Доклад: Элегический дистих
Выбор Пушкиным формы элегического дистиха для названных произведений далеко не случаен: они так или иначе связаны с темой Античности (царскосельская статуя и статуя играющего в свайку – подражания античным скульптурам, адресат эпиграмм на “Илиаду” Н.И.Гнедич – переводчик с древнегреческого языка). Ту же связь обнаруживаем и в стихотворениях “Кто на снегах возрастил Феокритовы нежные розы?..”, “Рифма”, “Труд”.
Эта связь была определена широкой популярностью формы в древнегреческой, а затем и в древнеримской поэзии. Сперва чередование строк гекзаметра и пентаметра распространилось в лирическом жанре элегии (с патриотической тематикой – у Каллина и Тиртея, с любовной – у Мимнерма). В римской поэзии элегический дистих проникает как в предельно малые формы (эпиграммы Катулла), так и в большие (“Наука любви” Овидия). Средневековые поэты-латинисты создают многочисленные подражания древним классикам, активно используя элегический дистих в жанрах эпитафии, сатирической эпиграммы, послания, даже научного трактата в стихах. Пик интереса к элегическому дистиху – как в западноевропейской, так и в русской поэзии – приходится на период романтизма. Немецкие поэты И.В.Гете и Ф.Шиллер создают широкий цикл эпиграмм “Ксении”, вместивший несколько сотен сатирических двустиший.
В России к этой форме часто обращаются стихотворцы пушкинского круга А.А.Дельвиг (“Купидону”, “Мы”, “Утешение”, “Смерть” и др.) и В.К.Кюхельбекер (“Разлука”, “К Матюшкину”, “Отчизна”, “Memento mori” и др.).
Лучшие образцы русского элегического дистиха середины XIX в. – в творчестве Фета. Он использовал популярную форму в разнообразных по тематике, тону и стилю элегиях: в стихотворениях на “антологические” темы (“Кусок мрамора”, “Сон и Пазифая”, “Сон и Смерть”), в стилизованных под Античность пейзажных зарисовках (“Долго еще прогорит Веспера скромная лампа…”) и эпических миниатюрах (“Амимона”).
Особенно интересны образцы медитативной лирики, в которых характерные для творчества Фета мотивы помогает воплотить подражание технике античных стихотворцев (“Право, от полной души я благодарен соседу…”, “Любо мне ночью стоять у окошка в потемках…”, “Каждое чувство бывает понятней мне ночью, и каждый…”). Интересна мотивация обращения Фета к традиционно нерифмованному элегическому дистиху в любовном послании “Друг мой, бессильны слова, - одни поцелуи всесильны…”:
Правда, и сам я пишу стихи, покоряясь богине, -
Много и рифм у меня, много размеров живых…
Но меж ними люблю я рифмы взаимных лобзаний,
С нежной цезурою уст, с вольным размером любви.
В целом в русской поэзии середины XIX в. элегический дистих редко появляется в произведениях “серьезных” жанров, но все чаще его используют авторы пародийных и сатирических эпиграмм. Так, Козьма Прутков в эпиграмме “Философ в бане” формой элегического дистиха пародирует “античную” лирику Н.Ф.Щербины. В то же время поэт-демократ М.Л.Михайлов облекает в форму античных двустиший острую политическую сатиру (“Конституционист”, “Недоразумение”, “Взыскание”, “Полицейская гуманность” и др.).
К началу ХХ в. чередование гекзаметра и пентаметра используется в основном в переводах с древнегреческого и латинского языков. Завершается процесс смыслового “облегчения” этой древней формы: в самостоятельных произведениях русские поэты первой половины ХХ в. чаще всего прибегают к элегическому дистиху как к средству оформления юмористического содержания. Это характерно даже для такого поклонника античной культуры, как О.Э. Мандельштам (эпиграммы “На В.К.Шилейко”, “На М.Л. Лозинского”, “Подражание новогреческому”). Русская поэзия второй половины ХХ в. форму элегического дистиха не востребовала.