Сочинение: Виктор Гюго

Заоблачная даль тех давних дум!

Прошедшего чуть различимый шум!

Сокровище за горизонтом дней!

Виктор Гюго.

Личность Гюго поражает своей разносторонностью. Один из самых читаемых в мире французских прозаиков, для сво­их соотечественников он прежде всего великий национальный поэт, реформатор французского стиха, драматургии, а также публицист-патриот, политик-демократ. Знатокам он известен как незаурядный мастер графики, неутомимый рисовальщик фантазий на темы собственных произведений, в которых он сопер­ничает с Тернером и предвосхищает Одилона Редона. Но есть основное, что определяет эту многогранную личность и одушев­ляет ее деятельность, - это любовь к человеку, сострадание к обездоленным, призыв к милосердию и братству. В памяти благодарного человечества Гюго стоит рядом с великими человеколюбцами XIX века Диккенсом, Достоевским, Толстым, до­стойно представляя свою родину в великом походе литературы прошлого века за права “униженных и оскорбленных”. Неко­торые стороны творческого наследия Гюго уже принадлежат прошлому: сегодня кажутся старомодными его ораторско-декламационный пафос, многословное велеречие, склонность к эффектным антитезам мысли и образов. Однако Гюго - де­мократ, враг тирании и насилия над личностью, благородный защитник жертв общественной и политической несправедли­вости, - наш современник и будет вызывать отклик в сердцах еще многих и многих поколений читателей. Человечество не забудет того, кто перед смертью, подводя итог своей деятель­ности, с полным основанием сказал: “Я в своих книгах, дра­мах, прозе и стихах заступался за малых и несчастных, умо­лял могучих и неумолимых. Я восстановил в правах человека шута, лакея, каторжника и проститутку”.

Путь Гюго к проповеди активного гуманизма был непрос­тым. Ему пришлось преодолеть многие предрассудки и заблуждения, порожденные средой и происхождением, преодолеть соблазны тщеславия и славолюбия, чтобы стать совестью Фран­ции, олицетворением неподкупности и несгибаемости перед ли­цом зла, устремленности к духовному возрождению человече­ства и его светлому будущему.

Виктор Мари Гюго родился 7 вантоза Х года Республики по революционному календарю (26 февраля 1802 года) в Безансоне, куда его отец Жозеф Леопольд Сижисбер Гюго был незадолго до того назначен командовать 20-й армейской полу­бригадой. Ко времени рождения будущего писателя его родители (мать - урожденная Софи Франсуаз Требюше) были женаты пять лет, и у них уже было двое сыновей - Абель и Эжен. Шли послед­ние годы республиканского строя, “из-под Бонапарта уже про­глядывал Наполеон”, как скажет впоследствии Гюго, но до конкордата с папой и упрочения положения церкви было да­леко, и поэтому неудивительно, что новорожденный, по-види­мому, не был окрещен и оставался таковым всю жизнь. Отца, выходца из лотарингских крестьян, выдвинувшегося во вре­мя революции по военной линии и дослужившегося при им­перии до генерала, это заботило мало, но мать, в роду кото­рой были бретонские мореходы и судейские чиновники, приви­ла сыну тот традиционный пиетет к церкви и монархии, ко­торый так громко заявил о себе у Гюго в начале его творческого пути. Вообще же от отца Гюго передался жизнен­ный напор, активность, от матери - чувствительность, мечта­тельность, не исключавшие известной рассудительности и хлад­нокровия. Вскоре после рождения Виктора между его родите­лями начался разлад, приведший их к раздельной жизни и к фактическим новым бракам (спутником Софи Гюго стал ге­нерал Виктор Лагори, сподвижник знаменитого Моро, вставшего на пути Бонапарта к безраздельной власти).

