Голос природы

    Лесков Н. С.
     ГОЛОС ПРИРОДЫ
    
    
     ГЛАВА ПЕРВАЯ
    
     Известный военный писатель генерал Ростислав Андреевич Фаддеев, долго сопутствовавший покойному фельдмаршалу Барятинскому, рассказывал мне следующий забавный случай.
     Проезжая с Кавказа в Петербург, князь однажды почувствовал себя в дороге нездоровым и позвал доктора. Было это, если я не ошибаюсь, кажется, в Темир-Хан-Шуре. Доктор осмотрел больного и нашел, что опасного в его состоянии ничего нет, а что он просто утомился и ему необходимо отдохнуть один день без дорожной качки и тряски в экипаже.
     Фельдмаршал послушался доктора и согласился остановиться в городе; но станционный дом был здесь прескверный, а частного помещения, по непредвиденности такого случая, приготовлено не было. - Явились неожиданные хлопоты: куда поместить на сутки такого именитого гостя.
     Пошла суета да беганье, а нездоровый фельдмаршал тем временем поместился в почтовой станции и улегся на грязном диване, который для него только чистою простынею покрыли. Между тем весть об этом событии, разумеется, скоро облетела весь город, и все военные побежали поскорее чиститься и парадиться, а штатские - сапоги наваксили, виски припомадили и столпились против станции на другом тротуаре. Стоят и фельдмаршала высматривают - не покажется ли в окно?
     Вдруг, ни для кого неожиданно и негаданно, один человек всех сзади распихал, выскочил и побежал прямо на станцию, где фельдмаршал на простыне на грязном диване лежал, и начал кричать:
     - Я этого не могу, во мне голос природы воздымается!
     Посмотрели на него все и подивилися: что за нахал такой! Местные обитатели все этого человека знали, и знали, что сан у него не велик - так как он был не штатский, не военный, а просто смотрителишка при каком-то местном маленьком интендантском или комиссариатском запасе, и грыз вместе с крысами казенные сухари да подошвы, и таким манером себе как раз через дорогу против станции хорошенький деревянный домик с мезонином нагрыз.
    
    
     ГЛАВА ВТОРАЯ
    
     Прибежал этот смотритель на станцию и просит Фаддеева, чтобы непременно о нем доложить фельдмаршалу.
     Фаддеев и все другие стали его отговаривать.
     - Зачем вам, - это совсем не требуется и никакого приема чинов тут не будет, - фельдмаршал здесь только для временного отдыха от своей усталости и, как отдохнет, опять уедет.
     А интендантский смотритель на своем стоит и еще больше воспламенился - просит, чтобы непременно о нем князю доложили.
     - Потому что я, - говорит, - не славы ищу и не почестей, а в том самом виде именно и предстою, как вами сказано: не по службе, а по усердию моей ему благодарности, так как я всем на свете князю обязан и теперь во всем моем благоденствии, голосом природы возбуждаем, желаю ему благодарно долг отдать.
     Его спросили:
     - А в чем ваш долг природы заключается?
     А он отвечает:
     - Таков мой долг благодарной природы, что князю здесь в казенной неопрятности нехорошо отдыхать, а у меня как раз отсюда визави дом, свой дом с мезонином, и жена у меня из немок, дом наш содержится в чистоте и опрятности, то у меня для князя и для вас есть на мезонине комнаты светлые, чистые, везде на всех окнах занавески белые с кружевами, и на чистых постелях тонкое белье полотняное. Я желаю с большим радушием принять у себя князя, как отца родного, потому что я всем в жизни ему обязан и без того отсюда не пойду, чтобы ему не было доложено.
     Так он настойчиво на этом стоял и не хотел уходить, что фельдмаршал из другой комнаты услыхал и спрашивает:
     - Какой это шум? Нельзя ли мне доложить: о чем такой разговор слышно?
     Тогда Фаддеев все доложил, а князь пожал плечами и говорит:
     - Решительно не помню, какой такой это человек и чем он мне обязан; а впрочем, посмотрите его комнаты, которые он предлагает, и если они лучше этой лачуги, то я приглашение его принимаю и за беспокойство ему заплачу. Узнать - сколько хочет?
     Фаддеев пошел мезонин у интенданта осмотрел и докладывает:
     - Помещение очень спокойное и чистота необыкновенная, а про плату хозяин и слышать не хочет.
     - Как так, и отчего? - спросил фельдмаршал.
     - Говорит, что он много вам обязан и голос природы его побуждает за счастье выразить вам долг благодарности. А иначе, - говорит, - если платить хотите, то я и дверей своих открыть не могу.
     Князь Барятинский засмеялся и этого чиновника похвалил.
     - Однако, я замечаю, - говорит, - он молодец и с характером - это в нашей стороне стало редко, и я таких людей люблю: вспомнить, чем он мне обязан, я не могу, но к нему перейду. Давайте вашу руку и идем отсюда.
    
