Статья: Проблема происхождения славян
Споры о месте и времени происхождения индоевропейцев, изложенные в предшествующей главе, уже предполагают, что условия возникновения “исторических” народов так же не имеют однозначных решений. Это в полной мере относится и к славянам. Проблема происхождения славян обсуждается в науке уже более двух столетий. Археологи, лингвисты, антропологи, этнографы предлагают разные концепции и гипотезы и пока остаются в основном каждый при своем мнении.
А круг спорных вопросов весьма широк. Одно противоречие лежит на поверхности: славяне под таким именем выходят на историческую арену лишь в VI веке н.э., и потому велик соблазн считать их “молодым народом”. Но с другой стороны — славянские языки — носители архаичных черт индоевропейской общности. И это — признак их глубоких истоков. Естественно, что при столь значительных расхождениях в хронологии и территории, и археологические культуры привлекающие исследователей будут разные. Невозможно назвать ни одну культуру, в которой сохранялась бы преемственность от III тыс. до н.э. до середины I тыс. н.э.
Ущерб научному изучению к проблеме происхождения славянства наносили и краеведческие увлечения. Так, германские историки еще в XIX веке все сколько-нибудь заметные археологические культуры в Европе объявили германскими, а славянам на карте Европы вообще не нашлось места, и их поместили в узком районе Пинских болот. Но “краеведческий” подход будет преобладать в литературе разных славянских стран и народов. В Польше будут искать славян в составе лужицкой культуры и будет решительно превалировать “висло-одерская” концепция происхождения славянства. В Белоруссии внимание будет уделяться все тем же “Пинским болотам”. На Украине внимание замкнется на Правобережье Днепра (“днепро-бугская” версия).
§1. Проблема славяно-германо-балтских отношений
На протяжении, по крайней мере, полутора тысяч лет история славян протекала в условиях тесного взаимодействия с германцами и балтами. К числу германских языков, кроме немецкого, в настоящее время относятся датский, шведский, норвежский, в известной мере английский и нидерландский. Имеются также памятники одного из исчезнувших германских языков — готского. Балтские языки представлены литовским и латышским, всего несколько столетий назад исчез прусский язык. Значительная близость славянских и балтских языков, а также известное сходство их с германскими, бесспорны. Вопрос заключается лишь в том, является ли данное сходство исконным, восходящем к единой общности, или же приобретенным в ходе длительного взаимодействия разных этносов.
В классическом сравнительно-историческом языкознании мнение о существовании славяно-германо-балтской общности вытекало из общего представления о членении индоевропейского языка. Такой точки зрения придерживались в середине прошлого столетия немецкие лингвисты (К. Цейсс, Я. Гримм, А. Шлейхер). В конце прошлого столетия под влиянием теории двух диалектных групп индоевропейских языков — западная — centum, восточная — satem (обозначение числа “сто” в восточных и западных языках), германские и балто-славянские языки были определены в разные группы.
В настоящее время число мнений и способов объяснения одних и тех же фактов значительно возросло. Разногласия усугубляются традицией специалистов разных наук решать проблемы только на собственном материале: лингвисты на своем, археологи на своем, антропологи на своем. Подобный подход, очевидно, должен быть отвергнут как методологически неправомерный, поскольку исторические вопросы не могут решаться в отрыве от истории, а тем более против истории. Зато в союзе с историей и в совокупности всех видов данных могут быть получены весьма надежные результаты.
Были ли едины в древности германцы, балты и славяне? На существование общего праязыка трех индоевропейских народов настаивал болгарский лингвист В.И. Георгиев. Он указал на ряд важных соответствий в балто-славянских и готском языках. Тем не менее, для вывода об их исходном единстве этих параллелей недостаточно. Лингвисты слишком бездоказательно относят особенности готского языка к прагерманскому. Дело в том, что на протяжении ряда столетий готский язык существовал обособленно от других германских языков в окружении инородных, в том числе балто-славянских. Выделенные лингвистом соответствия вполне могут быть объяснены как раз этим многовековым взаимодействием.
Известный отечественный специалист по германским языкам Н.С. Чемоданов, наоборот, разделял германский и славянский языки. “Судя по данным языка, — заключал он, — непосредственный контакт германцев со славянами был установлен очень поздно, может быть не раньше нашего летосчисления”. Этот вывод полностью разделил другой видный лингвист-русист Ф.П. Филин, и сколько-нибудь весомые аргументы ему пока не противопоставлены. Лингвистический материал, следовательно, не дает доказательств даже для того, что балто-славяне и германцы формировались по соседству.
