Дипломная работа: Спиритическая поэзия как культурный феномен второй половины XIX века

Илья Виницкий

...О, если б высший мир по воле Провиденья,

Мог вести дольнему ниспосылать порой,

Какими б звуками, в минуты откровенья,

Упоевал нас голос твой!

Тогда на робкой нашей лире

Иль онемела бы струна,

Или переняла б она

Те гимны, что поют в эфире!

И. Бороздна. Тень Пушкина

После долгого ожидания указка задвигалась по азбуке и началась диктовка. Стало складываться нечто, занявшее много времени, а потом оказавшееся чем-то вроде стихов. <…> Вот конец: «Плетение стихов моя ведь специальность; я вас потешить прихожу, и если вам моя оригинальность не по душе, то я уйду.

Александр Сергеевич, только не Пушкин, а Иванов». А.Н. Аксаков. Материалы для суждения об автоматическом письме…

1

«Hе было еще ученого, который бы по-настоящему, именно как ученый, относился к привидениям, — писал в самом начале “Призраков Маркса” Жак Деррида (1994). — Традиционный ученый не верит ни в привидения, ни в то, что может быть названо виртуальным пространством спектральности (spectrality)». Это утверждение, конечно, слишком категорично (достаточно вспомнить Фрейда и его последователей), но, действительно, вплоть до последнего времени привидения в науке влачили призрачное существование. Ситуация изменилась в 1990-е годы, когда культурная значимость призраков и фантомов была осознана учеными самых разных направлений. Среди важных работ последнего времени, в различных методологических ракурсах рассматривающих роль и бытование привидения в культуре и литературе, следует назвать, помимо книги Деррида, исследования Тери Кэсл («The Female Thermometer: Eighteenth-Century Culture and the Invention of the Uncanny», 1995), Эвери Ф. Гордон («Ghostly Mat-ters: Haunting and the Sociological Imagination», 1996), Стивена Гринблата («HamletinPurgatory», 2001) и Элен Сорд («GhostwritingModernism», 2002). Несмотря на радикальные различия в подходах, эти работы объединяются общим стремлением «разговорить» привидение, заставить его рассказать о тех религиозных, культурных, психологических, идеологических или социальных конфликтах, которые оно «материализует». Привидение предстает здесь как метафора некой «больной» реальности (идеологической, психологической, социально-исторической), поддающаяся научной дешифровке (деконструктивистской, фрейдистской или новоисторической). Попыткой «выслушать привидение» является и предлагаемая работа. В ней мы рискнули обратиться к группе текстов, которые весьма сложно — но в то же время интересно — воспринимать серьезно. Речь идет о стихотворениях, «полученных» на спиритических сеансах во второй половине XIX века и приписываемых медиумами духам умерших писателей. Осмеянные юмористами, эти медиумические опусы пользовались большой популярностью среди сочувственников спиритизма. Цель нашей работы двояка — рассмотреть своеобразный феномен «загробного авторства», во-никший в определенном историко-культурном контексте, и представить вниманию читателей небольшую откомментированную антологию «загробной поэзии» на русском языке.

Изобретение в начале 1850-х годов планшетки (столика о трех ножках, с карандашом вместо третьей 2) и признание возможности непосредственного воздействия духа на руку медиума привели к тому, что «сообщение и размен мыслей с духами» сделались, по словам современника, «столь же быстры и легки, как и между живыми людьми»: «Это открытие нового ми-ра представило обширное поле для исследования. Как микроскоп открыл мир бесконечно малых, так вертящиеся столы открыли нам мир невидимых» (Болтин: 14).

«Новый мир» был не только миром живым, населенным, но и миром слышащим и говорящим, свидетельствующим о самом себе и поучающим посредством «разумных» стуков и письменных ответов живущих. Духи говорили на разных языках, включая древние и инопланетные, сообщали спиритам о тайнах мироздания и делах давно минувших дней, предсказывали будущее, часто давали советы, выписывали лекарства больным и диктовали целые религиозно-мистические доктрины 3. Особое место в спиритической продукции второй половины XIX века занимали послания от великих людей, «властителей дум» прежних эпох, — отцов церкви, философов, исторических деятелей, наконец, писателей, то есть лиц, пользующихся наибольшим авторитетом в европейской культуре. В 1850— 1900-е годы литературные произведения, полученные от «духов» известных авторов с помощью столов, планшеток, обыкновенных блюдечек, погружения медиума в транс или без всякого посредничества, прямо от покойников 4, печатались в книгах и журналах и живо обсуждались в обществе. Своеобразная «антология загробной классики» на Западе включала сочинения, переданные духами Гомера, Вергилия, Данте, Петрарки, Боккаччо, Мильтона, Шекспира, Драйдена, Байрона, Корнеля, Шатобриана, Гёте, Эдгара Аллана По и других корифеев мировой литературы.

В практике спиритизма подобные тексты имели прежде всего прикладную функцию: в эпоху безверия и материализма они служили авторитетными эмпирическими доказательствами существования загробной жизни. Между тем спиритуалистическая убедительность этих сообщений напрямую зависела от того, насколько точно они отвечали представлениям читателей о «духе и стиле» прижизненных произведений опрошенных авторов. Выбор последних обусловливался, как правило, их значимостью для национальной (и миро-вой) литературы, наличием «духовной» темы в их творчестве и некоторыми фактами из их «биографических мифов», имевшими непосредственное отношение к спиритистской проблематике: ранняя кончина, несправедливое отношение современников при жизни, не законченное при жизни дело, таинственные обстоятельства смерти и т.п. Необходим был лишь очень чуткий приемник подобных произведений-сообщений, то есть талантливый медиум5.

