Статья: Вильгельм фон Гумбольдт

Вильгельм фон Гумбольдт (1767–1835) был одним из крупнейших лингвистов-теоретиков в мировой науке. По поводу его роли в языкознании В. А. Звегинцев писал: «Выдвинув оригинальную концепцию природы языка и подняв ряд фундаментальных проблем, которые и в настоящее время находятся в центре оживленных дискуссий, он, подобно непокоренной горной вершине, возвышается над теми высотами, которых удалось достичь другим исследователям».

В. фон Гумбольдт был многосторонним человеком с разнообразными интересами. Он был прусским государственным деятелем и дипломатом, занимал министерские посты, играл значительную роль на Венском конгрессе, определившем устройство Европы после разгрома Наполеона. Он основал Берлинский университет, ныне носящий имена его и его брата, знаменитого естествоиспытателя и путешественника А. фон Гумбольдта. Ему принадлежат труды по философии, эстетике и литературоведению, юридическим наукам и др. Его работы по лингвистике не столь уж велики по объему, однако в историю науки он вошел в первую очередь как языковед-теоретик.

Время, когда работал В. фон Гумбольдт, было периодом расцвета немецкой классической философии; в это время работали такие великие мыслители, как старший современник В. фон Гумбольдта И. Кант и принадлежавший к одному с В. фон Гумбольдтом поколению Г. Гегель. Вопрос о связи гумбольдтовской теории с теми или иными философскими концепциями, в частности, И. Канта, по-разному трактуется историками науки. Однако несомненно одно: влияние на ученого общей философской атмосферы эпохи, способствовавшее рассмотрению крупных, кардинальных вопросов теории. В то же время эпоха сказывалась и на научном стиле ученого: перед ним не стояла задача строить логически непротиворечивую теорию или доказывать каждое из её положений; такого рода требования появились в лингвистике позже. Зачастую философская манера рассуждений В. фон Гумбольдта кажется современному читателю не очень понятной, особенно это относится к его главному лингвистическому труду. Однако за сложно изложенными и никак не доказанными рассуждениями скрывается глубокое содержание, часто очень актуальное для современной науки. Наряду с несомненно устаревшими положениями мы видим у В. фон Гумбольдта постановку и решение, пусть в зачаточном виде, многих проблем, к которым впоследствии вновь приходила наука о языке.

Лингвистикой В. фон Гумбольдт в основном занимался в последние полтора десятилетия жизни, после отхода от активной государственной и дипломатической деятельности. Одной из первых по времени работ был его доклад «О сравнительном изучении языков применительно к различным эпохам их развития», прочитанный в Берлинской академии наук в 1820 г. Несколько позже появилась другая его работа — «О возникновении грамматических форм и их влиянии на развитие идей». В последние годы жизни ученый работал над трудом «О языке кави на острове Ява», который не успел завершить. Была написана его вводная часть «О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества», опубликованная посмертно в 1848 г. Это безусловно главный лингвистический труд В. фон Гумбольдта, в котором наиболее полно изложена его теоретическая концепция. Работа сразу стала очень знаменитой, и уже спустя десятилетие появился её русский перевод, хотя и не бывший достаточно адекватным. В хрестоматию В. А. Звегинцева включены доклад «О сравнительном изучении языков применительно к различным эпохам их развития» и фрагменты из его главного труда. Наконец, в 1984 г. вышла книга В. фон Гумбольдта «Избранные труды по языкознанию», куда впервые включены русские переводы всех его основных лингвистических работ.

В двух более ранних работах В. Гумбольдта, прежде всего в статье «О сравнительном изучении языков применительно к различным эпохам их развития», ученый высказывает идеи, связанные с так называемой стадиальной концепцией языка. Эти идеи были основаны на анализе значительного для того времени количества языков; в частности, на основании материалов, собранных его братом, он первым среди языковедов-теоретиков стал изучать языки американских индейцев.

