Курсовая работа: Экономика торга
Действительно, чего стоит, например, прекращенная только в 1996 году практика предоставления валютных депозитов Минфина коммерческим банкам.
Альфа-банк однажды участвовал в "конкурсе" на получение такого депозита, дал абсолютно лучшее предложение (самую высокую, впрочем, вполне рыночную ставку) и проиграл. Формулировку отказа трудно забыть: "Если ваша ставка выше, чем у других, то вы, видимо, собираетесь более других рисковать государственными деньгами". (Позже мы тоже, конечно, научились выигрывать.) