Статья: Речевые средства деловой письменности их функционально-стилистический орнамент
«…онъ, Ивашко, пилъ съ нимъ, Игошкою, на кабаке и говорилъ Ивашко Яковлевъ Игошке: «которому де ты государю служишь». И Игошка де молылъ, что у насъ одинъ государь царь Михаилъ Федоровичъ» (3);
«И какъ пришелъ стрелецъ Оська къ мужику къ Федьке, и тотъ Федька учалъ стрельца лаять съ воеводы: «намъ де и государь сталъ пуще Лисовскаго, и Лисовскiй де мне головы такъ не снялъ, какъ государь» (6);
«Того жъ часа сталъ цередъ Иваномъ ст. кн. Василья Семеновича Куракина кр. Милютка Кузнецъ. Иванъ того Милютки спрошалъ по г... крестному ц#лованью: что ты про государя говорилъ, пьючи на кабаке? И тотъ Милютка заперся, не сказавъ ничего: «Про государя де не говаривалъ неподобнаго слова ничего, темъ меня поклепалъ» (6);
«…вышедъ де изъ двора тотъ мужикъ Θедька, и учалъ его, Осипка, и воевод# лаять матерны и говорилъ: «мне де и князь великiй сталъ пуще Лисовскаго, животы де все взялъ» (7);
«…сыщикъ Иванъ Шастовъ-Полтевъ поймалъ ведуна съ кореньемъ, Ивашкомъ зовутъ, а кой человекъ и чей словетъ, того не ведаетъ, и велелъ де ему то коренье въ губной избе съесть, и говорилъ де ему: не умрешь-ли. И тотъ де Ивашка сыщику сказалъ: хотя де умру, чтожъ делать. И того де коренья не елъ и у сыщика де у Ивана Шастова-Полтева откупился, далъ 2 р., и онъ его отпустилъ» (13);
«И тотъ де Нехорошiй въ тое пору молылъ про тебя в. г. св. Ф. Н. и. М. и в. Р. непригожее слово: «язъ де на пaтpiapxa плюю» (16);
«…ставъ у пытки, мне, х. т., сказалъ: про твое государево дело говорилъ де тюремный же сиделецъ, въ тюрьме сидючи, галичанинъ, посадскiй человекъ, Зиновейко Родiоновъ сынъ Чекеневъ: «какъ де былъ на Москве князь Семенъ Сотыевъ-Урусовъ въ комнатныхъ, и онъ де отца твоего г. блаженныя памяти в. г. ц. и в. к. М. Θ. в. Р. въ естве окормилъ» (228);
«И учалъ де, г., тотъ стрелецъ Ивашку Кочурбанову говорить: «поставь де свои ворота, а то де ворота государевы». И тотъ де, г., Ивашка молвилъ: «недорогъ де ты и съ государемъ». И я, х. т., того Ивашка велелъ передъ собою поставить, и про такое слово разспрашивалъ. И тотъ Ивашка въ разспросе сказалъ, что онъ былъ пьянъ, ничего про тебя, г., такого слова не говаривалъ» (417).
Представленные выше эпизоды «допросных речей» свидетельствуют о том, какой социолингвистический смысл придавался имени государь в Московской Руси и насколько серьезно относились к таким вопросам судебные инстанции. С языковой точки зрения эти образцы прорывают традиционное поле деловой письменности иной, пока еще не совсем выразительной линией: элементы «подьяческого наречия» пересекаются с колоритными фрагментами обиходно-разговорной и просторечной стихии. Стандартные показатели утилитарной словесности нарушаются включением вопросительных и восклицательных предложений, состоявших из реплик участников следственного дела. Если вектор унификации языковых средств деловой письменности по данным материалам очевиден, то они же отражают и другую тенденцию — отсутствие единых норм разговорного языка Московской Руси в тот период, его общенародный характер только складывался, и это был длительный и противоречивый процесс.
Другая особенность фрагментов с прямой речью заключается в том, что один и тот же вопрос задавался разным участникам (свидетелям, истцу, потерпевшему), которые по-своему интерпретировали происходившие события. Таким образом, могли отличаться и средства языковой коммуникации, зафиксированные в изучаемых актах. Б. А. Ларин в этом случае очень верно подметил: «Они дают ряд подобозначных (так у автора. — О. Н.) или только созвучных, но весьма разнозначных разговорных формул»10. В этом ключе показательны такие фрагменты одного и того же следственного дела:
«Иванъ того Митьку спрошалъ по г... крестному целованью: былъ ты вчера на кабаке, что ты про государя слышалъ неподобное слово? Митька сказалъ по г... крестному целованью: сидели де мы на кабаке, сиделъ де со мною Никольскiй кр. Тихоновы пустыни Никонко Обросимовъ, да Луховскiе посадскiе люди Лука Гавриловъ, да Ивашка Коробовъ, а пелъ песню Веселой Пифанко про царицу Настасью Романовну, и язъ де, Митька, молвилъ такъ: та государыня была благоверна. И сидячи де тутъ кн. Василья Семеновича Куракина кр. Милютка Кузнецъ сказалъ: «что де нынешнiе цари»? И тотъ де Никонъ, да Лука, да Ивашко, да Веселой Пифанко то слово слышали, что де про государя говорилъ неподобное слово, и язъ де имъ то слово запослушилъ (Слово и дело, 5);
Того жъ часа сталъ передъ Иваномъ Веселой Пифанко и Иванъ его спрошалъ по г... крестному целованью: былъ ты вчера на кабаке и что слышалъ? И тотъ Пифанко Веселой сказалъ Ивану по г... крестному целованью: былъ де на кабаке и слышалъ де то говорилъ кн. Васильевъ Семеновича Куракина кр. Милютка Кузнецъ неподобное слово про государя: «намъ де те цари ноне не подобны» (там же, 5);
И говорилъ де тотъ Милютка, что намъ цари не подобны, а про нынешняго де государя не слыхалъ (5);
Того жъ часа сталъ передъ Иваномъ Луховской посадскiй человекъ Лучка Гавриловъ. Иванъ того Лучки спрошалъ по г... крестному целованью. А въ разспросе Ивану тотъ Лучка сказалъ по г... крестному целованью: пилъ де на кабаке пиво тотъ Милютка и разошло де ся у того Дмитрiя съ темъ Милютою про песню и молвилъ де такъ тотъ Милютка: «Дмитрiй! пей де пиво, а про цари де намъ теперь говорить не надобно» (5).
Материалы следственных дел фиксируют также элементы разных письменных традиций. Это тем более примечательно, что их деловая схема все более унифицировалась и ее развитие было сконцентрировано на тех структурных компонентах языка, которые расширяли семантический облик текста в его делопроизводных функциях. Но и здесь индивидуальное проявление речевых средств могло иметь место и фиксировалось писцами, например:
«…а сижу де я въ Белеве въ тюрьме, животъ свой мучу въ напраснине пятый годъ, а сердоболя де у меня такого нетъ, кому де обо мне, объ моей бедности г. бить челомъ о сыску и о свободе, и я де, съ бедности умысля, затеялъ за собою государево слово для того, чтобъ де г. велелъ меня взять къ Москве, а кому де, г., приказалъ про свое государево дело меня разспросить и мне де было бить челомъ г., что сижу де я въ темнице, животъ свой мучу не въ деле, и чтобъ де г. пожаловалъ меня, велелъ про меня сыскать, про мое воровство городомъ Мценскомъ, люба де смерть была или животъ, одинъ бы де конецъ былъ, а больше де за мною техъ речей нетъ, а государева дела за мною нетъ и ни на кого не ведаю, и не слыхалъ ни отъ кого, и писать де самому государева дела не чемъ, опрично де за мною того никакихъ речей нетъ» (Слово и дело, 9).
Здесь мы наблюдаем и элементы обиходно-деловой словесности, окруженные типичным приказным формуляром (животъ свой мучу въ напраснине), и образец литературно обработанной деловой речи, введенной в контекст челобитной и выделяющейся своим орнаментом в таком консервативном жанре (люба де смерть была или животъ, одинъ бы де конецъ былъ).