Сравнительное изучение языков было нужно В. фон Гумбольдту не для выяснения языкового родства (работы Ф. Боппа он оценивал высоко, но сам компаративистикой такого типа не занимался), но и не просто для выявления общего и различного в языковых структурах, как в типологии более позднего времени. Для него было необходимым выявить общие закономерности исторического развития языков мира. Языкознание он, как и все его современники, понимал как историческую науку, но история языков не сводилась для него к истории языковых семей.

В связи с выделяемыми им тремя этапами развития В. фон Гумбольдт выделял «три аспекта для разграничения исследований языков». Первый этап — период происхождения языков. Владевший материалом многих языков так называемых примитивных народов ученый четко осознавал, что «ещё не было обнаружено ни одного языка, находящегося ниже предельной границы сложившегося грамматического строения. Никогда ни один язык не был застигнут в момент становления его форм». Тем более нет никаких прямых данных о происхождении языка. В. фон Гумбольдт отказывался от сколько-нибудь развернутых гипотез в духе XVIII в. о происхождении языка, предполагая лишь, что «язык не может возникнуть иначе как сразу и вдруг», то есть происхождение языка из чего-то ему предшествовавшего — скачкообразный переход из одного состояния в другое. На первом этапе происходит «первичное, но полное образование органического строения языка».

Второй этап связан со становлением языков, формированием их структуры; его изучение «не поддается точному разграничению» от исследования первого этапа. Как уже отмечено выше, этот этап также недоступен прямому наблюдению, однако данные о нем можно полнить, исходя из различий структур тех или иных языков. Становление языков продолжается вплоть до «состояния стабильности», после достижения которого принципиальное изменение языкового строя уже невозможно: «Как земной шар, который прошел через грандиозные катастрофы до того, как моря, горы и реки обрели свой настоящий рельеф, но внутренне остался почти без изменений, так и язык имеет некий предел законченности организации, после достижения которого уже не подвергаются никаким изменениям ни его органическое строение, ни его структура… Если язык уже обрел свою структуру, то важнейшие грамматические формы уже не претерпевают никаких изменений; тот язык, который не знает различий в роде, падеже, страдательном или среднем залоге, этих пробелов уже не восполнит».

Согласно В. фон Гумбольдту, языки проходят принципиально единый путь развития, но «состояние стабильности» может достигаться на разных этапах. Здесь он развил существовавшие и до него идеи о стадиях развития языков, отражающих разные уровни развития тех или иных народов. Здесь позиция ученого оказывается несколько противоречивой. С одной стороны, он предостерегает против установления принципиальной пропасти между уровнями развития языков «культурных» и «примитивных» народов: «Даже так называемые грубые и варварские диалекты обладают всем необходимым для совершенного употребления»; «Опыт перевода с различных языков, а также использование самого примитивного и неразвитого языка при посвящении в самые тайные религиозные откровения показывают, что, пусть даже с различной точностью, каждая мысль может быть выражена в любом языке». С другой стороны, он же определенно пишет: «Наивысшего совершенства по своему строю, без сомнения, достиг греческий язык» (имеется в виду древнегреческий). В статье «О возникновении грамматических форм и их влиянии на развитие идей», откуда взята последняя цитата, В. фон Гумбольдт стремится выявить шкалу, по которой можно расположить языки, достигшие «состояния стабильности» на том или ином уровне (он допускает и возможность того, что некоторые языки ещё развиваются и «состояния стабильности» не достигли и достигнут лишь в будущем).

В этом пункте В. фон Гумбольдт развил идеи, высказанные незадолго до того двумя другими немецкими мыслителями, принадлежавшими к тому же поколению, — братьями Августом и Фридрихом Шлегелями. Они ввели понятия аморфных (позднее переименованных в изолирующие), агглютинативных и флективных языков; эти понятия, позднее ставшие чисто лингвистическими, связывались братьями Шле-гелями и затем В. фон Гумбольдтом со стадиями развития языков и народов.

В. фон Гумбольдт выделяет четыре ступени (стадии) развития языков: «На низшей ступени грамматическое обозначение осуществляется при помощи оборотов речи, фраз и предложений… На второй ступени грамматическое обозначение осуществляется при помощи устойчивого порядка слов и при помощи слов с неустойчивым вещественным и формальным значением… На третьей ступени грамматическое обозначение осуществляется при помощи аналогов форм… На высшей ступени грамматическое обозначение осуществляется при помощи подлинных форм, флексий и чисто грамматических форм». Нетрудно видеть, что три последние ступени соответствуют изолирующему, агглютинативному и флективному строю («аналоги форм» отделяются от «подлинных форм» тем, что в первых «связь… компонентов ещё недостаточно прочна, заметны места соединения. Образовавшаяся смесь ещё не стала одним целым», то есть речь идет явно об агглютинации). Стадиальное различие прямо связывается со степенью духовного развития: «Первое, и самое существенное, из того, что дух требует от языка, — это не смешение, а четкое разграничение вещи и формы, предмета и отношения… Однако такое разграничение происходит только при образовании подлинных грамматических форм путем флексии или грамматических слов… при последовательном обозначении грамматических форм. В каждом языке, располагающем только аналогами форм, в грамматическом обозначении, которое должно быть чисто формальным, остается материальный компонент».

Правда, тут же В. фон Гумбольдт вынужден констатировать, что в данную схему с трудом укладывается китайский язык, составляющий, по его мнению, «самый необычный пример», другой сходный пример представлял и древнеегипетский язык. Оказывается, что «два самых необычных народа были в состоянии достигнуть высокой ступени интеллектуального развития, обладая языками совершенно или большей частью лишенными грамматических форм». Однако В. фон Гумбольдт не склонен данные примеры считать опровержением своей точки зрения: «Там, где человеческий дух действует при сочетании благоприятных условий и счастливого напряжения своих сил, он в любом случае достигает цели, пусть даже пройдя к ней трудным и долгим путем. Трудности при этом не уменьшаются оттого, что духу приходится их преодолевать». Все-таки к языкам, «обладающим истинным строем грамматических форм», относятся, согласно В. фон Гумбольдту, санскрит, семитские языки и, наконец, классические языки Европы с греческим на вершине.

Позиция ученого оказывается здесь не вполне цельной. С одной стороны, он ставит в данной статье важную и не потерявшую актуальности проблему описания «экзотических» языков в их собственных категориях, без европеизации: «Поскольку к изучению неизвестного языка подходят с позиции более известного родного языка или латыни, то для иностранного языка избирается способ обозначения грамматических отношений, принятый в ряде языков… Во избежание ошибки необходимо изучать язык во всем его своеобразии, чтобы при точном расчленении его частей можно было определить, при помощи какой определенной формы в данном языке в соответствии с его строем обозначается каждое грамматическое отношение». В этой связи он разбирает некоторые испанские и португальские грамматики индейских языков, показывая, что, например, инфинитивом в них именуют то, что не соответствует европейскому инфинитиву. Но с другой стороны, он считает, что «дух требует от языка» тех качеств, которые специфичны для флективных, прежде всего классических языков. Во времена В. фон Гумбольдта ещё сильны были шедшие от эпохи Возрождения представления об античной культуре как самой «мудрой» и совершенной; после открытия санскрита такое же совершенство стали видеть и в древнеиндийской культуре. Имелось и объективное «доказательство» такого подхода: максимальная морфологическая сложность, действительно свойственная санскриту или древнегреческому по сравнению с большинством языков мира.

