Дипломная работа: Валерий Брюсов
Эту параллель современники проводили неоднократно: Бальмонт – Моцарт, Брюсов – Сальери. Детально развила ее в своем эссе Цветаева: "Бальмонт, Брюсов. Только прислушаться к звуку имен. Бальмонт: открытость, настежь – распахнутость. Брюсов – сжатость <...> В Брюсове тесно, в Бальмонте просторно. Брюсов глухо, Бальмонт звонко. Бальмонт: раскрытая ладонь – швыряющая, в Брюсове скрип ключа" (Цветаева. Герой труда. С. 83). Сказано не без оснований, – достаточно посмотреть их переписку. Бальмонт нередко пишет другу стихами – что ему стоит щедрой рукой выбросить лишнюю горсть жемчужин? Брюсов – всегда прозой, хотя и с разными позами: разочарования - "я вообще не пишу стихов", серьезности – нечего, дескать, драгоценности разбрасывать, - но ясно одно: писать стихи ему труднее, для него это "работа". Об этом тоже говорит Цветаева: "Бальмонт, как ребенок, и работая – играет, Брюсов, как гувернер, и играя – работает (тягостность его рондо, ронделей, ритурнелей, - всех поэтических игр пера). Как фигуры (вне поэтической оценки) одна стоит другой" (Там же. С. 87).
Брюсов инстинктивно чувствовал, что творческий потенциал друга превосходит его собственный, и смертельно боялся, что тот займет облюбованное им место главы новой школы. Но чувств своих не открывал. В 1896 г. в письме критику П. Перцову он писал: "Заметили ли Вы, что с недавних пор у нас начала образовываться школа в поэзии. Я говорю о школе Бальмонта <...> О, как этому можно радоваться! Подумайте, - тогда невозможны станут Федоровы, Лебедевы, Тулубы. Тогда у самых плохих стихотворцев будет цель – они будут нужны, как цемент, как пьедестал для учителя; они будут разъяснять его намеки, будут служить переводчиками между ним и его веком. Я готов радоваться всем сердцем" (Письма В.Я. Брюсова к П.П. Перцову. М., 1927, С. 78). Не правда ли, что-то это очень напоминает?
А если в партию сгрудились малые,
Сдайся, враг, замри и ляг.
Партия - рука миллионопалая,
Сжатая в один громящий кулак... (В.В. Маяковский "Владимир Ильич Ленин")
И действительно, даже сейчас многие авторы XX начала века оказываются в поле зрения историков литературы именно по своей принадлежности к направлению. Тем, кто шел своим путем, приходилось труднее. Внешне на первых порах Брюсов признавал первенство Бальмонта, но втайне уже подумывая о том, как свести его с дистанции, - как можно свести с дистанции перспективную скаковую лошадь, на которую ставят все. Андрей Белый вспоминал чуть более поздний период, когда "провожая Бальмонта в далекую Мексику, встал он с бокалом вина и, протягивая над столом свою длинную руку, скривясь побледневшим лицом он с нешуточным блеском в глазах дико выорнул: "Пью, чтоб корабль, относящий Бальмонта в Америку, пошел ко дну" (Белый А. Начало века. М.- Л. 1933, С. 178). Как говорится, "говорите правду и никто вам не поверит". В конечном итоге с Бальмонтом все так и вышло, как хотел Брюсов.
