Сочинение: Проблема истории в художественном мире А.С.Пушкина

Если у Пушкина обращение к истории означало изучение скрытых пружин исторического процесса и национального характера, о обращение к истории у Гоголя означало изучение именно национального характера, причем в отличительных его чертах, резко выделяющих народ среди других народов и резко выражающих природные свойства его души. В прошлом Гоголь стремился разглядеть исконные, незамутненными никакими позднейшими привнесениями стихии народного бытия, возникающие из глубины первозданной гармонии между человеком и органическими условиями его жизни. Характер народа здесь не что иное, как воплощение творческого “духа земли”, действующего во всех естественных проявлениях народной жизни и лишь в них и благодаря им находящего неповторимый вид, и мысли, и образ.

Пушкин опирался в первую очередь на документы и летописи, тогда как Гоголь старался вникнуть в дух народа, и документированная канва событий, скупое изложение фактов, наивное летописное морализирование были менее плодотворны для его размышлений, чем произведения народного творчества. Рисуя прошлое, Гоголь не смущался неточностью хронологических сближений: день и число битвы, верная реляция не входили в его планы, поскольку стихии национального характера заявляли о себе в каждом событии народной истории, когда бы оно не происходило, и ни в одном – с исчерпывающей полнотой /ср. “Тарас Бульба”/. Отсюда и возникала необходимость сближений.

Что касается Пушкина, то он не отступал от хронологии, старался держаться точного изложения фактов, а в прошлом его привлекали эпохи глубоких общественных сдвигов и намечающихся предпосылок уже обнаружившегося в настоящем или вероятного в будущем хода вещей /Смутное время, время Петра I, крестьянские войны/. Однако любая эпоха могла бы стать в принципе предметом его художественного исследования, так как своеобразие каждой из них предполагалось само собой.

Между крайностями героики и идиллии, войны и мира протекает жизнь науки, и, взятые вместе, они исчерпывают все возможности выражения национальной духовной субстанции. Как всякая субстанция, она в своих свойствах постоянна. Это устойчивая сущность любых исторических явлений, которые лишь фиксируют ее переменчиво зримые формы. Эта смена явлений в общем историческом процессе не представляла для Гоголя, в отличие от Пушкина, никакой загадки, потому что понятие хода вещей у него целиком совпадало с понятием органического роста и законосообразность исторического развития – с законосообразностью органических превращений.

Народ как хранитель духовных зиждительных начал нации и история как длящаяся во времени возможность их реализации – вот что стояло у Гоголя за теми понятиями, которые у него, как у Пушкина оказались в центре философско-эстетической программы. Несмотря на разницу конкретного содержания этих понятий, и там и тут народ был главным деятелем истории; и там и тут его благо решали судьбы нации; и там и тут эти убеждения влекли за собой выводы, открывавшие новые пути художественного осмысления мира. Они указывали объективные размеры, соотношения предметов и явлений /иерархию вещей/ в этом мире и одновременно – объективную точку зрения, с позиций которой следует о них судить /иерархию ценностей, не зависящую ни от личных пристрастий, ни от официально признанных и узаконенных догм/.

Для Пушкина не существовало и не могло существовать вопроса о “нужных” и “ненужных” вехах, о заблуждениях ложных дорогах длиною в целые столетия. Оценка с точки зрения нравственной пользы и нравственной истины и лжи, оправданием по отношению к конкретным людям, их словам и поступкам, не приложима, по убеждению Пушкина, к историческому процессу. В частности, потому что она предполагает отвлечение от времени и места и абсолютизацию некоторых нравственных нужд и истин в ущерб всем прочим.

История и отдельных народов, и человечества не подчинена закону непрерывного морального совершенствования. Завоевания в одних областях не предполагают завоеваний во всех прочих. Поэтому наряду с нравственными достижениями возможны и нравственные утраты. Кассий и Брум – выразители традиционной римской доблести, республиканских достоинств – не удержали в прежнем русле хода вещей, споспешествовал Цезарю – “честолюбивому возмутителю” “коренных постановлений отечества /11, 46/. Как раз потому, что не всегда нравственная доблесть соединяется с силою обстоятельств”. /11, 43/.

Моральный фактор – не единственный фактор среди тех, которые действуют в истории. Это не значит, что позволительно сбросить со счета. Движениями людей руководят разные побуждения, и нравственные представления здесь играют немалую роль. Но эти представления подвижны. Брут не выиграл дела не потому, что явился “защитником и мстителем коренных постановлений отечества”, а потому, что в глазах большинства они утратили этот смысл и уже не выражали общего мнения. Иначе говоря, Брут сражался за благородные идеи, которые потеряли значение реальной силы.

По убеждению Пушкина, история нуждается не в моральной оценке, а в правильном объяснении.

Народ воспитывается собственным историческим опытом. Дело писателей заключается в том, что бы облегчить этот тяжелый опыт, предупредив возможные издержки исторического процесса глубоким анализом настоящего, тех социальных его тенденций, которые пробивают себе дорогу уже теперь и могут стать реальной силой в ближайшем или отдаленном будущем. Ведь не все эти тенденции, выступающие как обычно, под лозунгом общего блага и справедливости, действительно отражают народные требования и соответствуют народным идеалам.

Понятно, почему с конца 1820-х годов внимание Пушкина так настойчиво привлекала не только русская история, но и история Западной Европы. Начиная с эпохи Петра I и позднее, когда Россия вследствие наполеоновских войн была вовлечена в круговорот европейских событий, она вступила в новый фазис существования. “По смерти Петра I, – писал Пушкин, – движение, переданное сильным человеком, все еще продолжалась… Среди древнего порядка вещей были прерваны навеки; воспоминания старины мало-помалу исчезли” /11, 14/. Завершился период более или менее обособленного развития, и восточнославянское государство явилось на европейскую сцену в качестве новой и мощной державы. Поражение Наполеона и влияние России на политическую ситуацию в Европе показали это со всей очевидностью:

Гроза двенадцатого года

Настала – кто тут нам помог ?

Остервенение народа,

Барклай, зима иль русский бог ?

Но бог помог – стал ропот ниже.

И скоро силою вещей

Мы очутилися в Париже,

А русский царь главой царей.

/6, 522/.

С этого момента проблемы настоящего и будущего России не могли рассматриваться иначе, как в контексте общеевропейских проблем. Отсюда вся особенность его европеизма – важнейшей черты создаваемой им литературы. Европейский характер русской литературы Пушкин понимал как необходимость, как задачу времени, как обязательное условие искусства, которое хотело бы оставаться на почве реальной действительности. Теперь настала пора, когда Россия и могла, и должна была принять самое деятельное участие в умственной жизни Европы. Речь шла о полноправном участии творческого гения России в постановке и решении общих вопросов настоящего и