Помогите. Среди пред­ло­же­ний 32—36 най­ди­те пред­ло­же­ния с обособ­лен­ным опре­де­ле­ни­ем, вы­ра­жен­ным при­част­ным обо­ро­том. На­пи­ши­те но­ме­ра этих пред­ло­же­ний. (1)Оско­лок сна­ря­да по­рвал стру­ны на скрип­ке...

Помогите. Среди пред­ло­же­ний 32—36 най­ди­те пред­ло­же­ния с обособ­лен­ным опре­де­ле­ни­ем, вы­ра­жен­ным при­част­ным обо­ро­том. На­пи­ши­те но­ме­ра этих пред­ло­же­ний. (1)Оско­лок сна­ря­да по­рвал стру­ны на скрип­ке. (2)Оста­лась толь­ко одна, по­след­няя. (3)За­пас­ных струн у му­зы­кан­та Его­ро­ва не было, до­стать их было негде, по­то­му что дело про­ис­хо­ди­ло осе­нью 1941 года на кро­хот­ном ост­ров­ке в Бал­тий­ском море, где со­вет­ские воины от­би­ва­ли не­пре­рыв­ные атаки нем­цев. (4)Война за­ста­ла на ост­ро­ве не­сколь­ких актёров — муж­чин и жен­щин. (5)Днём муж­чи­ны вме­сте с бой­ца­ми рыли окопы и от­би­ва­ли не­мец­кие атаки, а жен­щи­ны пе­ре­вя­зы­ва­ли ра­не­ных и сти­ра­ли бой­цам белье. (6)Ночью, если не было боя, актёры устра­и­ва­ли кон­цер­ты и спек­так­ли на ма­лень­ких по­ля­нах в лесу. – (7)Хо­ро­шо, — ска­же­те вы, — в тем­но­те, ко­неч­но, можно рас­слы­шать пение или му­зы­ку, но не­по­нят­но, как актёры ухит­ря­лись разыг­ры­вать спек­так­ли в ноч­ном лесу. (8)Что в этом мраке могли уви­деть зри­те­ли? (9)Но война и от­сут­ствие света по ночам со­зда­ли свои тра­ди­ции и вы­дум­ки. (10)Как толь­ко на­чи­нал­ся спек­такль, зри­те­ли на­во­ди­ли на актёров узкие лучи кар­ман­ных элек­три­че­ских фо­на­ри­ков, и лучи эти всё время пе­ре­ле­та­ли, как ма­лень­кие ог­нен­ные птицы, с од­но­го лица на дру­гое в за­ви­си­мо­сти от того, кто из актёров в это время го­во­рил. (11)На Его­ро­ва зри­те­ли ни­ко­гда не на­во­ди­ли лучи фо­на­ри­ков. (12)Все­гда он играл в тем­но­те, и един­ствен­ной точ­кой света, какую он часто видел перед собой, была боль­шая звез­да, что ле­жа­ла на краю моря, как за­бы­тый маяк. (13)…Стру­ны на скрип­ке были по­рва­ны, и Его­ров боль­ше не мог иг­рать. (14)На пер­вом же ноч­ном кон­цер­те он ска­зал об этом не­ви­ди­мым зри­те­лям. (15)Не­ожи­дан­но из лес­ной тем­но­ты чей-то мо­ло­дой голос от­ве­тил: — (16)А Па­га­ни­ни играл и на одной стру­не… (17)Па­га­ни­ни! (18)Разве Его­ров мог рав­нять­ся с ним, с ве­ли­ким му­зы­кан­том! (19)Всё же он мед­лен­но под­нял скрип­ку к плечу. (20)Звез­да спо­кой­но го­ре­ла на краю за­ли­ва. (21)Свет её не мер­цал, не пе­ре­ли­вал­ся, как все­гда. (22)Его­ров за­иг­рал, и не­ожи­дан­но одна стру­на за­пе­ла с такой же силой и неж­но­стью, как могли бы петь все стру­ны. (23)Тот­час вспых­ну­ли элек­три­че­ские фо­на­ри­ки. (24)Впер­вые их лучи уда­ри­ли в лицо Его­ро­ва, и он за­крыл глаза. (25)Иг­рать было легко, будто сухие, лёгкие паль­цы Па­га­ни­ни во­ди­ли по изуро­до­ван­ной скрип­ке. (26)В ко­рот­ком ан­трак­те войны, в глу­хом лесу, где пахло гарью, зве­не­ла и росла ме­ло­дия Чай­ков­ско­го, и от её то­ми­тель­но­го на­пе­ва, ка­за­лось, разо­рвётся, не вы­дер­жит серд­це. (27)И по­след­няя стру­на, дей­стви­тель­но, не вы­дер­жа­ла силы зву­ков и по­рва­лась. (28)Сразу же свет фо­на­ри­ков пе­ре­ле­тел с лица Его­ро­ва на скрип­ку. (29)Скрип­ка за­мол­ча­ла на­дол­го. (30)И свет фо­на­ри­ков погас. (31)Толпа слу­ша­те­лей толь­ко вздох­ну­ла. (32)Его­ро­ву не на чем было иг­рать, он стал обык­но­вен­ным бой­цом в обык­но­вен­ном от­ря­де. (33)И во время од­но­го ноч­но­го боя отдал свою жизнь за Ро­ди­ну. (34)Скрип­ку Его­ро­ва бойцы по­ло­жи­ли в фу­тляр, за­ши­ли в ста­рое бай­ко­вое оде­я­ло и пе­ре­да­ли лётчику, уле­тав­ше­му в Ле­нин­град. (35)В Ле­нин­гра­де лётчик отнёс скрип­ку из­вест­но­му дирижёру. (36)Тот взял её двумя паль­ца­ми, взве­сил в воз­ду­хе и улыб­нул­ся: это была ита­льян­ская скрип­ка, по­те­ряв­шая вес от ста­ро­сти и мно­го­лет­не­го пения. – (37)Я пе­ре­дам её луч­ше­му скри­па­чу на­ше­го ор­кест­ра, — ска­зал лётчику дирижёр. (38)Где те­перь эта скрип­ка — я не знаю. (39)Но где бы она ни была, она иг­ра­ет пре­крас­ные ме­ло­дии, зна­ко­мые нам и лю­би­мые нами. (40)Она иг­ра­ет, за­став­ляя серд­ца слу­ша­те­лей дро­жать, по­то­му что в каж­дом серд­це есть стру­на, ко­то­рая обя­за­тель­но отзовётся даже на сла­бый при­зыв пре­крас­но­го.