Статья: Политический дискурс: слова и смыслы (Государство)
Концептуализация общего абстрактного понятия, близкого к современному понятию политической системы вообще, осуществляется с помощью старого, но не забытого окончательно римского понятия республики как универсального обозначения любого политического сообщества. Средневековые европейцы прибегали к этому понятию (repubblica, republique, commonwealth, Gemeinwohl, rzeczpospolita, etc.) для обозначения широкого диапазона явлений от всей своей вертикальной империи (res publica popoli Christiani) до отдельных корпораций. «Республика необходимо принимает (debet accipi) четыре модуса, – отмечал Бартоло да Сассоферрато, – Первый относится к целому (pro toto), например, к Империи; второй – к Республике Римлян, третий – к республике любого сообщества (cuiuslibet civitatis), четвертый – к республике любого поселения (cuiuslibet municipii)» ( 22).
В тот же самый период «осени средневековья» европейцы постепенно вырабатывают специфическое понятие состояния (status, estate, state, stato, etat, estado, Staat etc.), которое концептуализовало новый феномен нацию-государство. На первых порах понятие статуса примерялось к монарху и возглавляемой им политической системе, к различным корпорациям-республикам, к социальному (неполитическому) положению, к имущественному состоянию или чьему-то добру, поместью. Это вполне понятно, т.к. политическая система западнохристианской теократии предполагала сосуществование различных «статусов» внутри мистического тела католической империи. Понятие статуса закреплялось за формализованной основой систем различной сложности – от корпораций и даже отдельных поместий до государства в целом. Следующий этап развития европейской государственности – т.н. государство сословий (Standestaat) – предполагает не просто парадоксальное соединение двух «статусов» (сословия также концептуализовались как статусы), но скорее их смысловое размежевание. Окончательное же торжество идеи государства-состояния приходится на период абсолютизма, когда утверждается идея абсолютного суверенного государства, земного бога Левиафана, а политические системы являют собой пример последних империй и первых наций-государств.
На Руси к исходу средневековья вызревает конкурирующее с царством название отечественной политической системы – государство. Оно, однако, с самого же начала приобретает более широкую трактовку, хотя и не становится полным аналогом европейским понятиям республики и статуса-состояния. Концептуализация государства осуществляется путем переноса архаичной когнитивной схемы на новое явление. Используется родовая идея вождя как господа, т.е. могущественного деятеля, регулирующего отношения с чужими, гостями (т.e. *host – чужой, враг, гость, хозяин как участник гостеприимного обмена и *pot – хозяин, «сам»). Господь, выступающий как организатор отношений с другими – чужаками, несет функцию сугубо политическую, пусть и примитивную. В дальнейшем произошло как бы расщепление понятия на вполне бытовую трактовку гостеприимства и на его сакрализацию – перенос имени господь на горнего подателя благ, покровителя своих (православных) и защитника от чужих (поганых). Промежуточное, собственно политическое значение организации отношений с другими политико-потестарными сообществами на время перешло в латентное состояние, оказалось в тени.
В российских условиях вотчинного уклада, когда политическая роль правителя и хозяйственная – владельца практически не различались, было крайне легко сделать шаг от господаря/государя в дому до царя-государя, непосредственного восприемника и обладателя сакральной державы. В результате разветвившееся древнее понятие господ, утратившее, казалось, на какой-то период свои политические качества, снова соединяется в виде понятия уже более сложного и опять вполне политического.
Государство трактуется первоначально как достоинство и атрибут лица, воспринимающего благодать от горнего Господа и передающего его земцам-соотечественникам, а также как принадлежность хозяина в своем доме, вотчине. Затем уже в условиях кризиса вотчинного уклада атрибуты и свойства господина/государя переносятся на политическую систему, а там, наконец, отождествляются с самой этой системой. Это отмечал и Ключевский: «Из-за лица проглянула идея, и эта идея государства, отделяясь от мысли о государе, стала сливаться с понятием о народе… Так стали переверстываться в сознании, приходить в иное соотношение основные стихии государственного порядка: государь, государство и народ» ( 23).