Детство Гюго проходило то с отцом, то с матерью, то, с 1811 по 1814 год, в пансионе, куда его определили по на­стоянию отца, дабы придать систематический характер его обу­чению и ослабить материнское влияние. Кочевая жизнь нача­лась сразу с рождения. В конце 1802 года майор Гюго полу­чает новое назначение, отсылает жену в Париж, а сам вмес­те с детьми следует в Марсель, а затем на остров Эльбу. В фев­рале 1804 года г-жа Гюго забирает детей. Замешанный в этом же году в заговор Кадудаля и Пишегрю, Лагори переходит на нелегальное положение и скрывается от полиции у своей подруги г-жи Гюго вплоть до декабря 1807 года, когда поки­дает Париж. После его бегства г-жа Гюго, оставив старших сыновей пансионерами в парижском Коллеж руаяль, отправля­ется вместе с Виктором в Италию, где ее муж, ставший в 1803 году полковником, был назначен комендантом города Авеллино, близ Неаполя, в Неаполитанском королевстве, толь­ко что созданном Наполеоном для своего брата Жозефа. Суп­руги живут по-прежнему раздельно (Леопольд в Авеллино, Софи в Неаполе), а Виктор, воспользовавшись неожиданными каникулами, проводит время в необременительных домашних занятиях и прогулках на лоне дивной итальянской природы вместе с отцом или дядей капитаном Луи Гюго. В июле 1808 года полковник Гюго следует за Жозефом Бонапартом, посажен­ным на испанский трон, в Испанию, но уже в конце этого года г-жа Гюго вместе с Виктором возвращается в Париж. Около двух лет они живут на улице Фельянтинок, во флиге­ле упраздненного во время революции монастыря фельянтинок; это жилище привлекло г-жу Гюго своим садом и уеди­ненностью, позволявшей прятать Лагори, вернувшегося в Париж. Виктору было здесь хорошо: игры с братьями и с девочкой, дочерью друзей семьи Аделью Фуше (будущей женой) чередовались с занятиями с бывшим аббатом Ларивьером и таинственным “крестным” Лагори.

В декабре 1810 года Лагори был арестован, и г-же Гюго пришлось снова отправиться в Испанию к мужу, теперь уже генералу. Путь на этот раз занял три месяца: приходилось де­лать длительные остановки, дороги были неспокойны, шла пар­тизанская война. В Мадриде братьев Гюго помещают пансио­нерами в коллеж Сан Антонио Абад, и Виктору впервые при­ходится испытать на себе строгость школьного режима. От нового пребывания в Испании остались знание испанского языка (единственный иностранный язык, которым владел Гюго) и яркие впечатления, давшие пищу воображению будущего автора “Эрнани” и “Рюи Бласа”.

Новая ссора родителей приводит к тому, что мать с Эже­ном и Виктором возвращается в марте 1812 года в Париж, в дом на улице Фельянтинок, и обучение детей опять пору­чается Ларивьеру, от которого Виктор приобретает основатель­ные знания латинского языка и римской литературы. Вступле­ние союзников во Францию, падение империи, реставрация сов­падают с окончательным разрывом родителей Гюго, ускорен­ным казнью Лагори по приговору наполеоновского суда; пока длится бракоразводный процесс, детей передают отцу, и с 1815 по 1818 год они находятся в пансионе Кордье в па­рижском квартале Сен-Жермен-де-Пре (к матери они вернулись в 1818 году).

Ко времени пребывания в пансионе относятся первые поэ­тические опыты Гюго, поддержанные молодым преподавателемпо фамилии Бискарра, который был старше своего ученика всего на семь лет.

Впоследствии Гюго назовет “глупостями” свои ранние ли­тературные опыты, относя начало своего творческого пути к 20-летнему возрасту, ко времени сочинения сборника “Оды”. Первые шаги Гюго во многом несамостоятельны. Это стихотворные переводы римских поэтов Горация, Лукиана, Вергилия, элегии в манере французского классициста Делиля, трагедии и комедии, берущие за образец аналогичные жанры XVII - XVIII веков. В них нет своеобразия, однако уже в 14 лет Гюго обнаруживает уверенное владение александрийским сти­хом, умение находить для каждого произведения свой стиль литературной речи, способность искусно подбирать эпитеты. Юный поэт достаточно честолюбив и уже в 1816 году заявля­ет о своем желании сравниться с Шатобрианом, ведущим пи­сателем Франции того времени: “Я хочу быть Шато­брианом или ничем”. Первые его шаги на литературном попри­ще приносят ему успех: в 1817 году он удостаивается поощ­рительного отзыва Французской академии, в 1819 году награ­ды Академии цветочных игр в Тулузе. Эти успехи производят впечатление на отца Гюго, и он отказывается от желания ви­деть сына непременно студентом Политехнической школы, а за­тем не настаивает на продолжении им занятий правом, нача­тых в 1818 и брошенных в 1821 году.

По окончании коллежа Гюго живет с братьями у матери, поддерживающей его литературные наклонности и помогаю­щей своими советами делать первые шаги на избранном пути. В декабре 1819 года Гюго начинает выпускать журнал “Литера­турный консерватор” (“Лё Консерватёр литтерер”). Его название, взятое в подражание “Консерватору” Шатобриана, говорило как о политической, так и о литературной направленности издания. Публикуемые здесь произведения свидетельствуют о роялистских, монархических симпатиях Гюго. В феврале 1820 года в журнале появляется ода “На смерть герцога Беррийского”, снискавшая начинающему поэту благоволение двора, что побудило его к но­вым опытам в области официальной поэзии, вошедшим затем в первую книгу стихов Гюго “Оды”. На страницах “Литературно­го консерватора”, который просуществовал до марта 1821 года, Гюго выступает не только как поэт, но и как литературный, те­атральный и художественный критик, а также романист (пер­вая редакция романа “Бюг Жаргаль”, июнь 1820 года). Моло­дой поэт завязывает литературные знакомства, становится вхож во влиятельные салоны, в частности в салон Эмиля Дешана, где много говорят о новом литературном течении - романтизме.

В это же время Гюго охвачен сильным чувством к Адели Фуше, дочери старых друзей его семьи, но браку проти­вятся как мать Гюго, которая не может забыть участия отца Адели, по долгу службы, в процессе Лагори, так и семья Фуше, с точки зрения которой у молодого человека нет прочного по­ложения в обществе. После смерти матери (в июне 1821 года), причинившей Гюго большое горе, и назначения ему ежемесяч­ной пенсии от двора в 1000 франков по выходе в свет в июне 1822 года книги “Оды” препятствий к женитьбе не стало и 12 октября 1822 года состоялось его бракосочетание в париж­ской церкви Сен-Сюльпис.

Книга “Оды” (полное название - “Оды и Различные стихо­творения”) принесла Гюго королевскую пенсию, но отнюдь не общественное признание. Даже роялистская пресса хранила дол­гое время молчание в связи с выходом сборника: настолько неубедительны и внутренне холодны были славословия динас­тии Вурбонов, к которым сводится содержание большинства од (в книге, кроме политической, были представлены историческая и личная темы, а также размышления о поэзии и дань моде - фантастика). Стихотворения сборника проникнуты неприятием просветительской философии XVIII века и подготовленной ею революции, в них воспевается контрреволюционное Вандейское движение, в резко отрицательном свете дается фигура Наполеона (“Он лишь палач, он не герой”). Подобно остальным реакционным романтикам, Гюго здесь прославляет и идеализирует средневековье, дореволюционную феодальную Францию (стихотворение “Траурная перевязь”).

К литературным дебютам Гюго относятся и два его ран­них романа - “Бюг Жаргаль” (1820) и “Ган Исландец” (1823). Роман “Бюг Жаргаль” впервые был опубликован в журнале “Литературный консерватор” в 1820 году, а в 1826 году выпущен отдельным изданием в переработанном виде. В нем проявились как роялистские, так и гуманистические симпатии молодого писателя. Действие романа происходит в 1791 году на острове Сан-Доминго, бывшем в то время фран­цузской колонией. Здесь вспыхивает восстание чернокожих, во главе которого стоят кровожадный и вероломный Жан Биассу и благородный, великодушный Бюг Жаргаль, невольник коро­левской крови. Вюг Жаргаль любит дочь своего господина, но приносит себя в жертву, спасая ее жениха Леопольда д'Овернье. Роман насыщен различными невероятными ситуациями и ужа­сами в духе “готического” романа, в нем дает о себе знать отрицательное отношение юного Гюго к французской революции, однако ощутимы и его симпатии к угнетенным неграм, сочувствие к их страданиям. Интересен в романе и образ слуги Леопольда Габибры как первая наметка проходящего через творчество Гюго образа урода (Ган в “Гане Исландце”, Ква­зимодо в “Соборе Парижской Богоматери”, Гуинплен в “Человеке, который смеется”); правда, в отличие от последующих модификаций образа Габибра уродлив не только внешне, но и внутренне; это - закоренелый злодей, ненавидящий своего хозяи­на и стремящийся убить его.

Следующий ранний роман Гюго “Ган Исландец” был на­писан в духе самой “неистовой” романтической фантастики. Намеченная уже в “Одах” (стихотворения “Летучая мышь” и “Кошмар”) фантастическая струя творчества Гюго находит в романе наиболее полное выражение.

В “Гане Исландце” Гюго продолжает линию, начатую во Франции Шарлем Нодье в таких его произведениях, как “Жан Сбогар” (1818) и “Смарра” (1821), который перенес на фран­цузскую почву приемы английского “черного”, “готического” романа Мэтьюрина, Льюиса и А. Радклиф. Однако Гюго по­шел гораздо дальше Нодье в освоении нового жанра и создал настоящий “роман ужасов”. Действие “Гана Исландца” проис­ходит в конце XVII столетия в Норвегии, которая принадле­жала тогда Дании, и связано с происшедшим в это время восстанием рудокопов, но историзм романа весьма условен, ибо едва ли не главное, что интересует Гюго, - это нагромождение различных кошмаров, связанных с личностью чудовищного разбойника, кровопийцы Гана. Впоследствии Гюго скажет об этом романе, что в нем “только любовь молодого человека про­чувствована, а вытекает из наблюдений только любовь девуш­ки”. Тем не менее роман имел успех у современников, удосто­ился одобрительного отзыва Нодье и был издан на английском языке с гравюрами знаменитого Крукшенка.

В середине 1820-х годов в творческом развитии Гюго про­исходит перелом, вызванный нарастанием общественной борьбы против монархии Бурбонов. Гюго пересматривает свои взгляды, отказывается от монархических иллюзий и переходит в оппозиционный, либерально-демократический лагерь. В 1826 году он возглавляет кружок прогрессивно настроенных романтиков “Сенакль”, объединяющий Сент-Бёва, Мюссе, Мериме, Дюма-отца и других начинающих прозаиков и поэтов. Происходит идейное и творческое становление Гюго - об этом он замечатель­но скажет в предисловии к переизданию в 1853 году своих “Од”, дополненных “Балладами”: “Из всех лестниц, ведущих из мрака к свету, самая достойнейшая и самая трудная для восхождения - это следующая: родиться аристократом и роя­листом и стать демократом. Подняться из лавочки во дворец - это редко и прекрасно; подняться от заблуждений к истине - это еще реже и еще прекрасней”.

Творчество Гюго становится необычайно продуктивным и многообразным. Он выступает с расширенным изданием своего первого сборника стихотворений (“Оды и баллады” издания 1826 я 1828 годов); с новаторским по форме и содержанию поэтическим сборником “Восточные мотивы” (1829), публикует по­весть "Последний день приговоренного к смерти” (1829), создает драмы “Кромвель” (1827), “Марион Делорм” (1829), “Эрнани” (1830).

Сборник “Восточные мотивы”, куда вошли стихотворения 1825 - 1828 годов, буквально ошеломил читателей своей новиз­ной. Уже в предисловии к нему Гюго дерзко заявил о пра­ве поэта на полную свободу, на независимость его от каких-либо догм или стеснительных регламентации: “Пространство и время принадлежит поэту. Пусть поэт идет, куда он хочет, де­лает то, что ему нравится. Это закон. Пусть он верит в бога или богов или ни во что не верит... пусть он пишет в сти­хах или прозе, пусть он идет на Юг, Север, Запад или Вос­ток...” Право поэта иметь свою точку зрения, свое видение мира, а читателя - следовать им. Гюго-поэт решительно порывает с вековыми традициями французского стихосложения, револю­ционизирует форму стиха, его размер (стихотворение “Джинны”), последовательно проводит принцип музыкальности. Содержание “Восточных мотивов” отдавало заметную дань традиционному романтическому любованию восточной экзотикой, хотя в своей поэтической палитре Гюго нашел для нее совершенно новые, свежие краски; однако не в меньшей степени лицо сборника определяли стихотворения, выражавшие сочувствие националь­но-освободительной борьбе греков против турок. Поэт прослав­ляет греческих патриотов (“Наварин”, “Головы в серале”, “Канари”), клеймит зверства турецких угнетателей (“Взятый го­род”, “Дитя”), призывает оказать помощь греческому народу в его борьбе (“Энтузиазм”). Все это сообщало его поэзии граж­данственную, демократическую направленность, которой не было в его технически совершенных, но внутренне холодных одах и балладах.

Обозначив своими “Восточными мотивами” окончательную победу романтизма во французской поэзии, Гюго устремляется на штурм последнего оплота литературного классицизма - дра­матургии. Здесь позиции поклонников старины были особенно прочными, поскольку они апеллировали к великой традиции французского национального театра Корнеля, Расина, Мольера,Вольтера, хотя традиция эта давно выродилась и измельчала. Французская драматургия переживала серьезнейший кризис, и великий трагик французского театра Тальма имел все основа­ния пожаловаться Гюго во время их встречи в 1826 году на то, что ему нечего играть. Развивая свою точку зрения на тра­гедию, Тальма услышал в ответ от Гюго: “Именно то, что вы хотите сыграть, я хочу написать”.