Типологическими проблемами В. фон Гумбольдт занимался и в главном своем лингвистическом труде. Там на основе изучения индейских языков он выделил наряду с тремя типами братьев Шлегелей ещё один языковой тип — инкорпорирующий. Стадиальная типологическая концепция после В. фон Гумбольдта в течение нескольких десятилетий господствовала в европейской науке. Однако многие её положения нельзя было тактически доказать. Это относилось не только к представлениям о том, чего «дух требует от языка», но и к тезису о достижении каждым языком «предела законченности организации» (аналогия с земным шаром, соответствовавшая представлениям времен В. фон Гумбольдта, также была отвергнута последующей наукой). Как дальше будет показано, стадиальная концепция потеряла влиятельность уже во второй половине XIX в. и ушла из языкознания, если не считать неудачной попытки её возрождения Н. Я. Марром. И в то же время кое-что осталось. Сами понятия агглютинативных, флективных, изолирующих (аморфных) и инкорпорирующих языков, также как и сопряженные с ними понятия агглютинации, инкорпорации и др., несмотря ни на что всегда оставались в арсенале науки о языке. Братья Шлегели и Гумбольдт сумели открыть некоторые существенные черты языковых структур. Вопрос о закономерностях развития языкового строя, впервые поставленный В. фон Гумбольдтом, остается важным и серьезным и сейчас, хотя современная наука решает его не столь прямолинейно. И наконец, сама идея структурного сравнения языков вне зависимости от их родственных связей легла в основу одной из важнейших лингвистических дисциплин — лингвистической типологии.

Вернемся к докладу В. фон Гумбольдта «О сравнительном изучении языков применительно к различным эпохам их развития». Третий и последний этап языковой истории начинается с момента, когдг язык достиг «предела законченности организации». Язык уже не развивается, но и не деградирует (такого рода идеи появились позже). Однако в органическом строении языка и его структуре, «как живых создания? духа», может до бесконечности происходить более тонкое совершенствование языка». «Посредством созданных для выражения более тонки? ответвлений понятий, сложением, внутренней перестройкой структуры слов, их осмысленным соединением, прихотливым использованием первоначального значения слов, точно схваченным выделением отдельных форм, искоренением излишнего, сглаживанием редких звучаний язык, который в момент своего формирования беден, слаборазвит и не значителен, если судьба одарит его своей благосклонностью, обретет, но вый мир понятий и доселе неизвестный ему блеск красноречия». Ш этом этапе истории находятся, в частности, современные языки Европы.

Изучение языка на этом этапе составляет предмет собственно исторической лингвистики. Совершенствование языка тесно связано с историческим развитием соответствующего народа. В то же время и здесь можно и нужно сопоставлять языки. Только на материале языков, стоящих на одинаковой ступени развития, «можно ответить на общий вопрос о том, как все многообразие языков вообще связано с процессом происхождения человеческого рода». Уже здесь В. фон Гумбольдт отвергает идею о том, что представления человека о мире независимы oт его языка. Различное членение мира различными языками, как отмечал ученый, «выявляется при сопоставлении простого слова с простым понятием… Безусловно, далеко не безразлично, использует ли один язык описательные средства там, где другой язык выражает это одним словом, без обращения к грамматическим формам… Закон членения неизбежно будет нарушен, если то, что в понятии представляется как единство, не проявляется таковым в выражении, и вся реальная действительность отдельного слова пропадает для понятия, которому недостает такого выражения». Уже в этой сравнительно ранней работе В. фон Гумбольдт заявляет: «Мышление не просто зависит от языка вообще, потому что до известной степени оно определяется каждым отдельным языком». Здесь уже сформулирована так называемая гипотеза лингвистической относительности, выдвигавшаяся лингвистами, в частности, Б. Уорфом, и в XX в.

Здесь же В. фон Гумбольдт описывает, что такое язык. Он указывает на его коллективный характер: «Язык не является произвольным творением отдельного человека, а принадлежит всегда целому народу; позднейшие поколения получают его от поколений минувших». Очень важна и такая формулировка: «Языки являются не только средством выражения уже познанной действительности, но, более того, и средством познания ранее неизвестной. Их различие не только различие звуков и знаков, но и различие самих мировоззрений. В этом заключается смысл и конечная цель всех исследований языка». Как отмечает комментатор В. фон Гумбольдта Г. В. Рамишвили, точнее по-русски говорить не о мировоззрении (этот термин имеет другой устоявшийся смысл), а о мировидении.

Итак, если сравнение языков на этапе их становления — это типология, то сравнение языков на этапе их совершенствования — это прежде всего сопоставление «мировидений», картин мира, создаваемых с помощью языков. Такого рода сопоставительные исследования продолжают вестись и в наше время; более того, к такого рода проблемам наука о языке всерьез стала подступаться лишь в самые последние годы. Во многом данная дисциплина — ещё дело будущего: при значительном количестве фактов и наблюдений общая теория сопоставления языковых картин мира пока не создана.

Теперь следует рассмотреть главный лингвистический труд ученого «О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества». Как указывал он сам, эта работа должна была стать теоретическим введением к оставшемуся нереализованным замыслу конкретного описания языка древнеяванских письменных памятников.

Первичное и неопределяемое для В. Гумбольдта понятие — «человеческая духовная сила», конкретно проявляющаяся в виде «духа народа». Он пишет: «Разделение человечества на народы и племена и различие его языков и наречий, конечно, тесно связаны между робой, но вместе с тем и то и другое непосредственно зависит от третьего явления более высокого порядка — действия человеческой духовной силы, выступающей всегда в новых и часто более совершенных формах… Выявление человеческой духовной силы, в разной степени и разными способами совершающееся в продолжение тысячелетий на пространстве земного круга, есть высшая цель всего движения духа, окончательная идея, которая должна явственно вытекать из всемирно-исторического процесса». Как «язык вообще» неразрывно связан с «человеческой духовной силой», так каждый конкретный язык связан с «духом народа»: «Язык… всеми тончайшими нитями своих корней сросся… с силой национального духа, и чем сильнее воздействие духа на язык, тем закономерней и богаче развитие последнего. Во всем своем строгом сплетении он есть лишь продукт языкового сознания нации, и поэтому на главные вопросы о началах и внутренней жизни языка, — а ведь именно здесь мы подходим к истокам важнейших звуковых различий, — вообще нельзя должным образом ответить, не поднявшись до точки зрения духовной силы и национальной самобытности». В. фон Гумбольдт не дает ни определения народа, ни определения отдельного языка, но он постоянно указывает на их неразрывность: язык в отличие диалекта, с одной стороны, и языковой семьи, с другой, есть достояние отдельного народа, а народ — это множество людей, говорящих на одном языке. В первой половине XIX в. такая точка зрения имела и четкий политико-идеологический смысл: шла борьба за объединение Германии, в которой ведущую роль играла именно Пруссия, а одним из обоснований этой борьбы была идея о единстве немецкоговорящей нации.

Согласно В. фон Гумбольдту, язык неотделим от человеческой культуры и представляет собой важнейший её компонент: «Язык тесно переплетен с духовным развитием человечества и сопутствует ему на каждой ступени его локального прогресса или регресса, отражая в себе каждую стадию культуры». По сравнению с другими видами культур язык наименее связан с сознанием: «Язык возникает из таких глубин человеческой природы, что в нем никогда нельзя видеть намерение произведение, создание народов. Ему присуще очевидное для нас, хотя необъяснимое в своей сути самодеятельное начало, и в этом плане он вовсе не продукт ничьей деятельности, а непроизвольная эманация духа, не создание народов, а доставшийся им в удел дар, их внутренняя судьба. Они пользуются им, сами не зная, как его построили». Идея о полностью бессознательном развитии языка и невозможности вмешательства в него потом получила развитие у Ф. де Соссюра и других лингвистов.

Человек не может ни мыслить, ни развиваться без языка: «Создание языка обусловлено внутренней потребностью человечества. Язык -не просто внешнее средство общения людей, поддержания общественных связей, но заложен в самой природе человека и необходим для развития его духовных сил и формирования мировоззрения, а этого человек только тогда сможет достичь, когда свое мышление поставит: связь с общественным мышлением». «Языкотворческая сила в человечестве» стремится к совершенству, этим и обусловливаются единые закономерности развития всех языков, даже тех, «которые не обнаруживают между собой никаких исторических связей». Отсюда необходим стадиальный подход и кажущееся В. фон Гумбольдту несомненный разграничение более и менее совершенных языков. При этом он указывает, что «язык и цивилизация вовсе не всегда находятся в одинаково» соотношении друг с другом»; в частности, «так называемые примитивные и некультурные языки могут иметь в своем устройстве выдающиеся достоинства, и действительно имеют их, и не будет ничего удивительного, если окажется, что они превосходят в этом отношении языки более культурных народов».

Как уже говорилось, для Ф. фон Гумбольдта язык — безусловно общественное явление: «Жизнь индивида, с какой стороны ее ни рассматривать, обязательно привязана к общению… Духовное развитие, даже при крайней сосредоточенности и замкнутости характера, возможно только благодаря языку, а язык предполагает обращение к отличному от нас и понимающему нас существу… Отдельная индивидуальность есть вообще лишь явление духовной сущности в условиях ограниченного бытия». Такая точка зрения была естественной, если исходить из первичности духа народа; позднее, как мы увидим, вопрос о соотношении индивидуального и коллективного в языке получал в лингвистике и иные решения.

Дух народа и язык народа неразрывны: «Духовное своеобразие и строение языка народа пребывают в столь тесном слиянии друг с другом, что коль скоро существует одно, то из этого обязательно должно вытекать другое… Язык есть как бы внешнее проявление духа народов: язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык, и трудно представить себе что-либо более тождественное». При этом единстве первичен все же дух народа: «Мы должны видеть в духовной силе народа реальный определяющий принцип и подлинную определяющую основу для различий языков, так как только духовная сила народа является самым жизненным и самостоятельным началом, а язык зависит от нее». В то же время дух народа в полной мере недоступен наблюдению, о нем мы можем узнавать лишь по его проявлениям, прежде всего по языку: «Среди всех проявлений, посредством которых познается дух и характер народа, только язык и способен выразить самые своеобразные и тончайшие черты народного духа и характера и проникнуть в их сокровенные тайны. Если рассматривать языки в качестве основы для объяснения ступеней духовного развития, то их возникновение следует, конечно, приписывать интеллектуальному своеобразию народа, а это своеобразие отыскивать в самом строе каждого отдельного языка».

Но чтобы понять, как дух народа реализуется в языке, надо правильно понять, что же такое язык. Как отмечает В. фон Гумбольдт, «язык предстает перед нами в бесконечном множестве своих элементов — слов, правил, всевозможных аналогий и всякого рода исключений, и мы впадаем в немалое замешательство в связи с тем, что все это многообразие явлений, которое, как его ни классифицируй, все же предстает перед нами обескураживающим хаосом, мы должны возвести к единству человеческого духа». Нельзя ограничиться фиксацией этого хаоса, надо в каждом языке искать главное. А для этого надо «определить, что следует понимать под каждым языком».

И здесь В. фон Гумбольдт дает определение языка, ставшее, пожалуй самым знаменитым местом всего его труда: «По своей действительной сущности язык есть нечто постоянное и вместе с тем в каждый данный момент преходящее. Даже его фиксация посредством письма представляет собой далеко не совершенное мумиеобразное состояние, которое предполагает воссоздание его в живой речи. Язык есть не продукт деятельности (ergon), а деятельность (energeia). Его истинное определение может быть поэтому только генетическим. Язык представляет собой постоянно возобновляющуюся работу духа, направленную на то, чтобы сделать артикулируемый звук пригодным для выражения мысли. В подлинном и действительном смысле под языком можно понимать только всю совокупность актов речевой деятельности. В беспорядочном хаосе слов и правил, который мы по привычке именуем языком, наличествуют лишь отдельные элементы, воспроизводимые — и притом неполно — речевой деятельностью; необходима все повторяющаяся деятельность, чтобы можно было познать сущность живой речи и составить верную картину живого языка, по разрозненным элементам нельзя познать то, что есть высшего и тончайшего в языке; это можно постичь и уловить только в связной речи… Расчленение языка на слова и правила — это лишь мертвый продукт научного анализа. Определение языка как деятельности духа совершенно правильно и адекватно уже потому, что бытие духа вообще может мыслиться только в деятельности и в качестве таковой».