В других документах мы также встречаем показательные эпизоды авторской деловой практики, отражающей и местные традиции «подьяческого наречия», и правила московских приказов, например:
«…и говорилъ ему, Григорiй, что приказано ему на гостине дворе, и онъ де Григорiй корыстуется одинъ, а его де Савинковыхъ воротъ не знаетъ и ничего къ нему не приносить. И онъ де, Григорiй Масловъ, говорилъ, что ему на гостинномъ дворе корыстоваться нечемъ и посуловъ къ нему посылать нечего. И за то де подьячiй Савинко, побранясь съ нимъ, взвелъ государево слово, будто онъ, Григорiй Масловъ, торгуетъ государевымъ именемъ да будто и сторговалъ» (там же, 8);
«…а сказалъ: являлъ де топеро Луховской посадскiй челов#къ Митька Васильевъ сынъ Оголихинъ на кабаке многимъ посадскимъ людямъ, что говорилъ на кабаке князя Васильевъ крестьянинъ Семеновича Куракина Милютка Алексеевъ сынъ Кузнецъ про государя неподобное слово, а за то де, г., тотъ Митька Оголихинъ ко мне, х. твоему, не пошелъ, являлъ, что было поздо да и пьянъ былъ» (4);
«…приказалъ сотскимъ… беречи до утрея, покам#ста т# люди проспятся» (5);
«…и почали де подьячiе у него, Ивашка, бумаги просить, и увидели въ подпояске узелокъ завязанъ, и велели ему развязать. И въ томъ де узелке завязанъ у него корень, а не ведаетъ онъ, Пашка, какой. И сыщикъ де разбойныхъ делъ Иванъ Шестовъ-Полтевъ велелъ тому мужику Ивашки половину кореня съесть. И какъ де тотъ мужикъ съелъ, и ему ничего не подеялось. А другую половину того кореня, запечатавъ, положилъ въ казну и писалъ къ тебе, г., а того Ивашку Круговаго посадилъ въ тюрьму до твоего г. указа» (14);
«…тотъ колодникъ, г., Герасимка Труфоновъ изъ за пристава утекъ безвестно» (11);
«И говорилъ, г., передо мною, х. т., онъ, Павликъ, Якушку Щурову: ты де ведомый воръ, напередъ сего въ воровстве не по однажды поиманъ былъ и по дважды де государево слово сказывалъ, и темъ де отъ воровства своего свобоженъ былъ, а ныне де покравъ лавку государевымъ жъ деломъ отъ воровства своего опростаться» (14);
«…потому что почаялся онъ, Якушко, что его пошлетъ съ темъ къ Москве» (14);
«…приложа руку къ челобитной, и учалъ имъ, мiрскимъ людямъ, лаять матерны и съ челобитною, и тое ихъ челобитную бросилъ по столу, а въ той де челобитной насъ, в. г., имя написано» (44);
«А я, х. твой, грамоте не умеючи, учалъ де, г. съ того Ивашка въ пропое тотъ черкашенинъ Гаврилка зипунъ снимать, и тотъ де Ивашка говорилъ: дай де господи здоровъ былъ, ты г. ц. и в. к. М. Ф. в. Р. и отецъ твой государевъ в. г. с. п. Ф. Н. М. и в. Р. не велятъ воровать. И тотъ де, г., Гаврилко отца твоего государева излаялъ» (45);
«…поималъ меня, x. т., безъ поличнаго и безъ язычной молки, и посадилъ меня вь тюрьму занапрасно, стакався съ ельчаны, детьми боярскими, Денисомъ Шиловымъ съ товарищемъ» (139);
«А сказавъ, велелъ бы его у приказныя избы бить батоги нещадно, чтобъ ему впредь неповадно было пить до пьяна и инымъ такъ воровать, съ || пьяныхъ глазъ наши дела затевать. А учиня ему наказанье, его свободилъ» (225–226);