Мерси (Опальные рассказы)

    В этом году население еще немножко потеснилось.
     С одной стороны, конечно, нэпманы за город выехали во избежание разных крупных недоразумений и под влиянием декрета. С другой стороны, население само уплотнилось, а то в тройном размере платить не каждому интересно.
     И, безусловно, уничтожение квартирного института тоже сыграло выдающуюся роль.
     Так-что этот год очень даже выгодно обернулся в смысле площади.
     Если каждый год такая жилплощадь будет освобождаться-- это вполне роскошно, это новых домов можно пока что не возводить.
     В этом году очень многие пролетарии квартирки и комнатки заимели путем вселения. Вот это хорошо!
     Хорошо, да не совсем. Тем более, это вселение производят без особого ума. Только бы
     вселить. А чего и куда и к кому - в это, безусловно, не входят.
     Действитльно верно, особенно входить не приходится в силу такого острого кризиса.
     Но, конечно, хотелось бы, если нельзя сейчас, то в дальнейшем иметь некоторую точность при вселении. Или гарантию, что, скажем, к тихому человеку не вселяли бы трубача или танцора, который прыгает, как бешеный дурак, до потолка и трясет квартиру.
     Или бы так: научных секретарей вселять, скажем, к научным секретарям. Академиков, прошедших чистку аппарата, -- к академику. Зубных врачей -- к зубным врачам. Которые на флейте свистят-- опять же. к своим ребятам,-- вали свисти вместе!
     Ну, конечно, если нельзя иметь такую точность при вселении, то и не надо. Пущай бы по главным признакам вселяли. Которые люди умственного труда и которые любят по ночам книжки перелистывать -- вали к своим ночным труженикам.
     Другие -- к другим. Третьи -- к третьим.
     Вот тогда бы жизнь засияла. А то сейчас очень другой раз обидно получается. Как, например, такой факт с одним нашим знакомым. Он вообще рабочий. Текстильщик. Он фамилию свою просил не употреблять. Про факт велел рассказать, а фамилию не дозволил трогать. А то, говорит, меня могут окончательно доконать звуками.
     Так-что назовем его, ну, хотя бы Захаров.
     Его, голубчика, как-раз вселили в этом году. Конечно, мерси и спасибо, что вселили, а то он у своих родственников проживал. А только это вселение ему боком вышло.
     Был это славный гражданин и хотя, конечно, нервный, но довольно порядочного здоровья. А теперича, будьте любезны -- невроз сердца, и вся кровь выкипела от раздражения.
     А главная причина -- он в этой квартире не ко двору пришелся.
     Эту квартирку как-раз интеллигенты населяли.
     В одной комнате -- инженер. В другой, конечно, музыкальный техник, -- он в кино играет и в ресторанах. В третьей, обратно -- незамужняя женщина с ребенком. В ванной комнате -- домашняя работница. Тоже, как назло, вполне интеллигентная особа, бывшая генеральша. Она за ребенком приглядывает. А ночью в ванне проживает. Спит.
     Одним словом, куда ни плюнь -- интеллигенты! И ихняя жизнь не такая подходящая, как, конечно, хотелось бы.
     Для примера, Захаров встает, конечно, не поздно. Он часов в пять встает. Или там в половине пятого. У него такая привычка -- пораньше встать. Тем более, он на работу встает, не на бал.
     А инженер об это время как-раз ложится. Или там на часик раньше. И в стенку стучит. Мол, будьте любезны, тихонько двигайтесь на своих каблуках.
     Ну, Захаров, конечно, ему объясняет, -- мол, не на бал он спешит. Мол, он должен помыться, кипяточек себе скипятить и так далее.
     И тут, конечно, происходит первая схватка. Хочет Захаров пойти помыться -- в ванной комнате интеллигентная дама спит. Она визг подымает, дискуссии устраивает и так далее. .
     И, конечное дело, после таких схваток и дебатов человек является на работу не такой свеженький, как следует.
     После приходит он обратно домой. Часам, что ли, к пяти. Ну, подзаправится. Поглядит газету.
     Где бы ему тихонечко полежать, подумать про политику или про качество продукции -- опять нельзя!
     По левую руку уже имеется музыкальный квинтет.
     Наш музыкант с оркестра имеет привычку об это время перед сеансом упражняться на своем инструменте. У него флейта. Очень ужасно звонкий инструмент. Он в него дудит, продувает, слюнки выколачивает и после гаммы играет.
     Ну, выйдет Захаров во двор. Посидит часик другой на тумбочке, -- душа домой просится.
     Придет домой, чайку покушает, а по правую ручку у инженера уже гости колбасятся. В преферанс играют. Или на своей пианоле какой-нибудь собачий вальс Листа играют. Или шимми танцуют -- наверное, в дни получек.
     Глядишь, и вечерок незаметно прошел. Дело к ночи. И хотя, конечно, ночью они остерегаются шуметь, а то можно и в милицию, но все-таки полного спокойствия нету. Двигаются. За паркет ножками цепляются. И так далее.
     Только разошлись -- музыкант с ресторана или с вечеринки заявляется. Кладет свой инструмент на комод. С женой ругается.
     Только он поругался и затих --инженер задвигался: почитал, видите ли, и спать ложится.
     Только он лег спать -- Захарову вставать надо.
     Только Захаров встал -- инженер расстраивается, в стенку ударяет, не велит на каблуках вращаться.
     Только в ванную пошел -- визг и крики, мол, зачем брызги падают. И так далее, и так далее.
     И, конечно, от всего этого работа страдает: ситчик, сами видите, другой раз какой редкий и неинтересный бывает, -- это, наверное, Захаров производит. И как ему другой произвести -- ножки гнутся, ручки трясутся и печенка от огорченья пухнет.
     Вот я и говорю: ученых секретарей надо к ученым секретарям, зубных врачей к зубным врачам и так далее. А которые на флейте свистят, тех можно за городом поселить.
     Вот тогда жизнь засияет в полном свом блеске.