Статья: «Нестор славянских филологов» (об академике Алексее Ивановиче Соболевском)
<…> Сметаны достал, но на сметану не очень похожую.
<…> В последнее время я проповедую славянский союз; происходят прения. Пришлось побывать у мин<истра> ин<остранных> дел и побеседовать о чехах; очень мне понравился. <…>[35]
18/II 1917
<…> Славяне — грызутся между собою (особенно чехи); надоели. <…>[36]
26/X 1917
Вчера Петербург очутился во власти депутатов. Подробности вы можете видеть из Н. Вр. Я мог заметить только закрытые двери банков и магазинов да гуляющий по Невскому броневой автомобиль. Никольский пригласил меня пообедать с ним в центре событий — в ресторане при офицерск<ом> магазине, и я пошел. Было свободно (в 2 ч.). Рассольник и жарен<ый> поросенок с тушеной капустой, без хлеба (я принес своего) — 5 р. 15 к. Вкусно и сытно. Прислуга не берет на чай. Раздеваться не надо (так я и сидел в шубе). <…>[37]
30/X 1917
<…> Ясно: нужно себя эвакуировать; нужно прибрать имущ<ество>; нужно попробовать застраховать; нужно поискать человека, чтобы поселить в квартире. Ломбард перестал брать в заем[38] .
В первые месяцы и годы Советской власти А. И. Соболевский испытал на себе весь трагизм случившегося. Его академическая квартира в Петрограде была опечатана; только неимоверные усилия А. А. Шахматова, лично руководившего работами, ездившего с "ломовым подрядчиком" за библиотекой А. И. Соболевского, позволили частично сберечь уникальное собрание ученого[39] . Но, вероятно, его политическая деятельность и непримиримая позиция в прежние годы не остались без внимания большевиков: "…летом 1918 г. [Соболевский] был арестован, от расправы его спасло только заступничество ученых. Однако "дело Соболевского" продолжало числиться за ревтрибуналом. Есть сведения, что Соболевский подвергался репрессиям и незадолго до своей кончины"[40] .
Общественную ситуацию тех лет пронзительно рисует письмо академика В. М. Истрина А. И. Соболевскому 1918 г.:
"Как Вы поживаете и чувствуете себя? Прибываете ли в забытьи или готовите какую-нибудь работу, пользуясь длинными каникулами, и надеетесь на восстановление научных интересов? Мы же пережили немало тревог с 17 по 27 янв<аря> старого стиля. <…> насчитывают <…> 18 ударов с большими повреждениями стен, окон и крыши. Пришлось спасаться в житных подвалах. Один из наших соседей настолько пострадал, что через несколько дней скончался"[41] . И далее: "Оправилась ли Москва после разорения? Как же <…> Вы не уберегли патриаршей ризницы при существовании в наличности патриарха? Были ли Вы у него? Как московские архивы и библиотеки?"[42] .
Приведем еще один отрывок из другого письма В. М. Истрина А. И. Соболевскому того же времени:
Многоуважаемый Алексей Иванович!
Очень рад Вашему избавлению, но не знаю, что сказать в утешение, ибо утешаться решительно нечем: все погибло и погибает. Поедете ли Вы в П<етрогра>д? Мы в полном отчаянии — что делать? Вести из П<етрогра>да ужаснейшие: <…> голодная смерть. Но и здесь теперь не лучше: по мнению сведущих людей, в ближайшем будущем и здесь <…> голод. Да и теперь платить 300 р. за пуд муки и 40 р. за меру [картофеля] [43] — не хватит содержания, которого, кстати сказать, уже два месяца не присылают. <…>
Отовсюду только слышишь утешение: умершим теперь лучше. <…>
Ваш В. Истрин[44]
О реальном положении А. И. Соболевского в начале 1920-х гг. красноречиво говорит и письмо А. А. Шахматова: "…мы сильно опасаемся за то, что Вы можете лишиться жалованья. Вы один из всех отсутствующих получаете жалованье в силу того, что Вы были обязаны подпиской о невыезде из Москвы. Для нас было бы чрезвычайно больно дождаться отказа Вам в жалованье"[45] .
В посланиях А. А. Шахматова А. И. Соболевскому сообщается и о других неотложных делах, которые, несмотря на все невзгоды, для них — поколения истинных ученых-интеллигентов и патриотов своей страны — были первоочередным делом:
"Пользуюсь случаем просить Вас навести справки об оставшейся рукописи труда А. Г. Преображенского, содержащей окончание его Этимол<огического> словаря. Мне кажется, рукопись надо было бы сохранить (выделено нами. — О. Н.). Быть может, мы со временем решим допечатать окончание Словаря, в котором немало достоинств, при всех его недостатках"[46] .
