Курсовая работа: Дело царевича Алексея Петровича
По возвращении Алексея из Германии Петр спросил, что он усвоил из геометрии и фортификации. Вопрос испугал царевича, он боялся, что отец тут же сделать чертеж, а у него не получится. Вернувшись к себе домой, Алексей взял пистолет и попытался прострелить правую руку, но выстрел оказался неудачным: ладонь лишь сильно опалило порохом. Петр был настолько разгневан поступком царевича, что избил его и приказал больше не показываться при дворе.
После несостоявшегося экзамена все как будто бы затихло. Отец и сын не поддерживали между собой никаких контактов, но наиболее проницательные сторонники Алексея понимали, что так долго продолжаться не может. В 1714 году царевич по совету врачей уехал на воды в Карлсбад (для лечения чахотки. – Л.Р.). «Кикин рекомендовал ему по окончании лечения поехать в Голландию, а потом в Италию и пробыть за границей как можно дольше, хотя бы года три. Ведь мало ли что могло произойти за это время. Но Петр продолжал здравствовать, и царевичу пришлось вернуться домой. По приезде его в Россию Кикин спросил: «Был ли кто у тебя от двора французского?» «Никто не был», — отвечал Алексей. «Напрасно, — продолжал Кикин, — ты ни с кем не видался от французского двора и туда не уехал: король человек великодушный; он и королей под своей протекцией держит, а тебя ему не великое дело продержать». Таким образом, уже до 1716 года обсуждалась необходимость бегства царевича за границу».[[19] ]
Шарлотта узнала о намерении мужа отправиться за границу только перед самым его отъездом. «Во время пребывания Алексея в чужих краях она, кажется, не получила ни одного письма от него и даже не знала точно о его местопребывании».[[20] ] Во время отсутствия мужа Шарлотта родила дочь Наталью (12 июля 1714 г.)[[21] ]. А в декабре 1714 года Алексей возвратился в Петербург. В первое время после приезда из-за границы он был ласков в обращении с женой, но скоро у него появилась любовница Евфросинья (либо Афросинья), крепостная девка учителя царевича Вяземского. «Евфросинья была страшной, маленькой, рыжей, коренастой, с толстыми губами и манерами неряхи. Безграмотная пьяница, она с удовольствием заменила царевичу его законную жену».[[22] ]
12 октября 1715 года Шарлотта родила сына Петра, а 22 октября скончалась.[[23] ],[[24] ] На следующий день после погребения кронпринцессы, Екатерина также родила сына Петра.
На взгляд Петра, его сын все больше и больше отстранялся от обязанностей наследника трона, шарахался и отступал при первой трудности. Вместо того чтобы естественным образом стать сподвижником отца в его трудах, Алексей окружил себя противниками всего, что олицетворял собою Петр. Император решил, что с этим пора разобраться; «…пассивный, ленивый и запуганный человек, не имеющий интереса ни к военному делу, ни к морю и кораблям, не сочувствующий реформам и не желающий строить на фундаменте, заложенном отцом, должен одуматься и перемениться».[[25] ]
В день погребения принцессы Шарлотты царевичу передали письмо, которое Петр написал за шесть дней до этого [[26] ]. В письме «царь упрекал сына в том, что тот не интересуется «правлением дел государственных», «паче же всего» воинским делом, «чем мы от тьмы к свету вышли, и которых не знали в свете, ныне почитают». В свойственной ему экспрессивной манере выражая тревогу о судьбе «насаженного и возращенного», Петр сетовал: «Еще ж и сие воспомяну, какова злого нрава и упрямого ты исполнен! Ибо, сколь много за сие тебя бранивал, и не точию бранил, но и бивал, к тому ж столько лет почитай не говорю с тобою; но ничто сие успело, ничто пользует, но все даром, все на сторону, и ничего делать не хочешь, только б дома жить и им веселиться…»».[[27] ] Завершалось письмо угрозой лишить царевича наследства в случае, если он не изменится: «Ежели же ни, то известен будь, что я весьма тебя наследства лишу, яко уд гангренный, и не мни себе, что я сие только в устрастку пишу: воистину исполню, ибо за мое отечество и люди живота своего не жалел и не жалею, то како могу тебя непотребного пожалеть? Лучше будь чужой добрый, неже свой непотребный».[[28] ]
Реакция Алексея на письмо оказалась противоположной той, которой ожидал отец. Призывы Петра вселили в него ужас, и он бросился к своим ближайшим доверенным людям за советом. «Кикин посоветовал отказаться от прав на престол, сославшись на слабое здоровье. «Тебе покой будет, как ты от всего отстанешь, лишь бы так сделали; я ведаю, что тебе не снести за слабостию своею, а напрасно ты не отъехал (в Германию), да уж того взять негде»».[[29] ] Вяземский соглашался, что царевичу следует объявить себя неспособным нести тяжкое бремя короны. Все «близкие люди» Алексея, опасаясь худшего, посоветовали ему отречься. Тогда царевич взмолился, чтобы князь Василий Долгорукий уговорил царя позволить ему отречься от престола полюбовно и прожить остаток дней в деревенском имении. Долгорукий обещал поговорить с Петром.
