Анализ произведения "сон макара"

Макар — главный герой, крестьянин. Сам автор отнес свое произведение к «святочным рассказам».  Написанный в якутской ссылке (зима 1883-го), рассказ навеян  реальными бытовыми впечатлениями молодого писателя (он жил у  крестьянина Захара Цыкунова, который и стал прототипом Макара). Но,  называя в первоначальных набросках героя Захаром, Короленко,  очевидно, недаром сменил его имя на Maкара — на него, по русской  поговорке, «все шишки валятся»; с Н другой стороны, короленковский  Макар живет именно там, : куда другой фольклорный Макар «телят не  гонял». у М. — потомок русских крестьян, житель «глухой слободки ?  Чалган», затерянной «в далекой якутской тайге». Отделяя себя от  «поганых якутов», он по-русски говорит «мало и довольно плохо»;  «работал он страшно, жил бедно, терпел голод и [ холод», много пил. В  канун Рождества, выпив и отправившись осматривать свои ловушки в  тайге — в надежде поймать лисицу, М. заблудился и стал замерзать. Во  сне он видит попика Ивана, умершего четыре года назад, всю свою  незадавшуюся жизнь, а потом оказывается на суде у «старого Тойона»,  в котором персонифицирован Бог. Тойон начинает взвешивать грехи  М., и их оказывается так много, что Тойон велит отдать М. в наказание  церковному трапезнику в мерины. Но тут в избу входит «сын старого  Тойона» и просит отца разрешить М. «что-нибудь» сказать. ИМ., вдруг  ощутив в себе «дар слова», рассказывает в подробностях о своей жизни:  как «его гоняли всю жизнь! Гоняли старосты и старшины, заседатели и  исправники, требуя подачи; гоняли попы, требуя ругу; гоняли нужда и  голод; гоняли морозы и жары, дожди и засухи; гоняла промерзшая  земля и злая тайга!.. Горький рассказ его сменяется яростью: «Как он  мог до сих пор выносить это ужасное бремя». Он надеялся на «лучшую  долю», но «теперь он стоял у конца, и надежда угасла...». От рассказа М. заплакал старый Тойон, «старый попик Иван»,  «молодые божьи работники», а чаша весов, где находились грехи М.,  «подымалась все выше и выше!». Этот рассказ Короленко был чрезвычайно популярен у совре- менников, а его аллегорическая подоплека позволяла давать различные  интерпретации — как революционного характера, так и сугубо  христианские. Рассказ допускает и менее драматическое толкование:  обстоятельства позволяют предположить, что М. не замерз в тайге, а  видит сон, отлеживаясь после попойки (ср. первую фразу рассказа и  начало гл. IV). Хотя образ М. и стал хрестоматийным, его трудно отнести к  достижениям русской психологической прозы. Он решен в традициях  популярных «святочных рассказов», где на первое место ставилась  сюжетная экстравагантность, а не художественная убедительность  образов. Положительный отклик читателей обеспечило соединение  беллетристических стереотипов с социально-политической  конъюнктурой первой половины 1880-х гг., когда сам факт  развертывающегося антигосударственного террора вытеснялся в  массовом сознании общими разговорами о тяжелом положении народа.