В непростые для ученого 1920-е годы он не прекращал письменного общения с коллегами и учениками, которые нередко просили о помощи, рассказывали о своих судьбах, искали научного покровительства. Среди "корреспондентов" А. И. Соболевского были многие известные ученые: В. А. Богородицкий, Е. Ф. Будде, В. Н. Перетц, М. Н. Сперанский, Н. М. Каринский, М. Фасмер, С. П. Обнорский, А. М. Селищев, Б. М. Ляпунов, Д. К. Зеленин, И. Г. Голанов и др. Так, давний знакомый ученого профессор Казанского университета В. А. Богородицкий писал в 1925 г.:
Глубокоуважаемый Алексей Иванович!
Очень был рад получить от Вас весточку о Вашем житье. Да, мы похоронили почти всех стариков-учителей, а теперь сами стали стариками, а я сверх того и многонемощным. Очень благодарю Вас за присылку Ваших воспоминаний о Ваших стариках. Моя научная работа, поскольку позволяет старость, направлена пока главным образом в сторону экспериментальной фонетики и отчасти тюркского языкознания. Имею два часа лекций по экспериментальной фонетике и заведую Кабинетом; это несколько восполняет мой бюджет. <…> Мой коллега Е. Ф. Будде жалуется на ноги, плохо ходит и лекции читает на дому. <…>[47]
На протяжении многих лет, еще со времени ученичества и работы будущего крупного слависта академика Б. М. Ляпунова в Одессе, а затем в Ленинграде, продолжалось его общение с А. И. Соболевским, опекавшим своего питомца. Приведем фрагменты их переписки:
Б. М. Ляпунов — А. И. Соболевскому
<…> Большое спасибо за сообщение о Прологах. Я знал, что ими занимались многие с точки зрения историко-литературной, но ведь в словарном отношении и вообще со стороны языка они почти совсем не тронуты. Я припоминаю, как много интересного представилось мне в Лобковском (Хлудовском) Прологе 1262 г., кода я занимался им лет 30 тому назад. А так как списков Пролога древних довольно много, то является вопрос, как использовать их в словарном отношении, чтобы избежать повторений. Приходится пожалеть, что нет сводного издания частей Пролога. <…>[48]
<…> Теперь, пользуясь свободным от лекций и заседаний временем, спешу написать Вам и поблагодарить за Ваше внимание и предложение новой темы — исследование жития Илариона Великого, за которую могу приняться, однако, лишь по окончании исследования Жития <…>. Мне очень совестно, что я никак не могу усвоить тех быстрых приемов исследования, которыми обладаете Вы и даже многие слависты средней величины, и я понимаю, как должны Вы досадовать на меня за мою медленность. <…>
Со смертью Ягича некому поощрять меня к печатанию, а потому я не тороплюсь, сознавая скороспелость своих заключений и недостаточность материала, привлеченного мною для исследования. Благодарю Вас за постоянные добрые советы, которыми и впредь прошу не оставлять. <…>[49]
Для А. И. Соболевского, "отставленного" от дел и находившего не в лучшем положении в первые годы советской власти, было принципиально важно сохранить накопленные годами материалы. И самое ценное из них, пожалуй, это выписки с фрагментами текстов разных жанров XV–XVII вв. для предполагавшегося проекта по подготовке к изданию древнерусского словаря. Кстати, с октября 1925 г. "он возглавил "Комиссию по собиранию материалов по древнерусскому языку" АН"[50] . По подсчетам Л. Ю. Астахиной, им было написано более 100 тысяч карточек. Его справедливо вместе с академиком М. Н. Сперанским называют основателями Картотеки ДРС.
В 1926–1929 гг. А. И. Соболевский предпринимал попытки сбора материалов и для других лексикографических начинаний, которые, к сожалению, остались незавершенными: так, он был инициатором работы над словарем древнего церковнославянского языка, дополнившим бы знаменитые "Материалы" И. И. Срезневского; готовил материалы для словаря старого языка Московской Руси XI–XVII столетий и словаря Польско-Литовской Руси XIV–XVII вв. Всего же за пятидесятилетнюю деятельность на ниве историко-лингвистической науки он опубликовал более 450 работ. Многие из них стали доступны широкому читателю только сейчас[51] .