Через три дня после получения отцовской декларации царевич написал ответ: «…я вас, государя, всенижайше прошу: понеже вижу себя к сему делу неудобна и непотребна… Того ради наследия (дай Боже вам многолетнее здравие!) российского по вас (хотя бы и брата у меня не было, а ныне, слава Богу, брат у меня есть, которому дай Боже здоровья) не претендую и впредь претендовать не буду, в чем Бога - свидетеля полагаю на душу мою…Детей моих вручаю в волю вашу; себе же прошу до смерти пропитания. Сие предав в ваше суждение и волю милостивую, всенижайший раб и сын Алексей».[[30] ]
Получив письмо Алексея, Петр увиделся с князем Василием Долгоруким, тот передал царю свой разговор с царевичем. «Казалось, Петр был согласен пойти на встречу желанию сына, и Долгорукий потом рассказывал Алексею: «Я с твоим отцом говорил о тебе. Я тебя у отца с плахи снял. Теперь ты радуйся, дела тебе не до чего не будет». Если итог этого разговора в целом ободрил Алексея, то упоминание о плахе его вряд ли порадовало».[[31] ]
На самом деле Петр был очень недоволен, он не мог понять - как серьезный человек так легко отмахнулся от престола? Искренне ли было его отречение?.. Целый месяц царь размышлял и ничего не предпринимал. Потом вмешалась судьба, и дело едва не разрешилось само собой. Во время пирушки у адмирала Апраксина у царя случился судорожный припадок, он сильно заболел. Двое суток главные министры и члены сената не покидали комнаты рядом с его спальней. 2 декабря положение стало настолько критическим, что царя причастили и соборовали. Однако Петр преодолел болезнь и стал поправляться. Пока царь болел, Алексей хранил молчание и только раз навестил его. «Возможно, это объяснялось тем, что Кикин предупредил царевича опасаться подвоха: он подозревал, что Петр притворяется больным или, по крайней мере, преувеличивает свою болезнь, и причастился нарочно, чтобы посмотреть, как окружающие, а особенно Алексей, поведут себя в ожидании его неминуемой кончины».[[32] ]
Оправившись, Петр снова написал Алексею. 19 января 1716 г. царевич получил второе письмо отца с требованием ответить немедленно: ««Того ради так остаться, как желаешь быть, ни рыбою, ни мясом, невозможно; но или отмени свой нрав и нелицемерно удостой себя наследником, или будь монах: ибо без сего дух мой спокоен быть не может.. »».[[33] ]
Этот ультиматум как громом поразил царевича. Превратиться в того сына, какого было угодно видеть Петру он не мог, как ни старался; а уйти в монастырь ему не хотелось, уж очень царевич привязался к Ефросинье. «Неизменный советчик царевича Александр Кикин советовал соглашаться на постриг: «Ведь клобук не прибит к голове гвоздем, можно его и снять»».[[34] ] В итоге Алексей написал ответ: ««Всемилостивейший государь батюшка, письмо ваше я получил, на которое больше писать за болезнию своею не могу. Желаю монашеского чина и прошу о сем милостивого позволения. Раб ваш и непотребный сын Алексей»».[[35] ]
Царь вновь был ошарашен покорностью Алексея. Петр собирался в путешествие по Европе и за два дня до отъезда посетил царевича: тот лежал в постели и трясся от озноба. Петр снова спросил, что решил Алексей. Он поклялся перед Богом, что хочет стать монахом. Царь заявил: ««Одумайся, не спеша, потом пиши ко мне, что хочешь делать, а лучше бы взяться за прямую дорогу, нежели в чернцы. Подожду еще полгода»».[[36] ]
Глава II. Бегство в Вену: несостоявшийся заговор.
