Братья-разбойники

    Не стая воронов слеталась
    На груды тлеющих костей,
    За Волгой, ночью, вкруг огней
    Удалых шайка собиралась.
    Какая смесь одежд и лиц,
    Племен, наречий, состояний!
    Из хат, из келий, из темниц
    Они стеклися для стяжаний!
    Здесь цель одна для всех сердец -
    Живут без власти, без закона.
    Меж ними зрится и беглец
    С брегов воинственного Дона,
    И в черных локонах еврей,
    И дикие сыны степей,
    Калмык, башкирец безобразный,
    И рыжий финн, и с ленью праздной
    Везде кочующий цыган!
    Опасность, кровь, разврат, обман -
    Суть узы страшного семейства;
    Тот их, кто с каменной душой
    Прошел все степени злодейства;
    Кто режет хладною рукой
    Вдовицу с бедной сиротой,
    Кому смешно детей стенанье,
    Кто не прощает, не щадит,
    Кого убийство веселит,
    Как юношу любви свиданье.

    Затихло все, теперь луна
    Свой бледный свет на них наводит,
    И чарка пенного вина
    Из рук в другие переходит.
    Простерты на земле сырой,
    Иные чутко засыпают, -
    И сны зловещие летают
    Над их преступной головой.
    Другим рассказы сокращают
    Угрюмой ночи праздный час;
    Умолкли все - их занимает
    Пришельца нового рассказ,
    И все вокруг его внимает:

    "Нас было двое: брат и я.
    Росли мы вместе; нашу младость
    Вскормила чуждая семья:
    Нам, детям, жизнь была не в радость;
    Уже мы знали нужды глас,
    Сносили горькое презренье,
    И рано волновало нас
    Жестокой зависти мученье.
    Не оставалось у сирот
    Ни бедной хижинки, ни поля;
    Мы жили в горе, средь забот,
    Наскучила нам эта доля,
    И согласились меж собой
    Мы жребий испытать иной:
    В товарищи себе мы взяли
    Булатный нож да темну ночь;
    Забыли робость и печали,
    А совесть отогнали прочь.

    Ах, юность, юность удалая!
    Житье в то время было нам,
    Когда, погибель презирая,
    Мы все делили пополам.
    Бывало, только месяц ясный
    Взойдет и станет средь небес,
    Из подземелия мы в лес
    Идем на промысел опасный.
    За деревом сидим и ждем:
    Идет ли позднею дорогой
    Богатый жид иль поп убогой, -
    Все наше! все себе берем.
    Зимой, бывало, в ночь глухую
    Заложим тройку удалую,
    Поем и свищем и стрелой
    Летим над снежной глубиной.
    Кто не боялся нашей встречи?
    Завидели в харчевне свечи -
    Туда! к воротам, и стучим,
    Хозяйку громко вызываем,
    Вошли - все даром: пьем, едим
    И красных девушек ласкаем!

    И что ж? попались молодцы;
    Не долго братья пировали;
    Поймали нас - и кузнецы
    Нас друг ко другу приковали,
    И стража отвела в острог.

