время, и какое счастье, что мы до него дожили…” “Мои стихи одинаково нравятся большевикам и добровольцам…” “Я… относясь ко всем партиям с глубоким снисхождением, как к отдельным видам коллективного безумия, ни к одной из них не питаю враждебности: человек мне важнее его убеждений. Поэтому единственная форма активной деятельности, которую я себе позволил,- это мешать людям расстреливать друг друга”.
На его счету много спасённых жизней, в их числе – Осип Мандельштам, Сергей Эфрон, муж Марины Цветаевой, Кузьмина-Караваева, известная позднее под имени матери Марии. Людей от казни приходилось отбивать и доблестью и хитростью.
Он не изменял своей вере, не сомневаясь, что в человеческой душе, подверженной многим влияниям, теплится нетленный жар, тот начаток истинного человека, за которого и умер Христос. Его позиция, конечно была уязвима с обеих сторон. В толпе непримиримых врагов миротворцу должно доставаться ото всюду. Но он таким ударам не придавал значения, ввиду той миссии которую он избрал. Волошин проводил знак равенства между противниками, соотнося “буржуазию и пролетариат, белых и красных, как антиномические явления единой сущности…”
Он не сидит на месте. Его встречают и в Керчи, и в Севастополе, и в Одессе. Он то читает лекции в Народном университете, то ездит, как заведующий охраной памятников искусства и науки, открывает свою выставку акварелей, устраивает авторский вечер. Пафос в его поэзии – в сострадании к враждующим.
А я стою один меж них,
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.
В братоубийственной распре он не берёт сторону одного из братьев, он – с Матерью, с Россией, которая должна одинаково жалеть своих сыновей. Это была мужественная и редкая по тем временам позиция.
Но он не только защищал, но и защищался. Общественному обвинителю В.Талю, заподозрившему его в монархизме, отвечает: “Ваши домыслы о моём “монархизме” не больше, чем прокурорская подтасовка”. И правда, ни о каких политических пристрастиях не могло быть и речи, ведь его идеалом был Град Божий. Грабители ни разу не позарились на его имущество, которое в основном состояло из книг.
Жили Волошины крайне бедно, хотя дом по прежнему полон гостей в летние месяцы. Позже он отдаст свои пенаты – и тем самым сохранит их – под бесплатный дом отдыха для писателей. Луначарский выхлопотал ему пенсию, но получал он её недолго.
Революционные мировые события Волошин воспринимал в контексте всей мировой истории, не только русской. И различал в них национально-религиозные симптомы. Его и раньше притягивала загадочная двойственность русской души. Судьба России открывалась ему сейчас с провиденциальной ясностью. Он безбоязненно смотрит в её раскалённые недра. “И тут внезапно и до ужаса отчётливо стало понятно, что это только начало, что Русская Революция будет долгой, безумной, кровавой, что мы стоим на пороге новой Великой Разрухи Русской Земли, нового Смутного времени”.
Послереволюционная поэзия Волошина пронизана профетическим духом – неуёмная страстность пророка заключена в классическую форму. Но поэту стал как будто тесен порядок благозвучной ритмической речи. Жизнь казалась настолько дисгармоничной, что искусству приходилось искать новые адекватные формы. Мастер изысканной, изощрённой техники, создавший два венка сонетов, вдруг пишет большие вещи разложенными стихами. Предпочитает всё чаще нерифмованный белый стих. Но и здесь мастер не отказывается от филигранной отделки, от прозрачной и тем не менее полновесной поэтической формы. Его творчество 20-х годов – это летопись, прозаически грубая и честная без прикрас.
Белыми стихами написана поэма “Путями Каина”, имеющая подзаголовок “Трагедия материальной культуры”, начало которой было связано с братоубийством. Эта поэма является как бы развёрнутой версией к 4-й главе книги Бытия, написанная в безупречной художественной форме.
В искусстве Волошин оставил монументальные фрески, собрание ликов и личин (один цикл так и называется “Личины”), дал целую галерею: “Красногвардеец”, “Матрос”, “Большевик”, “Спекулянт” и т.д. Эти портреты интересны всё тем же: не только типологичностью моделей, а их очевидной судьбоноснотью. Некоторые стихи “Усобицы” можно было назвать документами, потому что в них очень сильна конкретика, не занимавшая ранее в них столь сильного места. Сам Волошин не делил своё творчество на до и после революционное.
Профетизм Волошинского духа хочется сравнить с библейским. Поэтика этого периода, да и содержание наполнены религиозным смыслом. О чём можно судить даже по названиям стихотворений: “Демоны глухонемые”, “Неопалимая купина”, “Видение Иезекииля”, “Ангел времён”, “Из бездны”: мотив 129-го псалма, мужественная обнадёживающая нота:
Для разума нет исхода
Но дух, ему вопреки,
И в бездне чует ростки
Неведомого всхода.
Вообще вне библейской и христианской символики невозможно понять волошинское творчество этого периода и, тем более, оценить его жертвенную жизнь. Невозможно вне этой символики понять русскую идею, прорастающую сквозь историческую почву в таких программных поэмах и стихотворений, как “Протопоп Аввакум”, “Сказание об иноке Епифании”, “Россия”, “Дикое поле”, “Стенькин суд”, “Китеж”, “Владимирская Богоматерь”, и многих других.
Скончался Волошин 11 августа 1932 года в Коктебеле. Похоронен там же, на вершине горы, откуда, как и из его мастерской, виден простор Киммерии, наследницы многих культур – скифской, эллинской, римской, готской, византийской, русской…
Список используемой литературы:
1. Максимилиан Волошин “Пути России”
2. Александр Зорин “Пророк в своём творчестве”
3. Ланн Е. “Писательская судьба М.Волошина”
4. Куприянов И.Т. “Судьба поэта”
5. Купченко В.П. “Остров Коктебель”