Доклад: Космизм Есенина как зарождение темы богоборчества

Плачь и рыдай, Московия!

Новый пришел Индикоплов.

Все молитвы в твоем часослове я

Проклюю моим клювом слов.

Ныне ж бури воловьим голосом

Я кричу, сняв с Христа штаны:

Мойте руки свои и волосы

Из лоханки второй луны.

До Египта раскорячу ноги,

Раскую с вас подковы мук...

Поэт отбрасывает прочь мотивы смирения и покорности некоторых своих ранних стихов, ибо "иное постиг учение". Он полон жизненных сил, уверенности в себе и "сегодня рукой упругою готов повернуть весь мир":

...Ныне на пики звездные

Вздыбливаю тебя, земля!

Протянусь до незримого города,

Млечный прокушу покров.

Даже богу я выщиплю бороду

Оскалом моих зубов.

Ухвачу его за гриву белую

И скажу ему голосом вьюг:

Я иным тебя, господи, сделаю,

Чтобы зрел мой словесный луг!

Уведу твой народ от упования,

Дам ему веру и мощь...

Этот пример еще раз доказывает, что Есенин призывает идти за ним, верить в его слово, а не в Слово Божье. Есенин – дитя революции, и точнее даже ее двигатель.

Он не может спокойно смотреть теперь на то, как люди с упованием смотрят на небеса, ожидая чего-то лучшего не прикладывая при этом никаких усилий к этому.

Народ бессилен, когда надо действовать.

Есенин пытается даже посмеяться над Богом, заставить его подчиняться ему, потому что именно ему – Есенину если раньше были известны лишь все тайны вселенной, то теперь ему и дана мощь, сила и вера в человека, что не только бог может совершать великое, но и сам человек.

Уже в 1917-1918 годах образы и лексика, заимствованные поэтом из арсенала христианской религии, к которым он в то время еще прибегал, вступают в противоречие с явным тяготением Есенина как художника-реалиста к лексике, образам, рожденным Октябрем и передающим революционный накал тех незабываемых дней. Так, в поэме "Иорданская голубица", как кульминация, звучат строфы:

Небо - как колокол.