Статья: Теория коммуникативной грамматики и проблема системного описания русского синтаксиса

Тут же перед домом (в котором я сам буду жить), явно выйдя навстречу своей мебели (а у меня в чемодане больше черновиков, чем белья), стояли две особы. Мужчина, облаченный в зелено-бурое войлочное пальто /.../. Женщина, коренастая и немолодая, /.../

(2) «Вот так бы по старинке начать когда-нибудь толстую штуку», - подумалось мельком, с беспечной иронией - совершенно, впрочем, излишнею, потому что кто-то внутри него, за него, помимо него, все это уже принял, записал и припрятал.

(3) Опытным взглядом он искал в ней того, что грозило бы стать ежедневной зацепкой, ежедневной пыткой для чувств, но, кажется, ничего такого не намечалось...

Фрагмент (1) - классическое начало реалистического романа, если не считать комментариев от 1-го лица, данных в скобках. Фрагмент (2) - внутренняя речь того самого Я, которое появлялось в скобках: глагольная форма подумалось при отсутствии субъектной синтаксемы прочитывается в связи с точкой зрения говорящего (Я). Однако неожиданно вместо Я появляется ОН, но это ОН - то самое, которое обнаруживает деление субъекта мыслящего на две ипостаси: субъекта сознания и субъекта действия, субъекта модуса и субъекта диктума (о себе можно мыслить и в третьем лице). Поэтому в фрагменте (2) подумалось относится к мыслящему Я, а внутри него, за него, помимо него - к предмету его мышления, к объекту его внимания - творческой личности. То же раздвоение и во фрагменте (3): ОН (позже Федор Константинович Годунов-Чердынцев) - герой романа, субъект действующий; кажется же принадлежит той части сознания Годунова-Чердынцева, которая соединяется с Я рассказчика. Разница между подумалось и кажется состоит в том, что подумалось всегда конкретно(определенно)-личному субъекту, кажется же в позиции вводного слова указывает на конкретный субъект (Я говорящего), а в рамках предиката (Надежда Федоровна кажется образованной) представляет точку зрения многих, включающую точку зрения говорящего.

На средней горизонтали возможны неопределенно-предметные структурно-семантические модификации: В трубе забулькало; За стеной все еще тарахтело; Пробило полночь.

На нижней горизонтали значимое отсутствие субъектной синтаксемы характеризует определенно-пространственную модификацию, при этом субъект восприятия и речи оказывается включенным в то пространство, о котором говорит; ср.: (1) На улице светло / рассвело; В купе тесно/ теснота - (2) Светло; Рассвело (здесь, вокруг меня); Тесно; Теснота (здесь, сейчас, вокруг меня). Предложения (1) произносятся говорящим, который, например, находится в доме и смотрит в окно; предложения (2) обусловлены инклюзивной точкой зрения говорящего (он находится в том пространстве, которое характеризует).

Предложения с так называемой неопределенно-личной формой глагола исследовались в связи с проблемой точки зрения рассказчика: было замечено, что рассказчик находится во внутреннем пространстве и времени и смотрит на ситуацию глазами героя. Г.А. Золотова предложила для интерпретации неопределенно-личных модификаций признак эксклюзивности говорящего - его исключенности из состава субъекта действия [Золотова 1991]. Т.В. Булыгина, анализируя пушкинские строчки Она навстречу, как сурова! Его не видят, с ним ни слова, отметила, что в бесподлежащном предложении с глаголом в форме 3-го лица множ. числа субъект действия (в данном случае Татьяна) «не соотносится с лицом, находящимся в фокусе эмпатии». Т.В. Булыгина интерпретировала семантику подобных предложений при помощи понятия «отчуждение» [Булыгина, Шмелев 1997: 345-346] и показала, что выбор неопределенно-личной формы глагола в актуальном времени обнаруживает точку зрения, с которой представлена вся сцена (в данному случае это точка зрения Онегина).

Тот же эффект «отчуждения» наблюдаем в следующих примерах:

Обыкновенно смотрели на молодого негра как на чудо, окружали его, осыпали приветствиями и вопросами, и это любопытство, хотя и прикрытое видом благосклонности, оскорбляло его самолюбие («Арап Петра Великого»); В красавиц он уж не влюблялся, / А волочился как-нибудь; / Откажут - мигом утешался; Изменят - рад был отдохнуть («Евгений Онегин»).

