Статья: Орфей с берегов Тежо

Движение времени – однонаправленный, векторный процесс, подчиненный печальной закономерности: все на свете меняется от худшего к еще более худшему, всякая перемена приносит только разочарование и в очередной раз напоминает о непрочности любого успеха, любой удачи.

Однако, подобно герою Шекспира, увидевшему, что "мир раскололся" и что он "рожден восстановить его" (перевод Б.Пастернака), Камоэнс стремится в своей поэзии восстановить распадающуюся цельность мироздания, обнаружить в кажущемся хаотическом и абсурдном бытии некий порядок, согласовать, гармонизировать земное и небесное, реального человека и его идеальный образ, вечное и мимолетное, действительность и воображение.

В поисках душевной гармонии Камоэнс не раз вспоминает о горацианском идеале блаженной сельской жизни. Заключительные строфы "Октав о несправедливом устройстве мира..." сводятся к восхвалению простого, непритязательного, но полного интеллектуальных утех существования на лоне природы. Такого рода настроения были вообще весьма распространены в среде поздних гуманистов: неслучайно именно в эти же годы под пером соотечественников Камоэнса – Бернардина Рибейро и Жорже де Монтемора – рождается жанр пасторального романа.

Пасторальный идеал - мир, выпавший из времени, точнее, мир, в котором время движется по природному, замкнутому кругу и не несет с собой никаких качественных перемен. Но пасторальная идиллия предстает перед взором Камоэнса как утопия, как недостижимый мираж, рядом с которым более реальным кажется другой исход - безумие:

Итак, сеньор, хоть нам порой страданья

Фортуна шлет, все чтут ее закон.

Свободен тот, кто чужд и чувств, и знанья,

Тот, кто способности желать лишен...

(Перев. А.Косс)

Эти строки перекликаются со знаменитым четверостишием Микеланджело:

Молчи, прошу, не смей меня будить.

О, в этот век преступный и постыдный

Не жить, не чувствовать - удел завидный...

Отрадно спать, отрадней камнем быть.

(Перев. Ф.Тютчева)

Только вот мысли "отрадней камнем быть" Камоэнс, наверное, не принял бы, хотя не раз, и не только в эпизоде с Адамастором, воображал себя обращенным в камень: в этом образе для него был заключен весь ужас бытия. Ибо преодолеть энтропию, победить все ухудшающее Время можно только в движении же, в преодолении пространства и в воссоединении прошлого и будущего, в динамическом усилии духа и разума. Перемены драматичны, но подлинная трагедия начинается тогда, когда ничего уже нельзя изменить:

...И страшно то, что час пробьет, быть может,

Когда не станет в мире перемен.

("Меняются и время, и мечты...". Перев. В.Левика)

Страшно, когда обнаруживается, что в мире есть вещи, не подвластные времени: "каменное сердце" дамы (сонет "Хоть время день за днем, за часом час..."), любовь, завладевшая всем существом поэта, память, следующая за ним по пятам. Камоэнс часто предстает в стихах человеком, прошедшим к "последней грани", дошедшим до пределов страдания. Ему уже нечего терять, и он жаждет лишь покоя и забвения.

И все же, воспоминания, которые так настойчиво гонит от себя поэт, это единственная опора на его многотрудном пути. Лирика Камоэнса – лирика воспоминания, тоски по утраченному блаженству, созданная за сто лет до эпоса Мильтона и предвосхищающая многие, ситуации субъективно-созерцательной лирики романтиков. Поэт-изгнанник живет иллюзией присутствия утраченного в его воображении, идеалом, запечатленным в его сознании:

Ведь образ, благо светлое несущий,

Что у меня отобрано разлукой.

Дарит мне радость хоть в воображенье,

А потому я упиваюсь мукой,

Являющей мне каждое мгновенье

Вдали от вас ваш образ вездесущий.

(Перев. А.Косс)

Этот "вездесущий" образ не простое отражение прекрасного лика возлюбленной в сознании поэта, а, в согласии с учением неоплатоников, но результат творческого усилия, итог "работы" его души. Очищенная в "огне желания" от всех низменных помыслов, душа возносится к идеалу, к самой идее совершенства, первообразу тленной, земной красоты возлюбленной (ода "Коль возжелать безмерно..."). Эта подлинная, духовная красота скрыта от суетных взоров непосвященных. Противопоставление "смертных глаз" и "бессмертного ока", "внешнего" и "внутреннего" зрения - важнейшее для всей системы образов Камоэнса. Оно разрешает, казалось бы неразрешимую, антитезу "блаженное прошлое - печальное настоящее": расстояние, время и неосуществленное желание только усиливают остроту внутреннего зрения, и тогда страдание обретает в самом себе исцеление, тоска оборачивается утешительной мыслью о преимуществе выбранного для поэта самой судьбой "ракурса" лицезрения "красы бесценной". Изгнанник оказывается избранником, вознесенным "над людской толпой".