Дипломная работа: Анна Ахматова

В Гумилеве она – по крайней мере, с годами, – поняла главное: его ясновидение и устремленность в будущее. "Гумилев – поэт еще не прочитанный. – писала она. – Визионер и пророк. Он предсказал свою смерть с подробностями вплоть до осенней травы" (<Листки из дневника>, С. 101). А размышляя об итогах совместной жизни, вспоминала свой разговор с ним: "…в 1916 г., когда я сказала что-то неодобрительное о наших отношениях, он возразил: "Нет, ты научила меня верить в Бога и любить Россию"" (Там же. С. 119).

Мир "Бродячей собаки"

В Петербурге Ахматова легко и быстро вошла в литературную среду. Миром Гумилева были дальние странствия, миром Ахматовой – та богемная среда, которую много лет спустя она вспоминала в "Поэме без героя". С образованием "Цеха поэтов" Ахматова стала его секретарем, в ее обязанности входило рассылать участникам приглашения на каждое очередное заседание. Довольно часто посещала она и артистическое кафе "Бродячая собака".

"…Мне неизвестно, чем должна была быть "Бродячая собака" по первоначальному замыслу основателей, учредивших ее при Художественном обществе Интимного театра, – писал поэт-футурист Бенедикт Лившиц, – но в тринадцатом году она была единственным островком в ночном Петербурге, где литературная и артистическая молодежь, в виде общего правила не имевшая ни гроша за душой, чувствовала себя, как дома". (Лившиц Б. Полутораглазый стрелец. – Николай Гумилев в воспоминаниях современников. М., 1990. С. 160 – 161).

""Бродячая собака" была открыта три раза в неделю, – вспоминал поэт Георгий Иванов. Собирались поздно, после двенадцати. К одиннадцати часам, официальному часу открытия, съезжались одни "фармацевты". Так на жаргоне "Собаки" звались все случайные посетители, от флигель-адьютанта до ветеринарного врача. Они платили за вход три рубля, пили шампанское и всему удивлялись.

Чтобы попасть в "Собаку", надо было разбудить сонного дворника, пройти два засыпанных снегом двора, в третьем завернуть налево, спуститься вниз ступеней десять и толкнуть обитую клеенкой дверь. Тотчас же вас ошеломляли музыка, духота, пестрота стен, шум электрического вентилятора, гудевшего, как аэроплан. <…>

Комнат в "Бродячей собаке" всего три. Буфетная и две "залы" – одна побольше, другая совсем крохотная. Это обыкновенный подвал, кажется, в прошлом ренсковой погреб. Теперь стены пестро расписаны Судейкиным, Белкиным, Кульбиным. В главной зале вместо люстры выкрашенный сусальным золотом обруч. Ярко горит огромный кирпичный камин. На одной из стен большое овальное зеркало. Под ним – длинный диван – особо почетное место. Низкие столы, соломенные табуретки <…> Сводчатые комнаты "Собаки", заволоченные табачным дымом, становились к утру чуть волшебными, чуть "из Гофмана". На эстраде кто-то читает стихи, его перебивает музыка или рояль. Кто-то ссорится, кто-то объясняется в любви <…> Ражий Маяковский обыгрывает кого-то в орлянку. О.А. Судейкина, похожая на куклу, с прелестной, какой-то кукольно механической грацией танцует "полечку" – свой коронный номер. Сам "мэтр Судейкин", скрестив по наполеоновски руки, с трубкой в зубах, мрачно стоит в углу. Может быть, он совершенно трезв, может быть – пьян, – решить трудно <…> За "поэтическим" столом идет упражнение в писании шуточных стихов. Все ломают голову, что бы такое изобрести. Предлагается, наконец, нечто совсем новое: каждый должен сочинить стихотворение, в каждой строчке которого должно быть сочетание слов "жо-ра". Скрипят карандаши, хмурятся лбы. Наконец, время иссякло, все по очереди читают свои шедевры" (Иванов Г.В. Петербургские зимы. – Иванов Г.В. Собр. соч. в 3-х тт. Т. 3. С. 341).

Упомянутая мемуаристом Ольга Афанасьевна Глебова-Судейкина (1885 – 1945), актриса и художница, была близкой подругой Ахматовой. В "Поэме без героя" она стала символом всей предвоенной богемной жизни – порочной, но неотразимо-обаятельной, пленительной, влекущей.

Ты в Россию пришла ниоткуда,

О мое белокурое чудо,

Коломбина десятых годов!

Что глядишь ты так смутно и зорко,

Петербургская кукла, актерка,

Ты – один из моих двойников. <…>

Золотого ль века виденье

Или черное преступленье

В грозном хаосе давних дней?

Мне ответь хоть теперь: неужели

Ты когда-то жила в самом деле?

И топтала торцы площадей

Ослепительной ножкой своей?

Другую свою близкую подругу тех дней, красавицу-грузинку, княжну Саломею Николаевну Андроникову (1888 – 1982), воспетую Мандельштамом в стихотворении "Соломинка", в 1940 г. Ахматова вспоминала как "тень":

Всегда нарядней всех, всех розовей и выше,

Зачем всплываешь ты со дна погибших лет

И память хищная передо мной колышет

Прозрачный профиль твой за стеклами карет?

Как спорили тогда – ты ангел или птица!

Соломинкой тебя назвал поэт.

Равно на всех сквозь черные ресницы

Дарьяльских глаз струился нежный свет.