3-е лицо множ. числа во всех этих примерах (речь идет не о морфологическом, а о синтаксическом лице) обнаруживает противостояние двух субъектных сфер; обе субъектные сферы принадлежат зоне диктума. В фокусе эмпатии находится конкретно-личный субъект, выраженный именем в единств. числе. Кроме того, все эти примеры принадлежат информативному регистру, а следовательно, говорящий является субъектом знания, но не наблюдателем. Значит, есть «отчуждение», но нет эффекта соприсутствия. Соприсутствующий рассказчик возможен лишь тогда, когда неопределенно-личные предикаты локализованы в актуальном времени. См., например: [Пимен] Вдруг слышу звон, ударили в набат...; Но звонят / К заутрене... благослови, господь, / Своих рабов! («Борис Годунов»); Все оживилось; здесь и там / Бегут за делом и без дела, однако больше по делам (Отрывки из путешествия Онегина) - неопределенно-личные предложения принадлежат репродуктивному регистру, в рамках которого говорящий помещает свой наблюдательный пункт во время и пространство субъектов действия, но сохраняет позицию наблюдателя: не соединяет свою позицию с позицией субъектов действия. При этом сохраняется значение «отчуждения» (в терминологии «Коммуникативной грамматики» - эксклюзивности говорящего), но не по отношению к внутреннему времени, а по отношению к диктумной субъектной сфере (сфере субъектов действия, персонажей).

Используя неопределенно-личный предикат, говорящий может сближать свою позицию с позицией одного из героев, именно в этом случае говорят о фокусе эмпатии, см., например: Ей было назначено жалованье, которое никогда не доплачивали, а между тем требовали от нее, чтоб она одета была, как и все, то есть как очень немногие («Пиковая дама»). Совпадение точек зрения рассказчика и точки зрения персонажа (в данном случае Лизаветы Ивановны) возможно в условиях информативного регистра, где персонаж оказывается не только субъектом действия или субъектом качества (субъектом диктума), но и субъектом мнения (субъектом модуса). По сути, то, что принято называть «эмпатией», представляет собой обнаружение двух субъектов мнения, которые противостоят третьему (не выраженному в предложении): в приведенном примере рассказчик солидарен с Лизаветой Ивановной и не согласен со старой графиней.

Итак, в условиях репродуктивного регистра форма 3-го лица множественного числа (или множ. числа в прошедшем времени) может интерпретироваться в связи с эффектом эксклюзивности, но не всегда. См., например, знаменитое начало «Пиковой дамы»:

Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова. Долгая зимняя ночь прошла незаметно; сели ужинать в пятом часу утра.

В.В. Виноградов, анализируя стиль пушкинской «Пиковой дамы», показал, что отсутствие подлежащего в первом предложении «Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова» и во второй части второго предложения «...сели ужинать в пятом часу утра», как и отсутствие указания на субъекта мыслящего в первой части этого же предложения «Долгая зимняя ночь прошла незаметно», обусловлено образом автора - соприсутствующего рассказчика [Виноградов 1936]. Тем самым отсутствие синтаксических компонентов, то, что гораздо позже будет названо «синтаксическим нулем», было соединено с проблемой точки зрения говорящего.

Значит, начало «Пиковой дамы», наоборот, характеризуется инклюзивностью рассказчика по отношению к субъектной сфере персонажей. Сравним три примера:

(1) Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова («Пиковая дама»);

(2) Вчера играли здесь «Les enfants d’Edouard», и с большим успехом (Из дневника А.С. Пушкина);

(3) Однажды человек десять наших офицеров обедали у Сильвио. Пили по-обыкновенному, то есть очень много; после обеда стали мы уговаривать хозяина прометать нам банк («Выстрел»).

Общим во всех трех примерах является то, что в них употреблен глагол прошедшего времени множ. числа, что они начинаются темпоральным наречием, но если (1) и (3) примеры принадлежат сюжетному времени и начинают фрагменты репродуктивного регистра, то пример (2) обусловлен точкой зрения субъекта знания и относится к информативному типу текста. В примерах (1) и (3) говорящий входит в состав субъектов действия, в примере (2) говорящий исключен из состава тех, кто играл пьесу, что позволяет квалифицировать данное предложение как неопределенно-личное. В примере (3) субъект в первом предложении предстает как 3 лицо, но потом оказывается, что рассказчик (подполковник И. Л. П.) принадлежит к этому кружку офицеров, т.е. включен в состав субъектов действия. В этом примере предложение Пили по-обыкновенному можно назвать неполным, поскольку его субъект кореферентен субъекту первого предложения, но как быть с примером (1)? В нем субъект речи (рассказчик) входит в состав субъектов действия, а значит, неопределенно-личным его назвать нельзя, но это первое предложение текста, следовательно, нет той синтагматической зависимости от предтекста, с которой обычно связано понятие неполноты. См. еще пример из лицейского дневника Пушкина: Вчера не тушили свечек; зато пели куплеты на голос: «Бери себе повесу».

