Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова

    Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!
     Про тебя Нашу песню сложили мы,
     Про твово любимого опричника
     Да про смелого купца, про Калашникова;
     Мы сложили еЈ на старинный лад,
     Мы певали еЈ под гуслярский звон
     И причитывали да присказывали.
     Православный народ ею тешился,
     А боярин Матвей Ромодановский
     Нам чарку поднЈс мЈду пенного,
     А боярыня его белолицая
     Поднесла нам на блюде серебряном
     Полотенце новое, шЈлком шитое.
     Угощали нас три дни. три ночи
     И всЈ слушали не наслушались.
     I
     Не сияет на небе солнце красное,
     Не любуются им тучки синие:
     То за трапезой сидит во златом венце,
     Сидит грозный царь Иван Васильевич.
     Позади его стоят стольники,
     Супротив его всЈ бояре да князья,
     И пирует царь во славу божию,
     В удовольствие своЈ и веселие.
     Улыбаясь, царь повелел тогда
     Вина сладкого заморского
     Нацедить в свой золочЈный ковш
     И поднесть его опричникам.
     - И все пили, царя славили.
     Лишь один из них, из опричников,
     Удалой боец, буйный молодец,
     в золотом ковше не мочил усов;
     Опустил он в землю очи тЈмные,
     Опустил головушку на широку грудь -
     А в груди его была дума крепкая.
     Вот нахмурил царь брови чЈрные
     И навЈл на него очи зоркие,
     Словно ястреб взглянул с высоты небес
     На младого голубя сизокрылого, -
     Да не поднял глаз молодой боец.
     Вот об землю царь стукнул палкою,
     и дубовый пол на полчетверти
     Он железным пробил оконечником -
     Да не вздрогнул и тут молодой боец.
     Вот промолвил царь слово грозное -
     И очнулся тогда добрый молодец.
     "Гей ты, верный наш слуга, Кирибеевич,
     Аль ты думу затаил нечестивую?
     Али славе нашей завидуешь?
     Али служба тебе честная прискучила?
     когда входит месяц - звЈзды радуются,
     что светлей им гулять по поднЕбесью;
     А которая в тучу прячется,
     Та стремглав на на землю падает...
     Неприлично же тебе, Кирибеевич,
     Царской радостью гнушатися;
     А из роду ты ведь Скуратовых,
     И семьЈю ты вскормлен Малютиной!.."
     Отвечает так Кирибеевич,
     Царю грозному в пояс кланяясь:
     "Государь ты наш, Иван Васильевич!
     Не кори ты раба недостойного:
     сердца жаркого не залить вином,
     Думу чЈрную - не запотчевать!
     А прогневал тебя - воля царская;
     Прикажи казнить, рубить голову,
     Тяготит она плечи богатырские,
     И сама к сырой земле она клонится".
     И сказал ему Царь Иван Васильевич:
     "Да об чЈм тебе, молодцу, кручиниться?
     Не истЈрся ли твой парчЈвый кафтан?
     Не измялась ли шапка соболиная?
     Не казна ли у тебя поистратилась?
     Иль зазубрилась сабля закалЈнная?
     Или конь захромал, худо кованный?
     Или с ног тебя сбил на кулачном бою,
     На Москве-реке, сын купеческий?"
     Отвечает так Кирибеевич,
     Покачав головою кудрявою:
     "Не родилась та рука заколдованная
     Ни в боярском роду, ни в купеческом;
     Аргамак мой степной ходит весело;
     Как стекло горит сабля вострая;
     А на праздничный день твоею милостью
     Мы не хуже другого нарядимся.
     Как я сяду поеду на лихом коне
     За Моску-реку покатитися,
     Кушачком подтянуся шЈлковым,
     Заломлю на бочок шапку бархатную,
     ЧЈрным соболем отороченную, -
     У ворот стоят у тесовыих
     Красны девушки да молодушки
     И любуются, глядя, перешЈптываясь;
     Лишь одна не глядит, не любуется,
     Полосатой фатой закрывается...
