Статья: Окаянные дни в жизни ИА Бунина
Наука, искусство, техника, всякая маломальская человеческая трудовая, что-либо творящая жизнь - все погибло: "Сожрали тощие коровы фараоновых тучных и не только не потучнели, а сами околевают. Теперь в деревне матери так пугают детей: "Цыц! а то виддам в Одессу в коммунию!" [с. 153].
КАК ПРИНЯЛА РЕВОЛЮЦИЮ ДЕРЕВНЯ?
Бунин считает, что революционный пожар, охвативший город, мог не тронуть деревню: "Ведь в деревне был еще некоторый разум, стыд" [с. 84]. Мужики с пристрастием воспринимали солдат, бегущих с фронта: "Что ж мало навоевал ?" - закричал за ним мужик, - Ты что ж, казенную шапку, казенные портки надел дома сидеть ? Рад, что начальства теперь у вас нет, подлец! Зачем тебя отец с матерью кормили?" Этот вопрос не раз вставал со всей своей философской остротой перед самим автором.
Всей семье Буниных пришлось страдать при новой власти: Евгений Алексеевич губил свой талант художника-портретиста в мужицкой избе с провалившейся крышей, где за пуд гнилой муки писал портреты вчерашних холопов в сюртуке и цилиндре, которые достались им при грабеже господ. "За портреты Васек Жоховых Евгений Алексеевич поплатился жизнью: пошел однажды за чем-то, верно, за гнилой мукой какого-нибудь другого Вальки, упал по дороге и отдал душу Богу". Юлий Алексеевич умер в Москве: нищий, изголодавшийся, едва живой телесно и душевно от "цвета и запаха нового шквала", помещен был в какую-то богадельню "для престарелых интеллигентных тружеников". Мария Алексеевна "умерла при большевиках в Ростове-на-Дону" (10).
Родное Никольское разрушилось в кратчайшие сроки. Бывший садовник, "сорокалетний рыжий мужик, умный, добрый, опрятный" за три года "превратился в дряхлого старика с бледной от седины бородой, с желтым и опухшим от голода лицом", просил пристроить его куда-нибудь, не понимая, что Бунин теперь не барин. В дневнике от первого марта запись: "Мужики возвращают помещикам награбленное" [с. 31]. Бунин сам получил в 1920 году письмо деревенского учителя, который от имени мужиков предлагал "поселиться на родном пепелище, сняв у них в арендное содержание бывшую усадьбу и живя в добрососедских отношениях... теперь вас никто пальцем не тронет", добавлял он. Бунин с замиранием сердца ехал в родное "пепелище": "Было очень странно видеть все прежнее, свое, собственное, чьим-то чужим... странно взглянуть на все эти столь грубо одичавшие за время пятилетнего мужицкого владычества... снова войти в тот дом, где родился, вырос, провел почти всю жизнь, и где теперь оказалось целых три новых семейства: бабы, мужики, дети, голые потемневшие стены, первобытная пустота комнат, на полу натоптанная грязь, корыта, кадушки, люльки, постели из соломы и рваных пегих попон... Стекла окон... точно покрыты черными кружевами - так засидели их мухи" (И).
Деревенские мужики отнеслись к приезду бывшего хозяина участливо, а бабы "заявили без всякого стеснения: "из дому не выйдем!" И Бунин тотчас понял, "что и впрямь как-то нагло и глупо влез я в этот дом, в эту чужую жизнь. Провел в своем бывшем имении двое суток и уехал, зная, что уезжаю теперь уже навеки" [с. 12]. Сейчас усадьба исчезла с лица земли; нет ни дома, ни сада, ни одной липы главной аллеи, ни столетних берез, ни любимого Буниным клена...
За разрушенное и поруганное Бунин предъявляет счет не только революционерам, но и народу. В записях о народе он резок, несентиментален, как нет сентиментальности в его дореволюционных повестях "Суходол" и "Деревня".
КАКИМ ЖЕ ВИДИТ БУНИН НАРОД, ПРЕОБРАЖЕННЫЙ РЕВОЛЮЦИЕЙ, В ЦЕЛОМ?