Бунин тоже познакомился с Брюсовым в середине 90-х, и познакомил их Бальмонт. "Я увидел молодого человека с довольно толстой и тугой гостинодворческой (и широкоскуло-азиатской) физиономией. Говорил этот гостинодворец, однако, очень изысканно, высокопарно, с отрывистой и гнусавой четкостью, точно лаял в свой дудкообразный нос, и все время сентенциями, тоном поучительным, не допускающим возражений. Все было в его словах крайне революционно (в смысле искусства), - да здравствует только новое и долой все старое! Он даже предлагал все старые книги дотла сжечь на кострах, "вот как Омар сжег Александрийскую библиотеку!" - воскликнул он. Но вместе с тем для всего нового у него уже были жесточайшие, непоколебимые правила, уставы, узаконения, за малейшие отступления от которых он, видимо, готов был тоже жечь на кострах" (Бунин. Собр. соч. в 9-ти тт. Т. 9. С. 288). Отношения между ними поначалу были дружескими, и Брюсов даже называл Бунина в числе "самых ярых распространителей" своих стихов. Благодаря поддержке Бунина он впервые смог опубликовать свои произведения в периодической печати – в 1899 г., в одесской газете "Южное обозрение". Но как только необходимость в распространителях отпала, Брюсов заявил Бунину, что его собственные стихи никого не интересуют. Такого отношения Бунин, естественно не простил.
Первый свой авторский сборник (1896 г.) Брюсов скромно назвал "Chefs d’ euvre" ("Шедевры"). Успеха он не имел.
В 1897 г. Брюсов женился на Иоанне Матвеевне Рунт (1876 – 1965), служившей в их доме гувернанткой его сестер. Его пленило, что молоденькая гувернантка героически защищала его рукописи от посягательств няни Секлетиньи, наводившей в доме порядок. В выборе жены Брюсов не ошибся. Иоанна Матвеевна с благоговением относилась к литературным трудам мужа, и после его смерти на долгие годы стала главным хранителем его творческого наследия. Впрочем, страницы дневника, заполнявшиеся после женитьбы, производят наиболее человечное впечатление из всего, написанного Брюсовым. Вот запись от 2 октября 1897 г. "Недели перед свадьбой не записаны. Это потому, что они были неделями счастья. Как же писать теперь, если свое состояние я могу определить только словом "блаженство"? Мне почти стыдно делать такое признание, но что же? Так есть" (Дневники. С. 44 - 45). Молодую жену Брюсов зовет "Эда" и говорит о ней просто и ласково. Весну 1898 г. молодые провели в Крыму. Это время Брюсов вспоминал, как самое светлое в жизни. Уже в зрелые годы, решив вспомнить всех своих возлюбленных, которых он насчитывает не то тринадцать, не то четырнадцать, Брюсов пишет венок сонетов "Роковой ряд". Каждой женщине посвящен сонет, имена частично сохранены, частично изменены. "Эда" стала "Ладой".
Да! Боль былую память множить рада!
Светлейшая из всех, кто был мне дан.
Твой чистый облик нимбом осиян,
Моя любовь, моя надежда, Лада.
Нас обручили гулы водопада,
Благословил, в чужих краях, платан,
Венчанье наше славил океан,
Нам алтарем служила скал громада!
Что бы ни было, нам быть всегда вдвоем;
Мы рядом в мир неведомый войдем,
Мы связаны звеном святым и тайным!
Но путь мой вел еще к цветам случайным,
Я должен вспомнить ряд часов иных,
О, счастье мук, порывов молодых!
Стихотворение звучит, можно сказать, даже задушевно. Не будем отказывать Брюсову в способности искренне чувствовать, однако заметим, что столь же задушевно (каждое - по-своему) звучат остальные тринадцать сонетов венка, написанные чуть не за час, на спор.
"Случайные цветы" он считал для себя необходимыми. Стихи и даже письма, посвященные другим женщинам, полны надрывов и демонизма. Бальмонт впоследствии вспоминал забавный случай периода их дружбы, когда Брюсов перепутал конверты и прислал ему письмо, предназначавшееся очередной возлюбленной, в котором демонизм соседствует с "гостинодворством": "Маня! Моя любимая! Мысль о тебе как палящий ветер Африки. Приходи в субботу: я именинник" (Письма К.Д. Бальмонта к Дагмар Шаховской. – Звезда. 1997. № 9. С. 156).
Любовная лирика Брюсова - вещь весьма специфическая. В ранний период он подражает Фету – но уже стыдится этого подражания:
В тиши задремавшего парка
"Люблю" мне шептала она.