     На святой Руси, нашей матушке,
     Не найти, не сыскать такой красавицы:
     Ходит плавно - будто лебЈдушка;
     Смотрит сладко - как голубушка;
     Молвит слово - соловей поЈт;
     Горят щеки еЈ румяные,
     Как заря на небе божием;
     Косы русые, золотистые,
     В ленты яркие заплетЈнные,
     По плечам бегут, извиваются.
     во семье родилась она купеческой,
     Прозывается АлЈной Дмитревной.
     Как увижу еЈ, я сам не свой,
     Опускаются руки сильные,
     Помрачаются очи буйные;
     Скучно, грустно мне, православный царь,
     Одному по свету маяться
     Опостыли мне кони легкие,
     Опостыли наряды парчовые,
     И не надо мне золотой казны:
     С кем казною своей поделюсь теперь?
     Перед кем покажу удальство своЈ?
     Перед кем я нарядом похвастаюсь?
     Отпусти меня в степи приволжские,
     На житьЈ на вольное, на казацкое,
     Уж сложу я там буйную головушку
     И сложу на копьЈ бусурманское;
     И разделят по себе злы татаровья
     Коня доброго саблю острую
     И седельце бранное черкасское.
     Мои очи слЈзные коршун выклюет,
     Мои кости сирые дождик вымоет,
     И без похорон горемычный прах
     На четыре стороны развеется!.."
     И сказал, смеясь, Иван Васильевич:
     "Ну, мой верный слуга! я твоей беде,
     Твоему горю пособить постараюся.
     Вот возьми перстенЈк ты мой яхонтовый
     Да возьми ожерелье жемчужное.
     Прежде свахе смышлЈной покланяйся
     И пошли дары драгоценные
     Ты своей АлЈне Дмитревне:
     Как полюбишься - празднуй свадебку,
     Не полюбишься - не прогневайся".
     Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!
     Обманул тебя твой лукавый раб,
     Не сказал тебе правды истинной,
     Не поведал тебе, что красавица
     В церкви божией перевенчана,
     Перевенчана с молодым купцом
     По закону нашему христианскому.
     * * *
     Ай, ребята, пойте - только гусли стройте!
     Ай, ребята, пейте - дело разумейте!
     Уж потешьте вы доброго боярина
     И боярыню его белолицую!
     II
     За прилавкою сидит молодой купец,
     Статный молодец Степан Парамонович,
     По прозванию Калашников;
     ШЈлковые товары раскладывает,
     Речью ласковой гостей он заманивает,
     Злато, серебро пересчитывает,
     Да недобрый день задался ему:
     Ходят мимо баре богатые,
     В его лавочку не заглядывают.
     Отзвонили вечерню во святых церквах;
     За КремлЈм горит заря туманная;
     Набегают тучки на небо, -
     Гонит их метелица распеваючи;
     Опустел широкий гостиный двор,
     Запирает Степан Парамонович
     Свою лавочку дверью дубовою
     Да замком немецким со пружиною;
     Злого пса-ворчуна зубастого
     На железную цепь привязывает,
     И пошЈл он домой, призадумавшись,
     К молодой хозяйке за Москва-реку.
     И приходит он в свой высокий дом,
     И дивится Степан Парамонович:
     Не встречает его молода жена,
     Не накрыт дубовый стол белой скатертью,
     А свеча перед образом еле теплится.
     И кличет он старую работницу:
     "Ты скажи, скажи, Еремеевна,
     А куда девалась, затаилася
     В такой поздний час АлЈна Дмитревна?
     А что детки мои любезные -
     Чай забегались, заигралися,
     Спозаранку спать уложилися?"
     "Господин ты мой, Степан Парамонович,
     Я скажу тебе диво дивное:
     Что к вечерне пошла АлЈна Дмитревна;
     Вот уж поп прошЈл с молодой попадьЈй,
     Засветили свечу, сели ужинать, -
     А по сю пору твоя хозяюшка
     Из приходской церкви не вернулася.
     А что детки твои малые
     Почивать не легли, не играть пошли -
     Плачем плачут, всЈ не унимаются".
     И смутился тогда думой крепкою
     Молодой купец Калашников;
     И он стал к окну, глядит на улицу -
     А на улице ночь темнЈхонька;
     Валит белый снег, расстилается,
     Заметает след человеческий.