"Злой народ!" - отмечает он осенью 1917-го. Заметим, что зол и сам писатель. "Во век не забуду, в могиле буду переворачиваться !" Так он реагирует на матросскую бескозырку, широкие клеши и игру желваков на скулах. Быть такими интеллигенты бунинского типа не могут, "а раз не можем, конец нам! Всем нам давно пора повеситься, - так мы забиты, за мордованы, лишены всех прав и законов, живем в таком подлом рабстве, среди непрестанных издевательств. Вот какова моя кровожадность и в этом все дело" [с. 69].
Однако было бы несправедливым сказать только о ненависти к народу. Он сам признавался: "Если бы я эту Русь не любил, не видал, из-за чего же я бы так сходил с ума все эти годы, из-за чего бы страдал так беспрерывно и так люто?" [с. 62].
Суть трагедии России в том, что брат встал против брата, сын против отца.
В ЧЕМ ВИДИТ БУНИН ИСТОКИ НАРОДНЫХ РАЗНОГЛАСИЙ?
В пренебрежении к УРОКАМ ИСТОРИИ. К своим рассказам о народе Бунин взял эпиграфом слова И. Аксакова "Не прошла еще древняя Русь!" Исходил он из посылки профессора и историка Ключевского о чрезвычайной "повторяемости" русской истории. Исследуя в дневниках закономерность повторяемости истории, Бунин у Татищева находит такие строки: "Брат на брата, сыневе против отцов, рабы на господ, друг друга ищут умертвить едино ради корыстолюбия, похоти и власти, ища брат брата достояния лишить, не ведуще, яко премудрый глаголет: ища чужого, о своем в оный день возрыдает..." Уроки уже были, но беда в том, что никто не захотел изучить "Российскую историю" Татищева и сегодня "сколько дурачков убеждено, что в российской истории произошел великий сдвиг к чему-то совершенно новому, доселе небывалому" [с. 57].
Народ, по мнению Бунина, исполать представлял собой два типа: "В одном преобладает Русь, в другом Чудь. Народ сказал сам про себя: "из нас, как из дерева - и дубина, и икона, в зависимости от обстоятельств, от того, кто это дерево обрабатывает: Сергей Родонежский или Емелька Пугачев" [с. 62]
К великому сожалению Бунина на эти уроки истории никто внимания не обратил. А, между тем, Н. И. Костомаров писал о Стеньке Разине: "Народ шел за Стенкой, многого не понимая толком. Дозволен был полный грабеж. Стенька и его воинство были пьяны от вина и крови. Возненавидели законы, общество, религию, все, что стесняло личные побуждения..., дышали местью и завистью... составились из беглых воров, лентяев. Всей этой сволочи и черни Стенька обещал полную волю, а на деле забрал в полное рабство, малейшее непослушание наказывалось смертью..." [с. 115].
Предупреждал в "Истории России с древнейших времен" академик С. М. Соловьев, описывая "смутное время": "Среди духовной тьмы молодого, неуравновешенного народа, как всюду недовольного, особенно легко возникали смуты, колебания, шаткость. И вот они опять возникли. Дух неосмысленной воли, грубого своекорыстия повеял гибелью на Русь... У добрых отнялись руки, у злых развязались на всякое зло. Толпы отверженников, подонков общества потянулись на опустошение своего же дома под знаменем самозванцев, лжецарей..., преступников, честолюбцев" [с. 115].
Не присмотрелся народ и к "освободительному движению", которое, по мнению Бунина, "творилось с легкомыслием изумительным, с непременным, обязательным оптимизмом. И все "надевали лавровые венки на вшивые головы", по выражению Достоевского" [с. 113].
Бунин соглашается с А. И. Герценым, заявлявшим, что "беда наша в расторжении жизни практической и теоретической: "Разве многие не знали, что революция только есть кровавая игра, всегда кончающаяся только тем, что народ, даже если ему и удалось некоторое время посидеть, попировать и побушевать на господском месте, всегда в конце концов попадет из огня да в полымя" [с. 113]. По мнению Бунина, умные и хитрые главари придумали в новое время заманчивую ловушку для народа, сделав над ней маскировочную вывеску: "Свобода, братство, равенство, социализм, коммунизм". А неоп