    
     ГЛАВА ТРЕТЬЯ
    
     Перешли улицу и... во двор; а у калитки уже фельдмаршала встречает сам смотритель - припомажен, приглажен, на все пуговицы застегнут и с лицом самым радостным.
     Князь как оглянулся вокруг - видит, все чисто, светло сияет, за палисадником зелень веселая и розы в цвету. Князь и сам развеселился.
     Спросил:
     - Как хозяина зовут?
     Тот отвечал что-то вроде Филипп Филиппов Филиппов.
     Князь продолжает с ним разговор и говорит:
     - Очень у тебя хорошо, Филипп Филиппыч, - и мне нравится; только одного я никак припомнить не могу: где и когда я тебя встречал или видел, и какое я тебе мог одолжение сделать?
     А смотритель отвечает:
     - Ваша светлость меня очень видели, а когда - это если забыли, то после объяснится.
     - Зачем же после, когда я сейчас тебя хочу вспомнить.
     Но смотритель не сказал.
     - Прошу, - говорит, - у вашей светлости прощения: если вы сами этого не вспомнили, то я сказать не смею, но голос природы вам скажет.
     - Что за вздор! какой "голос природы", и отчего ты сам сказать не смеешь?
     Смотритель отвечает: "так, не смею", и глазами потупился.
     А тем временем они пришли на мезонин, и здесь еще лучше чистота и порядок: пол весь мылом вымыт и хвощом натерт, так что светится, посередине и вдоль всей чистенькой лестницы постланы белые дорожки, в гостиной диван и на круглом переддиванном столе большой поливанный кувшин с водою, и в нем букет из роз и фиалок, а дальше - спальная комната с турецким ковром над кроватью, и опять столик и графин с чистой водой и стакан, и снова другой букет цветов, а еще на особом столике перо, и чернильница, и бумага с конвертами, и сургуч с печатью.
     Фельдмаршал сразу окинул все это глазом, и очень ему понравилось.
     - Видно, - говорит, - что ты, Филипп Филиппыч, человек полированный, знаешь, что как следует, и я тебя действительно как будто где-то видел, но не могу вспомнить.
     А смотритель только улыбается и говорит:
     - Не извольте беспокоиться: через голос природы это все объяснится.
     Барятинский рассмеялся:
     - Ты, - говорит, - братец, после этого и сам не Филипп Филиппович, а "голос природы", - и очень этим человеком заинтересовался.
    