     Вот он слышит, в сенях дверью хлопнули,
     Потом слышит шаги торопливые;
     Обернулся, глядит - сила крестная! -
     перед ним стоит молода жена,
     Сама бледная, простоволосая,
     Косы русые расплетЈнные
     Снегом-инеем пересыпаны;
     Смотрят очи мутные, как безумные;
     Уста шепчут речи непонятные.
     "Уж ты где, жена, жена шаталася?
     На каком подворье, на площади,
     Что растрЈпаны твои волосы,
     Что одежда твоя вся изорвана?
     Уж гуляла ты, пировала ты,
     Чай, с сынком всЈ боярским!..
     Не на то пред святыми иконами
     Мы с тобой, жена, обручалися,
     Золотыми кольцами менялися!..
     Как запру я тебя за железный замок,
     За дубовою дверь окованную,
     Чтобы свету божьего ты не видела,
     Моя имя честное не порочила..."
     И услышав то АлЈна Дмитревна
     Задрожала вся, моя голубушка,
     Затряслась как листочек осиновый,
     Горько-горько она восплакалась,
     В ноги мужу повалилася.
     "Государь ты мой, красно солнышко,
     Иль убей меня или выслушай!
     Твои речи - будто острый нож;
     От них сердце разрывается.
     Не боюся смерти лютыя,
     Не боюся я людской молвы,
     А боюсь твоей немилости.
     От вечерни домой шла я нонече
     Вдоль по улице одинЈшенька.
     И послышалось мне, будто снег хрустит;
     Оглянулась - человек бежит.
     Мои ноженьки подкосилися,
     ШЈлковой фатой я закрылася.
     И он сильно схватил меня за руки
     И сказал мне так тихим шЈпотом:
     "Что пужаешься, красная красавица?
     Я не вор какой, душегуб лесной,
     Я слуга царя, царя грозного,
     Прозываюся Кирибеевичем,
     А из славной семьи из Малютиной..."
     Испугалась я пуще прежнего;
     Закружилась моя бедная головушка.
     И он стал меня целовать-ласкать
     И, целуя, всЈ приговаривал:
     "Отвечай мне, чего тебе надобно,
     Моя милая, драгоценная!
     Хочешь золота али жемчугу?
     Хочешь ярких камней аль цветной парчи?
     Как царицу я наряжу тебя,
     Станут все тебе завидовать,
     Лишь не дай мне умереть смертью грешною;
     Полюби меня, обними меня
     Хоть единый раз на прощание!"
     И ласкал он меня, целовал меня;
     На щеках моих и теперь горят,
     Живым пламенем разливаются
     Поцалуи его окаянные...
     А смотрели в калитку соседушки,
     И кому на глаза покажусь теперь?
     Ты не дай меня, свою верную жену,
     Злым охульникам в поругание!
     На кого, кроме тебя, мне надеяться?
     У кого просить стану помощи?
     На белом свете я сиротинушка:
     Родной батюшка уж в сырой земле,
     Рядом с ним лежит мою матушка,
     А мой старший брат, ты сам ведаешь,
     На чужой сторонушке пропал без вести,
     А меньшой мой брат - дитя малое,
     Дитя малое, неразумное..."
     Говорила так АлЈна Дмитревна,
     Горючими слезами заливалася.
     Посылает Степан Парамонович
     За двумя меньшими братьями;
     И пришли его два брата, поклонилися
     И такое слово ему молвили:
     "Ты поведай нам, старшОй наш брат,
     Что с тобой случилось, приключилося,
     Что послал ты за нами во темнУю ночь,
     Во темнУю ночь морозную?"
     "Я скажу вам, братцы любезные,
     Что лиха беда со мною приключилася:
     Опозорил семью нашу честную
     Злой опричник царский Кирибеевич;
     А такой обиды не стерпеть душе
     Да не вынести сердцу молодецкому.
     Уж как завтра будет кулачный бой
     На Москва-реке при самом царе,
     И я выйду тогда на опричника,
     Буду насмерть биться, до последних сил;
     А побьЈт он меня - выходите вы
     За святую правду-матушку.
     Не сробейте, братцы любезные!