Подошла осень 1716 года, прошел срок, назначенный Петром, а царевич все тянул. Он писал отцу, но в письмах речь шла только о его здоровье и повседневных делах. Вначале октября от царя пришло письмо, которого так боялся царевич. Оно было написано 26 августа в Копенгагене, в самом разгаре приготовлений к объединенному наступлению союзников на Сканию. Это письмо было окончательным ультиматумом отца сыну: или постричься, или безостановочно отправиться к отцу. Алексей объявил, что едет к отцу, в Копенгаген, но решился бежать к императору Карлу VI, своему родственнику (императрица была родной сестрой супруги Алексея, Шарлотты).
«Всего двумя месяцами ранее Кикин, уезжая сопровождать тетку Алексея, царевну Марию в Карлсбад шепнул царевичу: «Я поищу для вас места, где бы спрятаться»».[[37] ]
Уезжая из Петербурга, Алексей выдал свои истинные намерения только своему слуге Афанасьеву. Но по пути до Либавы он встретил карету тетки, ехавшей с лечения в Карлсбаде. Алексей не выдержал, разрыдался и рассказал о намерении скрыться. Мария Алексеевна посочувствовала и посоветовала потерпеть; от нее царевич узнал, что в Либаве в это время находился Кикин, и он отправился туда в надежде, что тот посоветует ему что-нибудь получше.
Кикин высказался в пользу Вены. Алексей ухватился за это предложение, в своей карете он доехал до Данцига, оттуда в форме русского офицера, под именем Коханского, с Ефросиньей, переодетой мальчиком – пажом, и с тремя русскими слугами выехал в Вену через Бреславу и Прагу. «Перед отъездом Кикин дал ему настоятельный совет: «Помни, если отец пришлет кого-нибудь уговаривать тебя, чтобы ты вернулся, не делай этого. Он тебе принародно отрубит голову»».[[38] ]
Вечером 10 ноября 1716 года Алексей был уже в Вене, он «явился в дом австрийского вице-канцлера графа Шенборна и, бегая по комнате, озираясь и жестикулируя, заявил ошарашенному графу: «Я прихожу сюда просить цесаря, моего свояка, о протекции, чтоб он спас мне жизнь: меня хотят погубить; хотят у меня и у моих бедных детей отнять корону… а я ни в чем не виноват, ни в чем не прогневил отца, не делал ему зла; если я слабый человек, то Меншиков меня так воспитал, пьянством расстроили мое здоровье; теперь отец говорит, что я не гожусь ни к войне, ни к управлению, но у меня довольно ума для управления…»».[[39] ]
Приезд Алексея поставил императора Карла VI в щекотливое положение. Вмешаться в конфликт отца и сына было бы рискованно, случись в России бунт или междоусобная война, неизвестно, кто победит, а если Австрия окажет помощь обреченному проиграть, то, как знать, какую форму примет месть победителя. В конце концов, решили не принимать царевича официально и не делать достоянием гласности его пребывание на имперской территории.
С 12 ноября до 7 декабря Алексей пробыл в местечке Вейербург, а затем был переведен в тирольский замок Эренберг, в Тироле, в долине реки Лех, где скрывался под видом государственного преступника.
В России осознали, что царевич скрылся, гораздо позже, чем можно было ожидать. Царское семейство разъехалось кто куда: Петр в Амстердам, Екатерина в Мекленбург. Любое путешествие в те времена было делом небыстрым, поэтому все считали, что Алексей пробивается по заснеженным дорогам из Петербурга по берегу Балтики, чтобы присоединиться к армии, стоявшей в Мекленбурге на зимних квартирах. И все же пришло время, когда о царевиче начали беспокоиться, Екатерина дважды писала Меншикову, чтобы справиться об Алексее. Один из слуг царевича, отправленный Кикиным ему вдогонку, потерял путешественников в северной Германии и явился к Екатерине в Мекленбург с докладом, что проследил путь Алексея до Данцига, а там он, как сквозь землю провалился. А в это время, Алексею в Тироль было доставлено донесение Плейера, австрийского представителя в Петербурге, о том, что в России начали «беспокоиться» по поводу долгого отсутствия царевича, о том, что, якобы, там готовится заговор против Петра, в результате которого к власти придет Алексей. Это письмо царевич отдал Ефросинье, чтобы она спрятала его в своих вещах; позже оно попадет в руки следователей и сослужит царевичу плохую службу.
