Дипломная работа: Основные вопросы и задачи изучения истории русского языка до XVIII в.
И посланiе твое аки раи съ плодомъ.
Но егда веселишися многими брашны,
А мене помяни, сухъ хлЬбъ ядуща;
Или пiеши сладкое питiе,
А мене памяни, теплу воду пiюща от мЬста назавЬтрена;
Егда лежаши на мяккыхъ постеляхъ подъ собольими одЬялы.
А мене помяни, подъ единымъ платомъ лежаща и зимою умирающа,
И каплями дождевыми аки стрЬлами сердце пронизающе [40].
"Моление Даниила Заточника" - произведение не только риторическое, но и дидактическое. В своих поучительных сентенциях автор "Моления" прибегает к народному сказовому стиху гномического типа. Этот стих автор явно сознает как особую ритмическую систему и называет ее "мирскими притчами".
| Глаголетъ бо ся в мирских притчахъ: | |
| Ни птица во птицахъ сычь;/ | ни в звЬрехъ звЬрь ежъ;/ |
| Ни рыба в рыбахъ ракъ;/ | ни скотъ в скотехъ коза; |
| Ни холопъ в холопахъ,/ | хто у холопа работаетъ, |
| Ни мужъ в мужехъ,/ | которыи жены слушает; |
| Ни жена в женах,/ | которая от мужа блядетъ; |
| Ни работа в работехъ./ | Подъ женами повозничати [41] |
Молитвословный и сказовый стих не противоречат друг другу. "Переход от одной ритмической структуры к другой фактически является переключением главного ритмического сигнала (сильного ударения) с начала строк на концы колонов и строк. В "серьезных местах", не окрашенных юмором, оба типа стиха могут свободно сочетаться" [42].
К. Тарановский приводит такой интересный пример комбинации двух ритмических структур в отрывке по Чудовскому списку:
Княже мои, господине!
Это типичная строка стиха молитвословного. За ней следуют четыре строки сказового стиха с ясно выраженной звуковой фактурой, характерной для "заговоров и пословиц":
| Кому Переславль,/ | а мнЬ Гореславль; |
| Кому Боголюбиво,/ | а мне горе лютое; |
| Кому Белоозеро,/ | а мне чернее смолы; |
| Кому Лаче озеро,/ | а мне много плача исполнено... [43] |
Последняя строка, отмеченная каденцией, как это часто бывает в молитвословном стихе, лишена четко выраженных ритмических сигналов ("нулевой знак" перед каденцией):
Зане часть моя не прорасте в нем [44].
"Молитвословный" и сказовый стихи в "Молении" могут не только сочетаться, но и противопоставляться друг другу. Такое противопоставление имеет место при резком переходе от одной тональности к другой, причем изменяется и ритмическая структура текста. К. Тарановский находит яркий пример такого "переключения" в конце "Моления" по Чудовскому списку:
| 1 Может ли разумъ/ | глаголати сладка? |
| 2 Сука не может/ | родити жеребяти; |
| 3 Аще б (ы) родила,/ | кому на немъ Ьздит (и), |
| 4 Ино ти есть/ | конья лодия, |
| 5 И инъ ти есть/ | корабль, |
| 6 А иное конь,/ | а иное лошед; |
| 7 Ин ти есть умен/ | а инъ безуменъ. |
| 8 Безумных бо/ | ни куют, ни льют |
| но сами ся ражаютъ. | |
| 9 Или речеши, княже:/ | солгалъ есми аки песъ, |
| 10 То добра пса/ | князи и бояре любятъ. |
Но далее, на 11 строке, автор заявляет о своем переходе от сказового стиха к стиху молитвословному, от "мирских притч" к церковно-торжественной поэзии:
Но уже оставимъ рЬчи и рцем сице.
12 Воскресни, боже, суди земли!
13 Силу нашему князю укрепи;
14 Ленивые утверди;
15 Вложи ярость страшливымъ в сердце.
16 Не дай же, господи, в полонъ земли нашей языкомъ, незнающим бога... [45]
Уже из этих иллюстраций ясно видно, какими острыми и сложными бывают в "Молении" сочетания, смены и противопоставления стилей церковнославянских и народно-поэтических, фольклорных.
И. Н. Жданов в заключение своей очень интересной статьи "Русская поэзия в домонгольскую эпоху", содержащей ценный материал для исследования взаимодействия церковнославянского литературного творчества с древнерусской народной поэзией, писал: "Наше обозрение указаний на древнерусские поэтические памятники было бы не полно, если бы мы не упомянули о притче. С этой формой народнопоэтического слова мы нередко встречаемся в памятниках древнерусской письменности. Самый обильный материал для изучения притчи находим в ."Слове Даниила Заточника" [46].
2
Вопросы слияния с церковнославянским древнерусским языком разновидностей восточнославянской народно-бытовой речи, фольклорных стилей и приказно-делового языка с XI до XIV в. требуют отдельного рассмотрения.
Приказно-деловой язык в силу характерной для него многообразной эволюции, направленной и в сторону живой народной, иногда диалектной и народно-поэтической речи, и в сторону разных церковно-книжных жанров древнерусской литературы, требует особого внимания и особого рассмотрения. "Самый процесс внедрения в литературу русского (народного. - В. В.) языка в его разнообразных видах (просторечный, фольклорный, документальный, воинский и т. д.), формы борьбы и объединения его с выработанными нормами книжного церковнославянского языка, причины преобладания то одной, то другой языковой стихии, - все это темы, подлежащие разработке", - писала В. П. Адрианова-Перетц, определяя задачи исследований в области древнерусского языка и древнерусской литературы. "В итоге должно быть представлено во всей полноте соотношение в литературном языке разных эпох обеих языковых стихий..." [47].
Приемы и принципы взаимодействия и слияния восточнославянской - устной и письменной - бытовой речи с церковнославянским языком обнаруживались или в разных жанрах па