     Вы моложе меня, свежЕй силою,
     На вас меньше грехов накопилося,
     Так авось вас господь помилует!"
     И в ответ ему братья молвили:
     "Куда ветер дует в поднЕбесьи,
     Туда мчатся и тучки послушные,
     Когда сизый орЈл зовЈт голосом
     На кровавую долину побоища,
     ЗовЈт пир пировать, мертвецов убирать,
     К нему малые орлята слетаются:
     Ты наш старший брат, нам второй отец;
     Делай сам, как знаешь, как ведаешь,
     А уж мы тебя, рОдного, не выдадим".
     * * *
     Ай, ребята, пойте - только гусли стройте!
     Ай, ребята, пейте - дело разумейте!
     Уж потешьте вы доброго боярина
     И боярыню его белолицую!
     III
     Над Москвой великой, златоглавою,
     Над стеной кремлЈвской белокаменной
     Из-за дальних лесов, из-за синих гор,
     По тесовым кровелькам играючи,
     Тучки серые разгоняючи,
     Заря алая подымается;
     Разметала кудри золотистые,
     Умывается снегами рассыпчатыми,
     Как красавица, глядя в зеркальце,
     В небо чистое смотрит, улыбается.
     Уж зачем ты, алая заря, просыпалася?
     На какой ты радости разыгралася?
     Как сходилися, собиралися
     Удалые бойцы московские
     На Москву-реку, на кулачный бой,
     Разгуляться для праздника, потешиться.
     И приехал царь со дружиною,
     Со боярами и опричниками,
     И велел растянуть цепь серебряную,
     Чистым золотом в кольцах спаянную.
     Оцепили место в двадцать пять сажень,
     Для охотницкого бою, одиночного.
     И велел тогда царь Иван Васильевич
     Клич кликать звонким голосом:
     "Ой, уж где вы, добрые молодцы?
     Вы потешьте царя нашего батюшку!
     Выходите-ка во широкий круг;
     Кто побьЈт кого, того царь наградит;
     А кто будет побит, тому бог простит!"
     И выходит удалой Кирибеевич,
     Царю в пояс молча кланяется,
     Скидает с могучих плеч шубу бархатную,
     Подпершися в бок рукою правою,
     Поправляет другой шапку алую,
     Ожидает он себе противника...
     Трижды громкий клич прокликали -
     Ни один боец и не тронулся,
     Лишь стоят да друг друга поталкивают.
     На просторе опричник похаживает,
     Над плохими бойцами подсмеивает:
     "Присмирели, небось, призадумались!
     Так и быть, обещаюсь, для праздника,
     Отпущу живого с покаянием,
     Лишь потешу царя нашего батюшку".
     Вдруг толпа раздалась в обе стороны -
     И выходит Степан Парамонович,
     Молодой купец, удалой боец,
     По прозванию Калашников.
     Поклонился прежде царю грозному,
     После белому Кремлю да святым церквам,
     А потом всему народу русскому,
     Горят очи его соколиные,
     На опричника смотрит пристально.
     Супротив него он становится,
     Боевые рукавицы натягивает,
     Могучие плечи распрямливает.
     И сказал ему Кирибеевич:
     "А поведай мне, добрый молодец,
     Ты какого-роду племени,
     Каким именем прозываешься?
     Чтоб знать, по ком панихиду служить,
     Чтобы было чем похвастаться".
     Отвечает Степан Парамонович:
     "А зовут меня Степаном Калашниковым,
     А родился я от честного отца,
     И жил я по закону господнему:
     Не позорил я чужой жены,
     Не разбойничал ночью тЈмною,
     Не таился от свету небесного...
     И промолвил ты правду истинную:
     По одном из нас будут панихиду петь,
     И не позже как завтра в час полуденный;
     И один из нас будет хвастаться,
     С удалыми друзьями пируючи...
     Не шутку шутить, не людей смешить
     К тебе вышел я, басурманский сын, -
     Вышел я на страшный бой, на последний бой!"
     И услышав то, Кирибеевич
     Побледнел в лице, как осенний снег;
     Бойки очи его затуманились,
     Между сильных плеч пробежал мороз,
     На раскрытых устах слово замерло...
