Контрольная работа: Сопоставительная характеристика творчества поэтов-романтиков Н. Тихонова и Н. Асеева

«Другу»

Хронотоп

Мы уже говорили, что Тихонов обнаруживает переклички с Гумилевым в плане широты изображаемого мира: мы вслед за писателем погружаемся в разные страны (Америка, Армения, Индия, Китай, Туркменистан, Узбекистан, Бельгия и т. д.), но это может быть и родная Россия, Москва. Асеев не столь масштабен, его хронотоп реже выходит за пределы нашей страны (разве только Кавказ), но зато его взгляд обращается в самые разные уголки нашей Родины: Москва, Ленинград, Свердловск, Нижний Тагил, Волоколамск, Ясная Поляна, Донбасс, Севастополь, Смоленск и т. д. Это говорит об ощущении единства не только в пределах одного русского народа, но и целой планеты, о желании идти рука об руку со всеми народами мира и тем более со своим.

Повествование с позиции современности, писатели не уводят нас в прошлое, о будущем говорят лишь как о мечтах, действие происходит в настоящем – в России начала – середины XX века, иногда стихи уже в заголовке содержат совершенно определенную дату: «Осень в Латвии 1917 года», «14 июля 1935 года», «Нумансия. 1938», «1919 – 1941» и т. д. Это говорит об исторической важности сегодняшнего дня, быстром реагировании на современные события, социальной направленности произведений, герой занимает активную жизненную позицию.

Основные темы, образы и изобразительно-выразительные средства

Национально-фольклорные элементы (романтические мотивы запорожских песен, образы русских сказок, славянская мифология) ранних стихов Асеева (см. «Венгерская песнь»: образы ивы, чаек, Перуна и Одина), усилившиеся под бесспорным влиянием В. Хлебникова, определяли на первых порах и асеевское восприятие революции. Он славит Советскую Россию («Россия издали») в деревенских образах: лен, синь, черные пашни, ковыли, черешни, зеленя, покос. В дальнейшем он отойдет от этого в пользу наибольшей точности образов, а главное – их актуальности, основное направление развития – от усложненной образности к прозрачной ясности стиха.

Конечно же, одним из самых ярких является образ революции, как правило, это метафорическое изображение: «медная заря», «железный зов»,

Под музыку шарманки,

Под пляску косарей,

Улыбку маркитантки,

И пурпуры царей,

Под свист толпы народной,

Где стон и пулемет,

Дорогою свободной

Вперед она идет.

«Революция»

С образом революции непосредственно связан образ войны (кстати, Тихонову она знакома не понаслышке, будучи еще юношей, он ушел добровольцем и участвовал в боевых действиях). Это может быть поэтическое описание через олицетворения («пулемет задыхался, хрипел, бил»), метафоры («мелькнувший смерти колокольный гул», «смерть стоит над головой»), но иногда это реалистичные картины («И враг, спеша нас перебить скорее…», «Я свежий труп ищу в траве//Я свежий труп ищу//Он пал с осколком в голове…», «И дети не пугались мертвецов», «в крови весь караул//Лежит голова к голове», «И табак от крови прилип к рукам усталых солдат»), может быть даже оксюморонные (Длинный путь. Он много крови выпил.//О, как мы любили горячо - //В виселиц качающемся скрипе//И у стен с отбитым кирпичом.). Однако, самые страшные реалии словно поэтизируются, мы не слышим крика, не шокированы, наоборот убийство человека подано как героизм, отдать собственную жизнь – подвиг («У кого жена, дети, брат – Пишите, мы не придем назад», «У каждого семья и дом, Становись под пули, солдат»). Язык Тихонова очень метафоричен (не только по отношению к революции, войне и проч. – всегда): «Как мокрые раздавленные сливы У лошадей раскосые глаза», «Трясется холм от ужаса, как карлик, Услышавший циклопью болтовню, И скоро облачной не хватит марли На перевязки раненому дню» и пр.

Контаминация таких качеств, как естественность и смелость, точность и метафоричность («как телеграмма, летит земля», «полюбила меня не любовью, как березу огонь — горячо», «мою душу кузнец закалил не вчера, студил ее долго на льду»), часто лежит в структуре тихоновского образа. Вместе с тем поэт сдержан, лаконичен, и поэтические строки концентрируются в афоризмы («мертвые, прежде чем упасть, делают шаг вперед», «знаю я, что небо небогато, но про землю стоит говорить»).

Ритмико – мелодическая организация

У обоих писателей ритмическая картина довольно разнообразна, используются как традиционные силлабо-тонические размеры, так и силлабические, создающие фольклорные, песенные мотивы. У Асеева встречаем больше маршевых, чеканных нот (опять же, скорее всего влияние Маяковского), акцентный стих, «лесенку», это закономерно, ведь в тех жанрах, которые у него преобладают, вряд ли были бы уместны, например, дактиль или дольник. У Тихонова интересна следующая особенность. Он экспериментирует с балладой и на уровне метрики, она перестает звучать напевно, отчетливо слышится марш («Баллада о гвоздях» - шестистопный ямб с усеченной шестой стопой).

В целом же, ритмический рисунок стихотворений Асеева более разнообразен, нежели у Тихонова, что явилось следствием прежде всего его раннего увлечения футуристической игрой со словом и ритмом. Тихонов придерживается традиционной ритмики, при которой длина синтагмы совпадает с длиной стихотворной строки, что порождает такое качество текста, как удобочитаемость: читатель полностью сосредоточится на содержании, а вслед за ним – на пафосе стиха.

Элемент анализа стихотворения

«Мы пили песни, ели зори…» Н. Асеева и «О России» Н. Тихонова. В обоих произведениях рисуется образ старого мира, побежденного новой, революционной силой.

Причем, что интересно, новый мир у Тихонова рисуется через отрицательное сравнение («Не в сладостной ласке кнута», «Не к морю пойдет за варягом, / Не к княжей броне припадет»), что сообщает нам о тех характеристиках старой России, которых в новой уже не будет. Старый мир у Асеева – мир мещанства, и его образ – это собирательный портрет «темных Семеновых», чью жизнь символизирует колесо вечно повторяющихся, одних и тех же событий. Две последующие, анафорично начинающиеся строфы («О, если б…»), обнажают жгучее желание лирического героя избавиться от всего меркантильного мещанства с библейским размахом: гиперболизированный ветер, – чтобы, как после Всемирного потопа, остались только титаны – «мы» из первой строфы.

Помимо отрицательного сравнения, Тихонов использует семантический повтор слова: «горевать» (горесть, горевая, горюн как варианты устаревшего словоупотребления), что совместно с образами воронов и пира хищников создает картину нечистых сил и темного времени. Это несчастная, печальная и уже мертвая Россия.

«В наивной и романтической форме я искал, как выразить в стихах чувство нового, небывалого, того, что торжествовало над холодом, голодом, разрухой, гражданской войной, но мне было ясно, что победа будет за силами, которые должны сокрушить старый мир» (Тихонов). В противовес старому миру, в стихотворении Тихонова создается образ разрушительных «сил», кующих новую жизнь. Мертвое—живое, разлагающее—созидающее. Животворящая сила понимается через «весенние» дефиниции («весенняя сила», «вешний народ»), что и понятно: весна – это всегда период возрождения:

Поверим и солнцу, и людям,

И песням, рожденным в огне.

«В пестром хаосе стихов для меня было самым главным ощущение этого нового мира и его хозяина — победившего пролетариата» (Тихонов).