    
     ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
    
     Лег князь в чистую постель - ноги и руки вытянул, и так хорошо ему стало, что он сразу же задремал: проснулся через час в прекрасном расположении, а перед ним уже стоит прохладный шербет вишневый, и этот самый хозяин просит его выкушать.
     - Вы, - говорит, - на лекарства медиков, ваша светлость, не полагайтесь, а у нас природа и вдыхание атмосферы пользуют.
     Князь весело ему отвечает, что все это, говорит, очень хорошо, но я тебе должен признаться - я у тебя прекрасно спал, но, черт меня возьми, и во сне все думал: где же я тебя видел, или никогда не видал?
     А тот отвечает:
     - Нет, - говорит, - вы изволили очень хорошо меня видеть, но только совершенно в другом виде природы и потому теперь не признаете.
     Князь говорит:
     - Хорошо, пусть так; но теперь здесь, кроме меня и тебя, никого нет, если же там в соседней комнате кто есть - то вышли всех их вон, пусть на лестнице постоят, а ты мне откровенно скажи без всякой секретности: кто ты такой был и в чем твоя преступная тайна, - я могу тебе обещать выпросить прощение и обещание свое исполню, как есть я истинный князь Барятинский.
     Но чиновник даже улыбнулся и отвечал, что за ним ровно никакой провинной тайности нет и никогда не было, а он не смеет только "сконфузить" князя за его непамятливость.
     - Так и так, - говорит, - я вашу светлость за ваше добро постоянно помню и на всех молитвах поминаю; а наш государь и вся царская фамилия постоянно кого раз видели и заметили - того уж целый век помнят. Потому дозвольте, - говорит, - мне вам словесно о себе ничего не вспоминать, а в свое время я все это вам в ясных приметах голосом природы обнаружу - и тогда вы вспомните.
     - А какое же ты к этому средство имеешь голосом природы все обнаруживать?
     - В голосе природы, - отвечает, - все средства есть.
     Князь улыбнулся чудаку и говорит:
     - Это твоя правда, - сказал князь, - забывать скверно, и наш государь и царская фамилия действительно удивительно какие памятливые; но у меня память слабая. Не снимаю с тебя воли, делай как знаешь, только я желаю знать: когда же это ты будешь мне свой голос природы обнаруживать, потому что я себя теперь в твоем доме уже очень хорошо почувствовал и после полуночи, холодком, хочу выехать. А ты мне должен сказать: чем тебя наградить за мой покой, который я у тебя имел, - потому что на это уже таков есть мой обычай.
     Смотритель отвечает:
     - Я до полуночи успею вашей светлости вполне весь голос природы открыть, если только вы в рассуждении моей награды не откажете мне то, что я составляю себе за драгоценнейшее.
     - Хорошо, - отвечает князь, - даю тебе свое слово, что все, о чем попросишь, я тебе сделаю, но только не проси невозможного.
     Смотритель отвечает:
     - Я невозможного просить не стану, а у меня такое желание больше всего на свете, чтобы вы явили мне протекцию - сошли ко мне в нижние покои и сели с нами за стол и что-нибудь скушали, или даже хоть просто так посидели, потому что я нынче справляю мою серебряную свадьбу, после двадцати пяти лет, как я на Амалии Ивановне женился по вашему милосердию. А будет это к вечеру в одиннадцатом часу; в полночь же, как вам угодно, вы можете благопристойно холодком выехать.
     Князь согласился и слово дал, но только все-таки опять никак не мог вспомнить: что это, и откуда этот человек, и отчего он двадцать пять лет тому назад женился на Амалии Ивановне по его милосердию?
     - Я даже с удовольствием пойду на ужин к этому чудаку, - сказал князь, - потому что он меня очень занимает; да и по правде сказать: мне самому что-то помнится, не то насчет его, не то насчет Амалии Ивановны, а что именно такое - припомнить не могу. Подождем голоса природы!
    
    
     ГЛАВА ПЯТАЯ
    
     К вечеру фельдмаршал совсем поправился и даже ходил гулять с Фаддеевым - город посмотрел и закатом солнца полюбовался, а потом, как возвратился домой в десять часов, хозяин уже его ждет и к столу просит.
     Князь говорит:
     - Очень рад, сейчас приду.
     Фаддеев пошутил, что это даже и кстати, потому что он после прогулки почувствовал аппетит и очень хотел съесть, что там Амалия Ивановна наготовила.
     Барятинский опасался только того: не посадил бы его хозяин на первом месте и не стал бы подавать много шампанского да потчевать. Но все эти опасения были совершенно напрасны: смотритель и за столом показал столько же приятного такта, как и во все предыдущие часы, которые князь провел в его доме.
     Стол был накрыт щеголевато, но просто; в зальце, очень просторном, сервировка опрятная, но скромная, и зажжены два черные чугунные канделябра прекрасной французской работы, в каждом по семи свечей. А вино стоит хороших сортов, но все местное, - но между ними толстопузенькие бутылочки с ручными надписями.
     Это - наливки и водицы разных сортов и превосходного вкуса, и малиновые, и вишневые, и из крыжовника.
     Стал смотритель гостей рассаживать и тоже опять показал свою ловкость: не повел князя в конец стола к хозяйскому месту, а усадил его, где тот сам хотел, - между адъютантом князя и прехорошенькой дамочкой, чтобы было фельдмаршалу с кем сказать и короткое слово и любезностями к приятному полу заняться. Князь с дамочкой сразу же очень разговорился: он интересовался, откуда она, и где воспиталась, и какое в таком далеком уездном городе находит для себя развлечение?
     Она ему на все его вопросы отвечала очень смело и без всякого жеманства и открыла, что больше всего, будто, чтением книг занимается.
     Князь спрашивает: какие она книги читает?
     Она отвечает: Поль-де-Кока романы.
     Князь засмеялся:
     - Это, - говорит, - веселый писатель, - и спрашивает: - Что же вы именно читали: какие романы?
     Она отвечает:
     - "Кондитер", "Мусташ", "Сестра Анна" и прочие.
     - А своих русских писателей не читаете?
     - Нет, - говорит, - не читаю.
     - А почему так?
     - У них мало светского.
     - А вы любите светское?
     - Да.
     - Почему же это так?
     - Потому, что мы о своей жизни сами все знаем, а то интереснее.
     И тут говорит, что у нее есть брат, который сочиняет роман из светской жизни.
     - Вот это любопытно! - сказал князь. - Нельзя ли хоть немножко видеть, что он там пишет?
     - Можно, - отвечала дама, и на минуточку встала и принесла небольшую тетрадку, в которой Барятинский, взглянув только на первую страницу, и весь развеселился и подал ее Фаддееву, сказавши:
     - Посмотрите, как бойко начато!
     Фаддеев посмотрел на первые строки светского романа, и ему стало весело.
     Роман начинался словами: "Я, как светский человек, встаю в двенадцать часов и утреннего чаю дома не пью, а езжу по ресторанам".
     - Чудесно? - спросил Барятинский.
     - Очень хорошо, - отвечал Фаддеев.
     В это время все развеселились, а хозяин встал, поднял вверх бокал с шипучим цимлянским и говорит:
     - Ваша светлость, прошу вашего позволения, ко всеобщему и моему удовольствию, в сей драгоценный для меня день дозволить мне изъяснить: кто я такой, и откуда и кому всем, что имею к своему благоденствию, обязан. Но не могу я этого изложить в хладном слове человеческого голоса, так как я учен на самые мелкие деньги, а разрешите мне во всем законе моего естества при всех торжественно испустить глас природы!
     Тут уже настало время самому фельдмаршалу сконфузиться, и он до того смешался, что нагнулся вниз, будто хотел салфетку поднять, а сам шепчет:
     - Ей-богу, не знаю, что ему сказать: что это он такое спрашивает?
     А дамочка, его соседка, щебечет:
     - Не бойтесь, разрешайте: уж Филипп Филиппович дурного не выдумает.
     Князь думает: "Э, была - не была, - пусть испущает голос!"
     - Я такой же гость, - говорит, - как и все прочие, а вы хозяин - делайте, что вы хотите.
     - Благодарю всех и вас, - отвечает смотритель и, махнув головой Амалии Ивановне, говорит: - Иди, жена, принеси, что ты сама знаешь, собственными твоими руками.
    
    
     ГЛАВА ШЕСТАЯ
    
     Амалия Ивановна вышла и идет назад с большою, ярко отполированною медною валторною, и подала ее мужу; а он взял, приложил трубу к устам и весь в одно мгновенье переменился. Только что надул щеки и издал один трескучий раскат, как фельдмаршал закричал:
     - Узнаю, брат, тебя, сейчас узнаю: ты егерского полка музыкант, которого я за честность над плутом интендантом присматривать посылал.
     - Точно так, ваша светлость, - отвечал хозяин. - Я вам этого напоминать и не хотел, а сама природа напомнила.
     Князь обнял его и говорит:
     - Выпьемте, господа, все вдруг тост за честного человека!
     И изрядно таки выпили, а фельдмаршал совсем выздоровел и уехал чрезвычайно какой веселый.