Изложение: Прощание с Матерой (В.Распутин)

— Что, бабушка, скоро и ты эвакуируешься?

— Куируюсь, куируюсь, — даже и без вздоха, спокойно, послушно отвечала она.

— Неохота, наверно, отсюда уезжать?

— А какая тут охота. На свом-то месте мы бы, старухи, ишо ползали да ползали полегоньку, а вот погоди, сковырнут нас, и зараз все перемрем.

Андрей считает, что пока человек молод, надо все посмотреть и везде побывать. Надо не поддаваться судьбе, самому распоряжаться над ней, на что Дарья откликается: “Распорядись... Охота на тебя поглядеть, до чего ты под послед распорядишься... Ты думаешь, ежели ты человек родился, дак все можешь?” Ну а по мнению Андрея, человек столько может, что и сказать нельзя, что он может. Что захочет, то и сделает.

— Это сделает, сделает, — соглашается Дарья.

— Ну, так что ты тогда говоришь?

— То и говорю. И помнет и подымет. Ты со мной, Андрюшка, не спорь. Я мало видала, да много жила. И про людей я разглядела, что маленькие они. Как бы они ни представлялись, а маленькие. Жалко их. В тебе сила играет, ты думаешь, что ты сильный, все можешь. Нет, парень. Я не знаю ишо такого человека, чтоб его не жалко было. Будь он хошь на семь пядей во лбу. Люди про свое место под богом забыли — от че я тебе скажу. И мы не лутчей других, кто до нас жил. Бог, он наше место не забыл, нет. Он видит, загордел человек, ох, загордел. Гордей, тебе же хуже. Тот малахольный, который под собой сук рубил, тоже много чего о себе думал. А шмякнулся, печенки отбил — дак он об землю их отбил, а не об небо. Че говорить — сила вам нонче большая дадена. Да как бы она вас не поборола, сила-то эта... Она-то большая, а вы-то как были маленькие, так и остались.

За столом долго разговаривали, и выяснилось, что Андрей собирается участвовать в затоплении Матёры. “Много ли толку от этой Матёры?” — говорит он. Дарья напоминает Павлу о том, что надо перенести могилы предков. Андрей удивился.

13

Дождь все лил и лил. Спасаясь от сырости, топили печи. Петруха без конца приставал к Андрею с разговорами о стройке, куда собрался ехать, но с тем, чтобы ему там дали квартиру. Мать его Катерина, оставшаяся ни с чем, поселилась у Настасьи.

В эти негодные для работы дни от тоски и безделья, а пуще от какой-то неясной, вплоть подступающей тревоги люди часто собирались вместе, много говорили, но и разговоры тоже были тревожными, вязкими, с длинными прогалами молчания. Правда в том, что надо переезжать, надо, хочешь не хочешь, устраивать жизнь там, а не искать, не допытываться, чем жили здесь. Неизвестно откуда пришла боль, тихая, глубокая, что ты и не знал себя до теперешней минуты, не знал, что ты — не только то, что ты носишь в себе, но и то, не всегда замечаемое, что вокруг тебя, но потерять его иной раз нестрашнее, чем потерять руку или ногу. Человек не един, немало в нем разных, в одну шкуру, как в одну лодку, собравшихся земляков, перегребающих с берега на берег, и истиннный человек выказывается едва ли не только в минуты прощания и страдания — он это и есть, его и запомните.

Вот стоит земля, которая казалась вечной, но, выходит, что казалась — не будет земли. Почему, почему при них, кто живет сейчас, ничего не станет на этой земле? — не раньше и не позже? Спроста ли? Хорошо ли? Чем, каким утешением унять душу?

Промежутки от дождя до дождя стали больше, подул верховик и с натугой, с раскачкой сдвинул наконец влипшую в небо мокрень, потянул ее на север. В один из таких не устоявшихся еще, шатких дней — не дождь и не вёдро, не работа и не отдых — приехал Воронцов и с ним представитель из района, отвечающий за очистку земель, которые уйдут под воду. Первым говорил Воронцов — о том, что надо закончить сенокос по-ударному, и люди, не перебивая, смотрели на него так, будто он свалился с луны: что он говорит? — дождь за окном. И верно, опять сорвался дождь, застучал по крыше, но Воронцов, завернутый в плащ-палатку, ничего не видел и не слышал, он толковал свое. Представитель из района, по фамилии Песенный, приказал, чтобы к половине сентября Матёра была полностью очищена от всего, что на ней стоит и растет. Двадцатого числа Государственная комиссия поедет принимать ложе водохранилища.

— Да мы картошку не успеем выкопать. Хлеб не успеют убрать. Вот так же задурит погода... — несмело возразил кто-то.

Песенный развел руками; отвечал Воронцов:

— С личной картошкой как хотите, хоть совсем ее не копайте. А совхозный урожай мы обязаны убрать. И мы его уберем. В крайнем случае из города силы подъедут.

Из собрания запомнили еще, что Воронцов, наказывая не ждать последнего дня и постепенно сжигать все, что находится без крайней надобности, поставил матёринцам в пример Петруху, который первым очистил свою территорию.

И только по избам, отогревшись, загалдели люди: середина сентября. Полтора месяца осталось. Не заметишь, как и пролетят. И непривычно, жутко было представлять, что дальше дни пойдут уже без Матёры-деревни. Будут всходить они, как всегда, и протягиваться над островом, но уже пустынным и прибранным, откуда не поднимутся в небо человечьи глаза. И дальше дни пойдут без запинки мимо, все мимо и мимо.

14

Андрей тоже послушал на собрании, что привезло начальство. Вернувшись, подробно передал Дарье. Она только и сказала: “Но-но” — и добавила: “Вот так бы и человеку. Сказали бы, когды помирать, — ну и знал бы, готовился... без пути не суетился бы...” Вспомнив разговор, который состоялся в день его приезда, Андрей заговорил:

— Бабушка, ты сказала тогда, что тебе жалко человека. Всех жалко.

Помнишь, ты говорила?

— Помню. Как не помню.

— Почему тебе его жалко?

Дарья попыталась отшутиться, но Андрей не отставал.

— А че ты, не маленький ли, че ли? — спросила она, втягивая себя постепенно в разговор, подбираясь к тому, что могла сказать. — Не прибыл, поди-ка. Какой был, такой и есть. Был о двух руках-ногах, боле не приросло. А жисть раскипяти-и-л... страшно поглядеть, какую он ее раскипятил. Ну дак сам старался, никто его не подталкивал. Он думает, он хозяин над ней, а он да-авно уже не хозяин. Давно из рук ее упустил. Он только успевай поворачивайся. Ему бы попридержать ее, помешкать, оглядеться округ себя, че ишо осталось, а че уже ветром унесло... Не-ет, он тошней того — ну понужать, ну понужать! Дак он этак надсадится, надолго его не хватит. Надсадился уж — че там!..

Андрей принимается рассказывать Дарье о машинах, которые все делают. Как же может человек надсадиться? Она, наверное, рассказывает ему про старого человека, который сто лет назад жил?

Дарья недовольно обернулась от чугунков и выпрямилась: