Статья: Дискуссия о высшем женском образовании в московском университете (1861 г.)

- Николай Алексеевич Любимов

Иван Дмитриевич Беляев

Федор Богданович Мильгаузен

проф. [12] Борис Михайлович Чичерин

Владимир Николаевич Никольский

Сергей Александрович Рачинский [13].

Однако список имен сам по себе не проливает свет на причины, побудившие упомянутых в нем людей проголосовать подобным образом. Насколько нам известно на настоящий момент, только двое, оставшиеся в меньшинстве, оказались настолько недовольны результатами голосования, что решили выразить свои чувства письменно. Причем, если профессор математики Н.Е. Зернов [14] всего лишь несколько более подробно обосновал свое мнение в анкете, предлагавшейся профессорам университета по случаю изменения университетского устава (что случилось в декабре 1861 г.), то А.О. Армфельд не поленился изложить свою точку зрения в пространной записке и направить ее в совет университета. В записке Армфельд приводит возражения коллег против допуска женщин в университеты и высказывает свои контраргументы. Таким образом мы имеем возможность не только подробно познакомиться с позицией самого Армфельда, но и наконец-то узнать аргументы его противников. Именно эту записку, написанную скорее всего сразу после злополучного заседания, мы публикуем сегодня. Чтобы ее содержание и стиль были лучше понятны читателю, необходимо сказать несколько слов об ее авторе.

Александр Осипович Армфельд (1806-1868), заслуженный профессор Московского университета, родился 18 февраля 1806 г. в Москве. Вначале воспитывался дома, а в 1818 г. поступил в Дерптскую гимназию, в 1821 г. - в Дерптский университет для обучения медицине. В 1823 г. он перешел в Московский университет, который закончил с отличием в 1826 г., получив звание лекаря. Работал в Хирургическом институте помощником директора (1826-1830 гг.), ординатором в университетской больнице (с 1830 г.). Хорошо проявил себя во время московской холеры 1830 г. В 1833 г. защитил диссертацию на звание доктора медицины, а в 1834 г. был отпущен за границу для приготовления к занятию профессорской кафедры. По возвращении в Москву, в 1837 г., занял кафедру ординарного профессора судебной медицины, медицинской полиции, методологии, истории и литературы медицины Московского университета (1837-1863).

По воспоминаниям современников, А.О. Армфельд обладал счастливым даром красноречия, огромной эрудицией, умел держаться с удивительным достоинством и одновременно проявлял искреннее внимание к проблемам своих слушателей. Эти качества сделали его одним из самых популярных профессоров своего времени. И.М. Сеченов, вспоминая свою студенческую жизнь, писал:

"Профессор Армфельд, читавший нам энциклопедию медицины, производил на своих лекциях впечатление очень умного и образованного человека, держал себя джентльменом, говорил спокойно, ровным голосом (даже несколько монотонно) и так, что речь его, будучи записана слово в слово, могла бы быть напечатана без поправок. Помню, что в общем смысл его лекций был таков: упомянув о добровольно принятой нами и предстоящей в будущем святой обязанности служить больному человечеству, он обозревал преподаваемый нам круг наук как средство достижения цели и обещал честно потрудившимся в награду чувство исполненного долга, а отличившимся - учиться за границей..." [15].

Другой бывший студент Армфельда (а всего он успел за время своей преподавательской деятельности подготовить 25 выпусков) вспоминал:

"Всякий, знавший покойного Александра Осиповича, помнит, что его речь всегда блестела остроумием, в этом-то и состоял его талант, этим-то он и привлекал многочисленных слушателей. Например, из энциклопедии медицины, науки, состоящей в перечислении предметов, входящих в курс медицины, Армфельд сделал презанимательные, преполезные беседы для юношей, начинающих учиться медицине. Никогда не изгладятся те впечатления, какие выносились с его лекций первого курса" [16].

Ф.И. Буслаев отмечал, что:

"Новый период в истории Московского университета... начинается вместе с появлением к нам молодых профессоров, получивших свое образование за границей, преимущественно в Германии. Это были: на нашем факультете Печерин, Крюков и Чивилев; на юридическом Крылов, Баршев и Редкий; на медицинском - Анке, Армфельд, Иноземцев, Филомафитский..." [17].

По воспоминаниям современников:

"Лекции Армфельда, по ясному и систематическому их изложению, при громадной его начитанности и изящности изложения предмета, посещались слушателями почти всех факультетов" [18].

Несмотря на отсутствие научных заслуг, коллеги ставили имя Армфельда в один ряд с именами наиболее знаменитых профессоров Московского университета:

"Имя же профессора Армфельда навсегда останется в памяти учеников его наряду с именами Рулье, Грановского..." [19],

при жизни его считали "идеально-честным человеком" [20], а через много лет после смерти вспоминали, что: "Рыцарская же его честность, добродушие и всегдашняя готовность помогать всем и каждому снискали искреннее к нему уважение..." [21].

И вот этот всеобщий любимец неожиданно становится на защиту точки зрения, совершенно противоречащей общепринятой, заявляя о необходимости допустить женщин в университеты и противопоставляя себя всему профессорскому коллективу. Подобный поступок, на первый взгляд, кажется несколько странным. Однако у А.О. Армфельда существовала очень личная причина для подобного поведения. Его старшая дочь, Ольга Александровна (известная в истории науки как О.А. Федченко), которой в 1861 г. как раз исполнялось 16 лет, была глубоко и искренне увлечена ботаникой. Она училась экстерном в Николаевском сиротском институте, а также дома, серьезно занималась естествознанием, изучала иностранные языки, в том числе латынь, французский, немецкий, английский, читала специальную научную литературу по ботанике, нередко в оригинале. Летом, живя в семейном имении, собирала гербарии, коллекции трав и минералов. Всего через год после описываемых событий, летом 1861-1862 гг. О.А. Армфельд составила гербарий флоры Можайского уезда, который использовал Н.Н. Кауфман при написании своей знаменитой "Московской флоры" [22]. Она хотела профессионально заниматься ботаникой, но по существовавшим законам не имела возможности получить необходимое образование. Однако если бы в 1861-1862 гг. было принято решение о разрешении девушкам слушать университетские лекции, подобная возможность у нее появилась бы. Составляя свою записку, Армфельд несомненно думал о дочери. Заметим в скобках, что отсутствие диплома не помешало Ольге Александровне стать ученым, о котором впоследствии Н.И. Вавилов писал: "Многие из нас хорошо помнят Ольгу Александровну Федченко, замечательного ботаника, автора превосходных флористических работ, посвященных Средней Азии и Памиру, члена-корреспондента Академии Наук СССР. Вспоминаются ее спокойные и всегда мудрые советы начинающим ботаникам, в том числе и автору этих строк" [23].

Кроме того, начиная с 1838 г. Армфельд занимал должность инспектора классов в Николаевском сиротском институте - закрытом среднем учебном заведении для дочерей обер-офицеров, оставшихся сиротами, - и хорошо знал все достоинства и недостатки существовавшей системы женского образования. (В его обязанности инспектора входил не только подбор преподавателей, но и составление учебных планов и программ, хотя сделать в этом направлении он мог немногое: не только список учебных дисциплин, но и их количество строго регламентировались в зависимости от категории учебного заведения.) То есть Армфельд, в отличие от многих своих коллег, мог вполне обоснованно судить как о способностях молодых девушек, так и о характере их первоначальной подготовки.

Мнение Н.Е. Зернова, высказанное не столь демонстративно, дополняет записку А.О. Армфельда. И то и другое никогда ранее не публиковалось. Поэтому мы сочли уместным опубликовать здесь также выдержку из анкеты, посвященной проекту нового университетского устава, заполненной Н.Е. Зерновым 10 декабря 1861 г. в той ее части, которая посвящена интересующему нас вопросу.

Мнение ординарного профессора А.О. Армфельда

в Совет Императорского Московского Университета по вопросу

о допущении лиц женского пола к слушанию профессорских лекций[24]

Не ранее 23 сентября 1861 г.

В Совет Императорского Московского Университета Орд[инарного] Профессора] Армфельда мнение по 13-му пункту журнала 23 Сентября 1861 23-го Сентября в самом конце продолжительного заседания Университетского совета были предложены на его обсуждение вопросы Главного Правления училищ: "1) могут ли вообще лица женского пола быть допущены к слушанию университетских лекций совместно со студентами и по всем ли факультетам; 2) какие условия должны быть поставлены при таком допущении; и 3) могут ли такие лица быть допускаемы к испытанию на ученые степени и какими правами, в случае выдержания испытания, должны они пользоваться". По этим вопросам требовали отзыв Совета в самом непродолжительном времени; обсуждение их продолжалось немного минут; затем было приступлено к отобранию голосов, и все они, за исключением двух, отвечали отрицательно на первый из выше прописанных вопросов: вместе с ним пали сами собою и два остальных.

По краткости времени не мог я ни выслушать, ни взвесить всех доводов, послуживших основанием этого отрицательного решения. Я старался уяснить их себе в последующие дни своими собственными соображениями, - но, признаюсь, без особого успеха. Сколько мог я понять, причины устранения женского пола от университетских лекций должны были заключаться или в особенностях женской натуры, или в особенном устройстве наших аудиторий, или, может быть, в частностях той или другой науки, недопустимых по общепринятым понятиям о приличиях для женского слуха и глаза.

Я проверил, и не в первый раз, свои гинекологические сведения, останавливая все свое внимание на тех особенностях, которые всего разительнее отличают женщину от мужчины в физиологическом и психологическом отношении и всего яснее показывают, почему натура не воплотила идеи человека в одном каком-либо поле, а разделила это высшее из своих произведений на две половины, равно дополняющие одна другую, равно необходимые, следственно и равноправные. Я припомнил результаты наблюдений своих и чужих над бесконечным различием природных сил, склонностей и способностей в индивидуальных женских натурах. Я не забыл ни специального назначения женщины как супруги, матери и домохозяйки, ни тех ограничений, которым подчиняет ее это назначение, ни тех затруднений и препятствий, которые встречает умственное развитие ее в слабой, односторонней подготовке, в нынешних отношениях ее к жизни общественной и гражданской, в наших нравах и привычках и, можно прибавить, в наших традиционных предрассудках. Я нашел много причин полагать, что число ученых женщин всегда будет [менее] числа ученых мужчин, что юстиция и администрация, академические кафедры и высшее искусство гораздо чаще будут избирать своих служителей из лиц мужского, чем женского пола, но решительно не нашел ни в организации женщины вообще, ни в устройстве ее мозга в особенности, ничего такого, что бы не дозволяло ей помышлять о возможном развитии всех данных ей Богом умственных способностей; ничего, что бы воспрещало ей, пока не обременена она чрезмерными заботами семейными и хозяйственными, стремиться к высшему научному образованию и удовлетворять этому стремлению всеми позволительными средствами.