Два греческих слова, ergon и energeia, употребленные В. фон Гумбольдтом, с тех пор часто рассматривались многими лингвистами и не редко употребляются как термины без перевода. Понимание языка в качестве energeia было новым в науке о языке. Как верно определил В. фон Гумбольдт, вся европейская лингвистика начиная по крайней мере со стоиков и александрийцев сводила язык к множеству правил, устанавливаемому в грамматиках, и множеству слов, записанных в словарях. Ориентация на изучение продукта деятельности была отчасти связана и с преимущественным, особенно в Средние века и в Новое время, вниманием к письменным текстам в ущерб устным. Ещё в большей степени она определялась аналитическим подходом к языку. Языковед моделировал деятельность слушающего, а не говорящего. Он имел дело с речевой деятельностью, либо прямо, либо косвенно через посредство письменных текстов, расчленяя её на части, извлекая из нее единицы, в том числе слова, и правила оперирования этими единицами. Этого было достаточно для тех практических целей, из которых выросла европейская традиция (обучение языкам, толкование текстов, помощь при стихосложении и пр.), а после появления теоретической лингвистики аналитический подход к языку оставался господствующим. В. фон Гумбольдт впервые поставил вопрос иначе, хотя и признавал, что для изучения языков происходит «неизбежное в языковедении расчленение языкового организма». Какого-либо примера конкретного описания языка в соответствии со своим подходом В. фон Гумбольдт 30-е гг. XIX в. не дал и, вероятно, ещё не мог дать. Однако после него все направления теоретического языкознания не могли не учитывать его разграничения. Наряду с подходом к языку как ergon, получившим законченное развитие в структурализме, существовало и так называемое гумбольдтовское направление, для которого язык — energeia. Это направление было влиятельным в течение всего XIX в., отошло на периферию науки, но не исчезло совсем в первой половине XX в., а затем нашло новое развитие в генеративной лингвистике.

Язык, согласно В. фон Гумбольдту, состоит из материи (субстанции) и формы. «Действительная материя языка — это, с одной стороны, звук вообще, а с другой — совокупность чувственных впечатлений и непроизвольных движений духа, предшествующих образованию понятия, которое совершается с помощью языка». Говорить что-либо о языковой материи в отвлечении от формы невозможно: «в абсолютном смысле в языке не может быть никакой неоформленной материи»; в частности, звук «становится членораздельным благодаря приданию ему формы». Именно форма, а не играющая лишь вспомогательную роль материя составляет суть языка. Как пишет В. фон Гумбольдт, «постоянное и единообразное в этой деятельности духа, возвышающей членораздельный звук до выражения мысли, взятое во всей совокупности своих связей и систематичности, и составляет форму языка». Ученый выступал против представления о форме как о «плоде научной абстракции». Форма, как и материя, существует объективно; форма «представляет собой сугубо индивидуальный порыв, посредством которого тот или иной народ воплощает в языке свои мысли и чувства». Нетрудно видеть, что формулировка Ф. де Соссюра «Язык — форма, а не субстанция» восходит к В. фон Гумбольдту, хотя понимание формы у него во многом иное.

Форму нельзя познать в целом, её нам дано наблюдать «лишь в конкретно-единичных проявлениях». С одной стороны, все в языке так или иначе отражает его форму. С другой стороны, разные явления имеют разную значимость: «в каждом языке можно обнаружить много такого, что, пожалуй, не искажая сущности его формы, можно было бы представить и иным». Лингвист должен уметь находить наиболее существенные черты языка (к их числу В. фон Гумбольдт относил, в частности, флексию, агглютинацию, инкорпорацию), но в то же время ему «приходится обращаться к представлению о едином целом», выделение отдельных черт не дает полного представления о форме того или иного языка. Если же он не стремится изучать язык как форму воплощения мыслей и чувств народа, то «отдельные факты будут представляться изолированными там, где их соединяет живая связь». Тем самым необходимо системное изучение языка; то есть В. фон Гумбольдт предвосхищает здесь ещё одно основополагающее требование структурной лингвистики.

--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--