Появившаяся в 1827 году драма в прозе “Кромвель” на сюжет из истории английской революции XVII века была первой попыткой утвердить романтизм на французской сцене. Попытка эта оказалась неудачной, драма получилась растяну­той и несценичной, но в историю литературы она вошла бла­годаря авторскому предисловию к ней, которое стало мани­фестом демократически настроенных французских романтиков. Это программный документ, в котором выражена эстетическая позиция Гюго, которой он, в общем, придерживался до конца жизни.

Гюго начинает свое предисловие с изложения собственной концепции истории литературы в зависимости от истории общества. Первая большая эпоха в истории цивилизации, соглас­но Гюго, - это первобытная эпоха, когда человек впервые в своем сознании отделяет себя от вселенной, начинает понимать, как она прекрасна, и благодарит творца, создавшего ее. Свой восторг перед мирозданием человек выражает в лирической поэзии, господствующем жанре первобытной эпохи. Высочайшим образцом этого жанра Гюго называет Библию, Ветхий Завет. Своеобразие второй эпохи, античной, Гюго видит в том, что в это время человек начинает творить историю, создает общество, осознает себя через связи с другими людьми. Поэтому в ан­тичную эпоху ведущим видом литературы становится эпос, повествовательный род литературы, выдвинувший своего вели­чайшего представителя Гомера. Эпический характер носит в ан­тичную эпоху, согласно Гюго, и драма, достигающая в это время высокого уровня развития.

Со средневековья начинается, говорит Гюго, новая эпоха, стоящая под знаком нового миросозерцания - христианства, которое видит в человеке постоянную борьбу двух начал, зем­ного и небесного, тленного и бессмертного, животного и божественного. Человек как бы состоит из двух существ: “одно - бренное, другое - бессмертное, одно - плотское, другое - бесплотное, одно - скованное вожделениями, потребностями и страстями, другое - взлетающее на крыльях восторга и мечты”. Борьба этих двух начал человеческой души драматична по самому своему существу: “...что такое драма, как не это еже­ дневное противоречие, ежеминутная борьба двух враждующих начал, всегда противостоящих друг другу в жизни и оспаривающих друг у друга человека с колыбели до могилы?” Поэтому третьему периоду в истории человечества соответст­вует литературный род драмы, а величайшим поэтом этой эпо­хи является Шекспир.

При всей субъективности и спорности этой историко-литературной концепции она интересна прежде всего тем, что Гюго пытался обусловить развитие литературных родов истори­чески. Далее, для понимания творческих принципов Гюго .весь­ма существенна даваемая им характеристика литературы но­вой эпохи. По мнению Гюго, поэзия нового времени отража­ет правду жизни: “Лирика воспевает вечность, эпопея прослав­ляет историю, драма рисует жизнь; характер первобытной поэзии - наивность, античной - простота, новой - истина”.

Все существующее в природе и в обществе может быть от­ражено в искусстве. Искусство ничем не должно себя ограни­чивать, по самому своему существу оно должно быть правди­во. Однако это требование правды в искусстве у Гюго было до­вольно условным, характерным для писателя-романтика. Про­возглашая, с одной стороны, что драма - это зеркало, отражаю­щее жизнь, он настаивает на особом характере этого зеркала; надо, говорит Гюго, чтобы оно “собирало, сгущало бы свето­вые лучи, из отблеска делало свет, из света - пламя!” Прав­да жизни подлежит сильному преображению, преувеличению в воображении художника.

Поэтому требование правды сочетается у Гюго с требова­нием полной свободы творчества, причем гений художника, его вдохновение, его субъективная правда для Гюго едва ли не выше правды объективной: “Поэт должен советоваться... с природой, истиной и своим вдохновением, которое также есть истина и природа”. Воображение художника призвано роман­тизировать действительность, за ее будничной оболочкой пока­зать извечную схватку двух полярных начал добра и зла.

Отсюда вытекает другое положение: сгущая, усиливая, преображая действительность, художник показывает не обыкновенное, а исключительное, рисует крайности, контрасты. Толь­ко так он сможет выявить животное и божественное начала, заключенные в человеке.

--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--