В немецкой историографии прагерманцы связывались с культурой шнуровой керамики и мегалитов. Между тем, обе они к германцам отношения не имеют. Более того, оказывается, что на территории нынешней Германии вообще нет исконной германской топонимики, в то время как негерманская представлена довольно обильно. Следовательно, германцы поселились на этой территории сравнительно поздно — незадолго до начала нашей эры. Вопрос заключается лишь в альтернативе: пришли ли германцы с севера, или с юга.
В пользу северного происхождения германцев приводится обычно топонимика некоторых южно-скандинавских территорий. Но и в Скандинавии германцы появились вряд ли задолго до рубежа нашей эры, причем, например, свевы продвигаются туда с континента только в эпоху Великого переселения народов (IV–V вв. н.э.). Основной массив скандинавской топонимики сближается не с германской, а с кельтической (или с “кельто-скифской”), как это было показано в работах шведского ученого Г. Йохансона и американца шведского происхождения К.Х. Сихольма.
В этой связи любопытны генеалогические предания норманнов, сообщавшие о прибытии их “из Азии”, с которой ассоциировалось представление о вечно цветущей стране, несравненно более богатой, чем холодное побережье Атлантики. В “Младшей Эдде”, география в которой представлена тремя частями света — Африкой, Европой или Энеей и Азией, последнюю представляет Троя. “С севера на восток, — пишется в саге, — и до самого юга тянется часть, называемая Азией. В этой части мира все красиво и пышно, там владения земных плодов, золото и драгоценные камни. И потому, что сама земля там во всем прекраснее и лучше, люди ее населяющие тоже выделяются всеми дарованиями: мудростью и силой, красотою и всевозможными знаниями”.
Родоначальником переселенцев из-под Трои в саге признается Трор или Тор, который в возрасте 12 лет убил своего воспитателя — фракийского герцога Лорикуса и завладел Фракией. В двадцатом поколении рода Тора родился Один, которому было предсказано, что он будет прославлен на севере. Собрав множество людей, он отправился на север. Саксония, Вестфалия, земля франков, Ютландия — подчиняются Одину и его роду, затем он направляется в Швецию. Шведский конунг Гюльви, узнав, что пришли из Азии люди, которых называют асами, предложил Одину властвовать над его землей.
Любопытно рассуждение о языке асов: “Асы взяли себе жен в той земле, а некоторые женили и своих сыновей, и настолько умножилось их потомство, что они расселились по всей Стране Саксов, а оттуда и по всей северной части света, так что язык этих людей из Азии стал языком всех тех стран, и люди полагают, что по записанным именам их предков можно судить, что имена эти принадлежали тому самому языку, который асы принесли сюда на север — в Норвегию и Швецию, в Данию и Страну Саксов. А в Англии есть старые названия земель и местностей, которые, как видно, происходят не от этого языка, от другого”.
“Младшая Эдда” написана в 20-е годы XIII века. Но имеются две более ранние версии, связанные с асами-норманнами. Это “Норманская хроника” XII века, в которой как бы оправдываются права норманского герцога Роллона на овладение севером Франции (“Нормандией”) в начале X столетия, поскольку именно туда пришли во II веке норманны с Дона. На севере Франции и до сих пор сохраняются могильники, оставленные аланами. Рассеяны они и по другим местам северо-запада Европы, памятью чего служит и здесь же широко распространенное имя Алан или Алдан (в кельтской огласовке). Другим источником является хроника XII века Анналиста Саксона. В ней называется даже точная дата переселения: 166 год н.э.
В Саге об Инглингах (записанной как и “Младшая эдда” Снорри Стурлусоном, видимо, со слов скальда IX века Тьодольфа) говорится о Великой Свитьод (обычно трактуемой как “Великая Швеция”), которая занимала обширные области около Танаиса (то есть Дона). Здесь была страна асов — Асаланд, вождем который был Один, а главным городом Асгард. Следуя предсказанию, Один, оставив братьев в Асгарде, повел большую часть на север, затем на запад через Гардарики, после чего повернул на юг в Саксонию. В саге довольно точно представлен Волго-Балтийский путь, а Гардарики — это область от Верхней Волги до Восточной Прибалтики, где западное направление сменяется южным. После ряда перемещений, Один поселяется в Старой Сигтуне у озера Меларн, и эта область получит название Свитьод или Маннхейм (жилище людей), а Великая Свитьод будет называться Годхеймом (жилищем богов). По смерти, Один вернулся в Асгард, забрав с собой воинов, погибших в боях. Таким образом, “Великая Швеция”, которой уделяется весьма значительное место в шведской литературе и вообще в построениях норманистов, не имеет никакого отношения к Киевской Руси, а придонская салтовская культура и археологически, и антропологически увязывается именно с аланами, которых во многих восточных источниках IX — XII веков называли “русами”.