Рядовые участники сеанса, в свою очередь, выступали как свидетели подлинности полученного «оттуда» произведения, то есть как своего рода научный консилиум, постулирующий на основании эмпирических наблюдений истинность (или сомнительность) явления 6. «Спиритизм, — говорилось в воззвании американских спиритов “ко всем народам земного шара” (1865), — есть религия и вместе с тем философия, основанная на фактах» (цит. по: Лесевич: 194; курсив мой. — И.В.). С историко-культурной точки зрения спиритическое письмо — парадоксальный феномен позитивистской эпохи (Страхов: 982) 7, одержимой, как показывают новейшие исследования, бесчисленными призраками (см.: Derrida, Castle).

2

Возможность получения художественных произведений «с того света» объяснялась спиритами тем, что, будучи продуктом душевной (психической) деятельности индивидуума, такие произведения вполне могут производиться душою писателя (или его «посмертной энергией») и после его физической смерти 8. О том, что поэзия существует и в загробном мире, писал еще Сведенборг, подчеркивая, однако, что это поэзия на особом, высшем языке, не доступном ни пониманию, ни даже восприятию людей. В то же время Сведенборг допускал возможность духов сообщаться с людьми на их земных наречиях: в случае такой коммуникации духовный язык преломляется в сознании смертного, как бы материализуется («одевается») в «физическую» форму. Спириты, наследники Сведенборга, превратили это допущение в регулярную практику и заменили эзотерический опыт массовым производством. Получалось, что духи диктуют произведения на нашем (их бывшем) несовершенном языке (косвенно этот тезис оправдывал графоманский характер абсолютного большинства посланий), но эти произведения отражают новый, более высокий, духовный, статус покойных авторов. Отсюда медиумические тексты оказываются в высшей степени — дистиллированно! — спиритуальны, то есть свободны от свойственных прижизненному творчеству данного автора материалистических «пятен» и «заблуждений». В каждом таком тексте видели последнее, итоговое, суммированное суждение автора о себе и оставленном мире 9. В итоге получалось, что, хотя Шекспир писал оттуда «по-шекспировски», Байрон —«по-байроновски», а Шатобриан — «по-шатобриански», медиумические опросы писателей сливались в своего рода коллективный психологический (или пневматологический) портрет счастливого мертвого автора, отличительными чертами которого являлись покой, прощение обид, отрешение от всего земного, сочувствие к тем, кто еще не перешагнул черты, отделяющей земной мир от духовного, восхваление красот загробного мира. Сравните, например, «посмертные» стихи Эдгара Аллана По, переданные через посредство известного американского медиума Лиззи Доутен (стихотворение, «отменяющее» знаменитый «Raven», называется «Resurrexi»):

From the throne of Life Eternal

From the home of love supernal,

Where the angels’ feet make music over all the starry floor —

Mortals, I have come to meet you,

Come with words of peace to greet you,

And to tell you of the glory that is mine forevermore (Doten: 104—105).

Можно сказать, что в спиритистской мифологии писатель-покойник играл роль счастливого эмигранта, пишущего восторженные послания-призывы задержавшимся соотечественникам10:

Могу и я поведать миру О том блаженстве душ земных, Что уготовано для них В мирах иных (СА: 131).

Приведем в качестве иллюстрации к этой «загробной поэтологии» сообщение, полученное спириткой Олимпией Одуар (ее книга была переведена на русский язык в 1875 году). Госпожа Одуар установила прочный медиумический контакт с духом Александра Дюма (покойный интересовался спиритизмом), который, в свою очередь, помог ей выйти на самого Уильяма Шекспира. Последний, в ответ на запрос о существовании в его времена спиритической секты (старинный спор шекспироведов), прислал следующее галантное письмо:

Сударыня, меня чрезвычайно радует вернуться на землю, чтоб послужить утверждению верования, которое было главным утешением моей столь беспокойной жизни. Да, я был спирит, и с тех пор, как я здесь, в небесных сферах, я часто спрашиваю себя, не скажут ли однажды смертные, читая мои произведения: «Но ведь тот, за которым мы признаем гений, был спирит — следовательно, верование не может быть сказкой, созданной больным мозгом. Надежда, что мои творения могут послужить нравственной поддержкой спиритизму, возбудила во мне сильнейшую радость. Если бы вы вызвали меня ранее, то я счел бы своим долгом явиться на ваш призыв, потому что для меня всякий спирит брат <…> Если вы скажете мне, что вы недостаточно знамениты, чтобы осмелиться вызвать такого великого писателя, то я отвечу вам, сударыня, что вы оскорбляете меня, думая, что я горжусь своими произведениями. Это только человеческие произведения, и здесь они ценятся очень низко. В наших областях гений, который мы зовем величием души, может быть свойствен только очистившимся душам, для нас не имеет значения их большая или меньшая земная известность. Сколько ученых, сколько знаменитых людей, с которыми мне было бы неприятно вступить в сообщение fuitique! Но сколько, напротив, простых и неизвестных смертных, к которым бы я с радостью явился, чтобы сообщить истины о настоящей жизни — о той, которую вы называете загробной жизнью.

Далее Шекспир (его дух) сообщает, что действительно в Англии его времени была секта спиритов, к которой он принадлежал. Столами тогда не пользовались, но имели «свои вдохновения» и могли «заставлять являться духов, подобно медиуму Вилльямсу». Рассказав о своих вдохновениях и видениях, Шекспир (его дух) заключает:

--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--