Концептуализация статуарной политической организации как государства совпадает со становлением новой государственности в России, с начатками усвоения политической модели нации-государства. Этот процесс едва заметно (имперский принцип продолжал доминировать и, видимо, сохраняет свое значение до сих пор), но начал проявляться как раз в XVII в. В тот период вдоль западного порубежья-украины происходит более четкое определением пределов и границ. Последнее общеславянское слово было усвоено в польском оформлении, что естественно, т.к. демаркация границы касалась прежде всего Речи Посполитой, которая хотя и оставалась по типу организации империей, но как часть вестфальской системы усвоила до определенной степени принципы территориальности и политического самоопределения не от центра в бесконечность, а от границы внутрь государства. Отчасти это касалось и России – дальней периферии последующих модификаций вестфальской системы. Во всяком случае возникновение понятия и слова граница было симптомом осовременивания государственности. Граница – атрибут государства, но не царства и не отчины. «Личное тут уже не подчинено роду, а всю совокупность лиц объединяет граница… Не род, не семья, а государство встает за пределами границ» (19, с. 251).
Более или менее полное усвоение принципа территориальной государственности Россией произошло лишь с ее включением «в европейский оркестр» много десятилетий спустя. Так что реальная возможность современного или близкого к современному (модерному) понимания государства фактически появилась лишь в XIX в., равно как и предпосылки развития еще более абстрактного понятия государственности.
В эволюции самоназвания русского государства в X–XVIII вв. «последовательность появления слов такова: язык – земля – страна – государство – царство – держава – империя. Данные в этом перечне слова возникали одно за другим, отражая последовательную смену представлений о земле, стране, державе, поскольку каждый новый поворот понятия о новом в развитии социального и политического устройства необходимо требовал и нового термина» (19, с. 277). Эти выводы правомерны и обоснованы самой историей, однако целесообразно учесть также изменения значений самих слов, образующих указанную последовательность, и, главное, увидеть концептуализуемые с их помощью основные этапы развития политической реальности. В результате можно говорить о трех этапах развития понятия государства. Сначала это земля со своими синонимами (архаичным языком, ориентированным на внешние взаимодействия, державой, ориентированной на выражение сакрально санкционированной сути системы). Общего понятия нет. Собственно, земля – это Русская земля. Наглядный атрибут (достоинство), а затем общая идея этого политического образования могли бы быть выражены с помощью слова земство – изобретения более позднего, но как раз очень удачно сохранившего непосредственно родовой или, в более современной трактовке, общественный характер природы земства как самодержания, самоуправления населения.
Следующий имперский этап дал такие синонимы как царство, государство и снова держава. При этом внешний опыт знакомства с нациями-государствами, возникновение европейской международной системы заставляют использовать слово государство в более широком значении статуарного политического образований вообще.
Новый этап возникает с присвоением международного имени империя прежним царством-государством-державой. Слова царство и империя различаются как обозначения качественно отличных поколений имперской организации: Московского царства как Третьего Рима и Петербургской империи как Рима четвертого. Понятие государство оказалось как бы зажатым между еще не отпускающей на свободу традицией царства и реальностью империи, уже успевшей подавить начала современного государства. В результате не получила своего развития концептуализация статуса-состояния территориальной политической системы. Это объясняется особенностями трансформации российской политической системы: аналогичное европейским тенденциям утверждение романовского абсолютного государства в условиях форсированной и однобокой модернизации преимущественно военно-бюрократических аспектов системы, делало Россию скорее империей, чем нацией-государством.
В целом, однако, за словом государство закрепляется родовое значение, а слово держава переводится преимущественно в план внешнеполитический. Это окончательно происходит лишь в XIX в. Тогда же возникает абстракция более высокого ранга и появляется понятие государственности. Только к концу века устанавливается понятие режима как образа государственного правления, формы государственности.
С завершением становления европейского понятия нации-государства к XVIII ст. оно решительно и повсеместно вытесняет широкое понятие республики как политического сообщества вообще. Государство-состояние, помимо специфического обозначения особой территориальной политической системы, начинает трактоваться и как обобщенное понятие всякой статуарной политической организации, противостоящей подвижному гражданскому обществу, а тем самым – распространяться и на предшествующие государств?