Интересно, что облик скандинавов заметно отличается от германцев (за счет смешения потомков культур шнуровой керамики и мегалитов, а также уральских элементов). Язык предков и потомков Одина также далек от континентальных германцев. Сюжет же связанный с “асами” имеет и еще одно осмысление в сагах: “асами”, “ясами” называли алан Подонья и Северного Кавказа (под таким именем они известны и русским летописям).
Интересно и то, что антропологи отмечают близость облика континентальных германцев к фракийцам. Именно ассимиляция славянами Подунавья местного фракийского населения создала вроде бы парадоксальную ситуацию: из всех славян антропологически ближе всех к германцам нынешние болгары, а не соседи Германии. Близость облика континентальных германцев к фракийцам дает направление поиску их общих истоков: они находились в области культур ленточной керамики и в рамках ее продвигались к северо-западу, сталкивая или вовлекая в свое движение и племена иного облика.
Германцы надежно просматриваются на Нижней Эльбе в рамках ясторфской культуры примерно с рубежа VII–VI вв. до н. э. В южных пределах заметно кельтское влияние (культур гальштатской и позднее латенской). Как и всюду в буферных зонах, на границе кельтских и германских племен происходило неоднократное взаимопроникновение культур, причем наступала то одна, то другая. Но накануне н. э. в результате почти повсеместного отступления кельтских культур перевес оказывается на стороне германцев.
Решающим лингвистическим аргументом против гипотезы о существовании когда-либо единства германцев с балто-славянами является отсутствие каких-либо промежуточных диалектов. Три народа являются соседями с первых упоминаниях о них в письменных источниках, но очевидно, что ко времени их территориального сближения они представляли собой сложившиеся в языковом, культурном и социальном отношении общества.
Археологически ранним этапом германского и балто-славянского взаимодействия может явиться продвижение примерно в III веке до н. э. группы ясторфского населения за правобережье Одера в область распространения в то время поморской культуры. Есть предположение, что позднее эти пришельцы были оттеснены назад племенами оксывской культуры, но решение может быть и иным: в ходе длительного взаимодействия группы ясторфцев могли подвергнуться влиянию местного населения, хотя и сохранили свой язык. Именно здесь, по всей вероятности, сформировались готы и может быть некоторые другие близкие им племена, культура которых заметно отличалась от собственно германцев.
В целом, вопрос о существовании исходной германо-балто-славянской общности довольно единодушно решается отрицательно
§2. Проблема славяно-балтских отношений
Проблема балто-славянской общности вызывает больше разноречий, нежели вопрос о германо-балто-славянском единстве. Разноречия проявились уже в XVIII веке, в споре М.В. Ломоносова с первыми норманистами, в ходе которого русский ученый обратил внимание на факты языковой и культурной близости балтов и славян. От объяснения причин и характера этой близости в значительной степени зависит и решение вопроса о славянской прародине и вообще вопроса об условиях возникновения славянства. Но при этом обязательно следует учитывать следующее: поскольку германцы не были автохтонным населением западно-балтийских территорий, вопрос о прародине балтов и славян не должен ставиться в зависимость от наличия или отсутствия в их языке схождений с германскими.
Близость славянских и балто-литовских языков очевидна. Проблема же заключается в определении причин этого явления: результат ли это длительного проживания по соседству двух этносов, или — постепенное расхождение изначально единой общности. С этим связана и проблема установления времени сближения или, напротив, расхождения обеих лингвистических групп. Практически это означает выяснение вопроса, является ли славянский язык автохтонным (т.е. коренным) на территории, примыкающей к балтам, или же он привнесен какой-то центрально- или даже южно-европейской этнической группой. Необходимо также уточнить и исходную территорию прабалтов.