    Я старший был пятью годами
    И вынесть больше брата мог.
    В цепях, за душными стенами
    Я уцелел - он изнемог.
    С трудом дыша, томим тоскою,
    В забвенье, жаркой головою
    Склоняясь к моему плечу,
    Он умирал, твердя всечасно:
    "Мне душно здесь... я в лес хочу...
    Воды, воды!.." но я напрасно
    Страдальцу воду подавал:
    Он снова жаждою томился,
    И градом пот по нем катился.
    В нем кровь и мысли волновал
    Жар ядовитого недуга;
    Уж он меня не узнавал
    И поминутно призывал
    К себе товарища и друга.
    Он говорил: "Где скрылся ты?
    Куда свой тайный путь направил?
    Зачем мой брат меня оставил
    Средь этой смрадной темноты?
    Не он ли сам от мирных пашен
    Меня в дремучий лес сманил,
    И ночью там, могущ и страшен,
    Убийству первый научил?
    Теперь он без меня на воле
    Один гуляет в чистом поле,
    Тяжелым машет кистенем
    И позабыл в завидной доле
    Он о товарище совсем!.."
    То снова разгорались в нем
    Докучной совести мученья:
    Пред ним толпились привиденья,
    Грозя перстом издалека.
    Всех чаще образ старика,
    Давно зарезанного нами,
    Ему на мысли приходил;
    Больной, зажав глаза руками,
    За старца так меня молил:
    "Брат! сжалься над его слезами!
    Не режь его на старость лет...
    Мне дряхлый крик его ужасен...
    Пусти его - он не опасен;
    В нем крови капли теплой нет...
    Не смейся, брат, над сединами,
    Не мучь его... авось мольбами
    Смягчит за нас он божий гнев!.."
    Я слушал, ужас одолев;
    Хотел унять больного слезы
    И удалить пустые грезы.
    Он видел пляски мертвецов,
    В тюрьму пришедших из лесов,
    То слышал их ужасный шепот,
    То вдруг погони близкий топот,
    И дико взгляд его сверкал,
    Стояли волосы горою,
    И весь как лист он трепетал.
    То мнил уж видеть пред собою
    На площадях толпы людей,
    И страшный xoд до места казни,
    И кнут, и грозных палачей...
    Без чувств, исполненный боязни,
    Брат упадал ко мне на грудь.
    Так проводил я дни и ночи,
    Не мог минуты отдохнуть,
    И сна не знали наши очи.

    Но молодость свое взяла:
    Вновь силы брата возвратились,
    Болезнь ужасная прошла,
    И с нею грезы удалились.
    Воскресли мы. Тогда сильней
    Взяла тоска по прежней доле;
    Душа рвалась к лесам и к воле,
    Алкала воздуха полей.
    Нам тошен был и мрак темницы,
    И сквозь решетки свет денницы,
    И стражи клик, и звон цепей,
    И легкий шум залетной птицы.

    По улицам однажды мы,
    В цепях, для городской тюрьмы
    Сбирали вместе подаянье,
    И согласились в тишине
    Исполнить давнее желанье;
    Река шумела в стороне,
    Мы к ней - и с берегов высоких
    Бух! поплыли в водах глубоких.
    Цепями общими гремим,
    Бьем волны дружными ногами,
    Песчаный видим островок
    И, рассекая быстрый ток,
    Туда стремимся. Вслед за нами
    Кричат: "Лови! лови! уйдут!"
    Два стража издали плывут,
    Но уж на остров мы ступаем,
    Оковы камнем разбиваем,
    Друг с друга рвем клочки одежд,
    Отягощенные водою...
    Погоню видим за собою;
    Но смело, полные надежд,
    Сидим и ждем. Один уж тонет,
    То захлебнется, то застонет
    И как свинец пошел ко дну.
    Другой проплыл уж глубину,
    С ружьем в руках, он вброд упрямо,
    Не внемля крику моему,
    Идет, но в голову ему
    Два камня полетели прямо -
    И хлынула на волны кровь;
    Он утонул - мы в воду вновь,
    За нами гнаться не посмели,
    Мы берегов достичь успели
    И в лес ушли. Но бедный брат...
    И труд и волн осенний хлад
    Недавних сил его лишили:
    Опять недуг его сломил,
    И злые грезы посетили.
    Три дня больной не говорил
    И не смыкал очей дремотой;
    В четвертый грустною заботой,
    Казалось, он исполнен был;
    Позвал меня, пожал мне руку,
    Потухший взор изобразил
    Одолевающую муку;
    Рука задрогла, он вздохнул
    И на груди моей уснул.

    Над хладным телом я остался,
    Три ночи с ним не расставался,
    Все ждал, очнется ли мертвец?
    И горько плакал. Наконец
    Взял заступ; грешную молитву
    Над братней ямой совершил
    И тело в землю схоронил...
    Потом на прежнюю ловитву
    Пошел один... Но прежних лет
    Уж не дождусь: их нет, как нет!
    Пиры, веселые ночлеги
    И наши буйные набеги -
    Могила брата все взяла.
    Влачусь угрюмый, одинокий,
    Окаменел мой дух жестокий,
    И в сердце жалость умерла.
    Но иногда щажу морщины:
    Мне страшно резать старика;
    На беззащитные седины
    Не подымается рука.
    Я помню, как в тюрьме жестокой
    Больной, в цепях, лишенный сил,
    Без памяти, в тоске глубокой
    За старца брат меня молил".