Сочинение: Николай Гумилев
И ты вступила в крепость Агры,
Светла, как древняя Лилит,
Твои веселые онагры
Звенели золотом копыт.
Еще одна вполне подростковая особенность – неумение убедительно закончить стихотворение. Особенно часто произведения кончаются на полуфразе в его раннем творчестве. В первом сборнике «Романтические цветы» стихи, которые свободны от этого недостатка, автоматически стали хрестоматийными – это «Выбор» («Созидающий башню сорвется») и «Жираф». Но вопросительная интонация в конце сохранилась у Гумилёва до последних дней.
В общем, Гумилёва очень трудно воспринимать всерьез. Первые две его книги – «Романтические цветы» и «Жемчуга» – это свидетельства поверхностного освоения подростком мировой культуры. «Чужое небо» – женоненавистнические стихи, продиктованные сложными отношениями с Ахматовой. «Шатер» – зарифмованный путевой дневник. Спору нет, в русской поэзии мало столь здоровых личностей. Но пускать подростка в пантеон Серебряного века?
Да только Гумилёв не просто обаятельный, смелый и благородный человек. Он гениален. Беда лишь в том, что гениальность прячется у него в огромной груде балласта – у него не было чутья и вкуса, чтобы оставить лишь те жемчужины, которые бесспорно и несомненно сохранятся в веках, покуда будет существовать русский язык.
Иногда эти крупицы гениальности – тоже детские:
Где вы, красивые девушки <...>
Или вы съедены тиграми,
Или вас держат любовники?
Многие его стихи состоят из двух-трех строк, а все остальное – досадный довесок.
Ни шороха полночных далей,
Ни песен, что певала мать...
После этих строчек стихотворение идет под откос. Та же ситуация – с этой вот строфой из вступительного стихотворения сборника «Шатер»:
Оглушенная ревом и топотом,
Облеченная в пламя и дымы,
О тебе, моя Африка, шепотом
В небесах говорят серафимы.
А есть у него прорывы в поэтику мастеров, которые станут писать так только спустя много лет. Вот, например, из чего выросла «Ночь» Пастернака:
Мы ничего не знаем,
Ни как, ни почему,
Весь мир необитаем,
Неясен он уму.
А это – тоже с интонацией незавершенности – Мандельштам:
Но идешь ты к раю
По моей мольбе.
Это так, я знаю,
Я клянусь тебе.