В русском языкознании конца XIX — начала XX столетия преобладало мнение об исходной балто-славянской общности. Этот взгляд решительно отстаивал, в частности, А.А. Шахматов. Противоположного мнения достаточно последовательно придерживался, пожалуй, только И.А. Бодуэн де Куртэне, да латышский лингвист Я.М. Эндзелин. В зарубежном языкознании исходную близость этих языков признавал А. Мейе. Позднее идея существования общего праязыка почти безоговорочно принималась польскими лингвистами и отрицалась литовскими. Одним из наиболее веских аргументов в пользу существования исходной общности является факт морфологической близости языков, на это обращает особое внимание В.И. Георгиев. В настоящее время, как за рубежом, так и в России есть сторонники и той, и другой точки зрения.
Едва ли не большинство расхождений возникает из-за разного понимания исходного материала. Тезис об автохтонности германцев в Северной Европе во многих работах воспринимается как данное. Отсутствие же видимых следов близости германских языков со славянскими побуждает к поискам “разделителя”. Так, известный польский ученый Т. Лер-Сплавинский помещал между славянами и германцами иллирийцев, а балтов отодвигал к северо-востоку, полагая, что славяне стояли к германцам ближе. Ф.П. Филин, напротив, видел больше общих черт у германцев с балтами, и на этом основании локализовал прародину славян на юго-восток от балтов, в районе Припяти и Среднего Днепра. Б.В. Горнунг также отправляется от предположения об автохтонности германцев на Севере, а потому исходную территорию славян определяет довольно далеко на юго-востоке от мест их позднейшего обитания. Но поскольку германцы не были автохтонным населением западно-балтийских территорий, вопрос о прародине балтов и славян не должен ставиться в зависимость от наличия или отсутствия в их языке схождений с германскими.
Сам по себе вопрос о происхождении балтов кажется простым, поскольку расселение балтов целиком совпадает с зоной распространения культур шнуровой керамики. Однако имеются проблемы, с которыми необходимо считаться.
В Северной Европе и Прибалтике с эпохи мезолита и раннего неолита сосуществуют два антропологических типа, один из которых близок населению Днепровского Надпорожья, а другой лапоноидам. С приходом племен культуры боевых топоров удельный вес индоевропейского населения здесь возрастает. Весьма вероятно, что обе волны индоевропейцев были близки в языковом отношении, хотя и отличия, вызванные временным разрывом, были неизбежны. Это был протобалтский язык, зафиксированный в топонимике довольно обширных областей Восточной Европы. Лапоноидное население, видимо, говорило на одном из уральских языков, что также отразилось в ономастике этих территорий. Значительная часть этого населения была ассимилирована индоевропейцами, но по мере позднейшего продвижения из Предуралья угро-финских групп, границы индоевропейских языков снова сдвигались к юго-западу. Во II тыс. до н.э. до Прибалтики докатываются волны передвижений с востока племен срубной культуры, но существенного влияния они не оказали либо из-за своей малочисленности, либо в силу языковой и культурной близости.
Большее своеобразия вносили племена, продвигавшиеся в Прибалтику во времена существования унетицкой и лужицкой культур (XIII–VI вв. до н.э.). Это, по всей вероятности, те самые племена, которые принесли в Прибалтику этноним “венеды”, а само Балтийское море превратили в “Венедский залив”. В свое время А.А. Шахматов, признавая прибалтийских венетов кельтами, отмечал в их языке романско-италийские элементы, сказались они и на балтских языках. В самом населении прибрежной полосы Балтийского моря, которую занимали венеды, в частности, на территории Эстонии (и не только) имеется ярко выраженная (и сохраняющаяся до сих пор) примесь понтийского (или более широко — средиземноморского) антропологического типа, который мог быть занесен сюда именно с венетской волной.
В предыдущей главе упоминалось о топонимическом “треугольнике” — Малая Азия-Адриатика-Юго-Восточная Прибалтика. Собственно основной балтской территории он как будто не касается. Но определенная близость языков венетов и балтов все-таки просматривается. В Вифинии известна река “Упиос”. Параллелью может служить и литовское “упе”, и прусское “апе”, и древнеиндийское “ап” — “вода”. В связь с этими параллелями могут быть поставлены и названия рек Южного Буга и Кубани (иранизированные по форме) — Hypanis. Иными словами, с венетами в Прибалтику приходит население, близкое причерноморским индоариям по языку (сами арийцы уходили не только на восток, но и на северо-запад).
--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--