     Вот молча оба расходятся, Богатырский бой начинается.
     Размахнулся тогда Кирибеевич
     И ударил в первОй купца Калашникова,
     И ударил его посередь груди -
     Затрещала грудь молодецкая,
     Пошатнулся Степан Парамонович;
     На груди его широкой висел медный крест
     Со святыми мощами из Киева, -
     И погнулся крест и вдавился в грудь;
     Как роса из-под него кровь закапала;
     И подумал Степан Парамонович:
     "Чему быть суждено, то и сбудется;
     Постою за правду до последнева!"
     Изловчился он, изготовился,
     Собрался со всею силою
     И ударил своего ненавистника
     Прямо в левый висок со всего плеча.
     И опричник молодой застонал слегка,
     Закачался, упал замертво;
     Повалился он на холодный снег,
     На холодный снег, будто сосенка,
     Будто сосенка во сыром бору
     Под смолистый под корень подрубленная,
     И, увидев то, царь Иван Васильевич
     Прогневался гневом, топнул о землю
     И нахмурил брови чЈрные;
     Повелел он схватит удалова купца
     И привесть его пред лицо своЈ.
     Как возгОворил православный царь:
     "Отвечай мне по правде, по совести,
     Волной волей или нехотя
     Ты убил мово верного слугу,
     Мово лучшего бойца Кирибеевича?"
     "Я скажу тебе, православный царь:
     Я убил его вольною волей,
     А за что, про что - не скажу тебе,
     Скажу только богу единому.
     Прикажи меня казнить - и на плаху несть
     Мне головушку повинную;
     Не оставь лишь малых детушек,
     Не оставь молодую вдову
     Да двух братьев моих своей милостью..."
     "Хорошо тебе, детинушка,
     Удалой боец, сын купеческий,
     Что ответ держал ты по совести.
     Молодую жену и сирот твоих
     из казны моей я пожалую,
     Твоим братьям велю от сего же дня
     по всему царству русскому широкому
     Торговать безданно, безпошлинно.
     А ты сам ступай, детинушка,
     На высокое место лобное,
     Сложи свою буйную головушку.
     Я топор велю наточить-навострить,
     Палача велю одеть-нарядить,
     В большой колокол прикажу звонить,
     Чтобы знали все люди московские,
     Что и ты не оставлен моей милостью..."
     Как на площади народ собирается,
     Заунывный гудит-воет колокол,
     Разглашает всюду весть недобрую.
     По высокому месту лобному
     Во рубахе краснОй с яркой запонкой,
     С большим топором навострЈнным,
     Руки голые потираючи,
     Палач весело похаживает,
     Удалова бойца дожидается, -
     А лихой боец, молодой купец,
     Со родными братьями прощается:
     "Уж вы, братцы мои, други кровные,
     Поцалуемтесь да обнимемтесь
     На последнее расставание.
     Поклонитесь от меня АлЈне Дмитревне,
     Закажите ей меньше печалиться,
     Про меня моим детушкам не сказывать;
     Поклонитесь дому родительскому,
     Поклонитесь всем нашим товарищам,
     Помолитесь сами в церкви божией
     Вы за душу мою, душу грешную!"
     И казнили Степана Калашникова
     Смертью лютою, позорною;
     И головушка бесталанная
     Во крови на плаху покатилася.
     Схоронили его за Москва-рекой
     На чистом поле Промеж трЈх дорог:
     Промеж Тульской, Рязанской, Владимирской,
     И бугор земли сырой тут насыпали,
     И кленовый крест тут поставили,
     И гуляют-шумят ветры буйные
     Над его безымянной могилкою,
     И проходят мимо люди добрые:
     ПройдЈт стар человек - перекрестится,
     ПройдЈт молодец - приосанится;
     ПройдЈт девица - пригорюнится,
     А пройдут гусляры - споют песенку.
     * * *
     Гей вы, ребята удалые,
     Гусляры молодые,
     Голоса заливные!
     Красно начинали - красно и кончайте,
     Каждому правдою и честью воздайте.
     Тороватому боярину слава!
     И красавице боярыне слава!
     И всему народу христианскому слава! [ 1837 г. ]