Если в дневнике Пушкина форма прошедшего времени соотносится с мы товарищей по лицею и прочитывается однозначно, то в художественном тексте все сложнее: рассказчик мог входить в общество игравших или только незримо присутствовать, быть наблюдателем по праву автора. В эпиграфе к первой главе «Пиковой дамы» есть местоимение они: А в ненастные дни / Собирались они / Часто; / Гнули - бог их прости! - / От пятидесяти / На сто, / И выигрывали, / И отписывали/ Мелом. / Так, в ненастные дни,/ Занимались они / Делом. Местоимение они разграничивает внешнюю субъектную сферу автора (которому принадлежит название повести - «Пиковая дама» - и эпиграфы) и внутренние субъектные сферы рассказчика и персонажей. В первом же предложении текста «Пиковой дамы» расстояние между субъектными сферами диктума и субъектными сферами модуса сокращено до минимума, но не полностью, поскольку первая глава завершается предложением: В самом деле, уже рассвело: молодые люди допили свои рюмки и разъехались. Это предложение, принадлежащее репродуктивному регистру, обнаруживает позицию незримого наблюдателя, что отличает «Пиковую даму» от «Выстрела», в котором рассказчиком является персонаж.

Анализ пушкинских текстов еще раз убеждает нас, что язык Пушкина не укладывается в привычную терминологию формального синтаксиса, поскольку знаменитое начало «Пиковой дамы» нельзя отнести ни к неопределенно-личным, ни к неполным предложениям: неопределенно-личность возможна лишь при изменении порядка слов (У конногвардейца Нарумова играли в карты), а о неполноте можно говорить только с формально-синтаксической точки зрения. По-видимому, следует обратить внимание на семантику предложения: здесь речь идет не просто о действии, а о коллективном действии (мероприятии). В текстах, организованных 1-м лицом рассказчика, подобные глаголы (Однажды праздновали день рожденья Маши) указывают на принадлежность автора к определенному кружку, который часто собирается и к которому оказывается приближенным и читатель. Все это позволяет отнести подобные предложения к средствам «интимизации» [Булаховский 1954: 455-458] - средствам сближения автора и читателя - и еще раз убеждает нас в том, что значимое отсутствие является следствием приспособления конкретной модели предложения к определенной субъектной перспективе текста, средством задания этой субъектной перспективы. Само же предложение следует считать синтаксически (позиционно - абсолютное начало, и субъектно) обусловленной конструкцией.

Если с учетом этих идей рассмотреть список предложений [Русская грамматика 1980: 97] и их грамматические парадигмы, а также списки регулярных реализаций структурных схем, то станет понятно, что в одном ряду «свободных» (по терминологии [Русская грамматика 1980]) структурных схем оказываются как базовые модели, так и их модификации (например, инфинитивные предложения или конструкции с отрицанием), которые в функциональном плане гораздо менее свободны, чем соответствующие базовые структуры. Так же обстоит дело и со списком минимальных структурных схем в учебнике под ред. В.А. Белошапковой [Современный русский язык 1997: 724-727]. Трудно понять, почему при наличии деривационной парадигмы предложение Я должен ехать - это модальный дериват, а Мне нужно ехать - минимальная структурная схема? Почему Была зима и Зима относятся к одной структурной схеме, а Реки чистые и Быть рекам чистыми - к разным?

Коммуникативная грамматика относит предложения Мне нужно ехать и Быть рекам чистыми к структурно-семантическим модификациям моделей: первое - модели «Субъект и его действие» (Я еду / Он едет), второе - «Субъект и его качество» (Реки чистые). Отсутствие субъектной синтаксемы в инфинитивных предложениях указывает на определенное соотношение субъектных сфер, что, в свою очередь, говорит о синтаксической обусловленности, иногда такой же, как и синтаксическая обусловленность так называемых номинативных предложений. Рассмотрим с этой точки зрения предложения в стихотворении О. Мандельштама «Автопортрет»:

В поднятье головы крылатый

Намек. Но мешковат сюртук.

В закрытье глаз, в покое рук -

Тайник движенья непочатый.

Так вот кому летать и петь

И слова пламенная ковкость,