Петра, проводившего зиму в Амстердаме перед поездкой в Париж, беспокоили слухи об исчезновении сына. В декабре генералу Вейде, командующему русскими войсками в Мекленбурге, было приказано в поисках царевича прочесать северную Германию. А русский резидент в Вене Авраам Веселовский получил от Петра приказание принять меры к открытию местожительства царевича. Напав на его след, Веселовский отправил в Тироль присланного Петром гвардии капитана Александра Румянцева, который и донес, что Алексей Петрович живет в замке Эренберг. В начале апреля 1717 года Веселовский передал императору Карлу VI письмо Петра: «Пресветлейший державнейший цесарь! Я принужден вашему цесарскому величеству сердечною печалию своею о некотором мне нечаянно случившемся случае в дружебно - братской конфиденции объявить, а именно о сыне своем Алексее. Перед нескольким временем, получа от нас повеление, дабы ехал к нам, дабы тем отвлечь его от непотребного жития и обхождения с непотребными людьми, прибрав несколько молодых людей, с пути того съехав, незнамо куда скрылся, что мы по сё время не могли уведать, где обретается. Того ради просим вашего величества, что ежели он в ваших областях обретается тайно или явно, повелеть его к нам прислать, дабы мы его отечески исправить для его благосостояния могли... Вашего цесарского величества верный брат. Из Амстердама в 20-й день декабря 1716. Петр».[[40] ]
Веселовский заявил Карлу, что им доподлинно известно о пребывании Алексея в Эренберге. От его императорского величества потребовали честного ответа на запрос Петра по поводу его сына. Карл колебался, не знал, как выпутаться из нежелательного затруднения. Он сказал Веселовскому, что сомневается по поводу полученной информации из Тироля, обещал во всем разобраться. Карл отправил имперского секретаря с письмом к Алексею, того обуяла истерика, он бегал из комнаты в комнату, рыдал, заламывал руки… всем было ясно, что он не хочет возвращаться. Секретарь огласил решение императора: так как теперешнее укрытие обнаружено – перевести царевича в другое, в Неаполь. Алексей принял это предложение с благодарностью.
Однако вскоре Румянцев узнал о местонахождении царевича, Петр снова написал императору, на этот раз уже прямо требуя возвращения своего беглого сына. Чтобы доставить этот ультиматум в Вену, царь избрал самого умелого из своих дипломатов, Петра Толстого. Также Петр написал письмо лично сыну. На самом деле, Толстой получил приказ: вернуть царевича любой ценой.
Толстой приехал в Вену и сразу же вместе с Веселовским и Румянцевым отправился к императору на аудиенцию, там он представил письмо царя, в котором говорилось, что Петру известно, где находится Алексей, и что он, как отец и монарх, вправе требовать выдачи сына. Карл все выслушал, говорил мало, обещал дать скорый ответ.
18 августа собрался имперский совет для рассмотрения сложившейся ситуации. На совете решили написать Петру, что по сути дела все это время император оказывал царю дружескую услугу – пытался уберечь добрые отношения между отцом и сыном, не допустить, чтобы Алексей попал в руки враждебных государств. Венский двор отказался выполнить требование немедленной выдачи Алексея Петровича, заявив, что царевич приехал по своей воле и добровольно может уехать назад, но разрешил Толстому встретиться с ним.
26 сентября 1717 года Алексея пригласили во дворец к неаполитанскому вице-королю. Когда его провели в зал, он с ужасом увидел рядом с вице–королем Толстого и Румянцева. Царевич задрожал, но Толстой успокоил его ласковыми речами и убедил, что они приехали лишь передать письмо от отца, дождаться ответа. В письме царь упрекал Алексея за тайный побег, обещал простить, «ежели воли моей послушаешь и возвратишься».
Толстой во время этого свидания с царевичем сумел доказать ему, что Карл VI не сможет защитить его, если Россия объявит Австрии войну. К тому же он добавил вымышленное им известие, что Петр вскоре сам приедет в Италию. Таким образом, надежды Алексея на австрийскую помощь были поколеблены, и он согласился вернуться в Россию при условии, если отец простит ему побег и разрешит обвенчаться с Евфросиньей. Толстой подкупил секретаря графа Дауна, посредника в переговорах между царевичем и посланниками Петра, и тот «по секрету» сказал Алексею, что император Карл VI хочет разлучить его с Евфросиньей. 17 ноября царевич получил письмо от отца с извещением, что ему будет дано разрешение на брак, когда он окажется в пределах Российского государства. 31 января 1718 года царевич приехал в Москву.
Глава III. Гибель царевича .
Встреча отца и сына по возвращении Алексея из Вены произошла 3 февраля 1718 г. Царь приказал собраться в ответной палате Кремлевского дворца духовным сановникам, сенаторам, всяких чинов людям, "кроме подлого народа", и сам стоял в этом собрании. «Вошел царевич, вмест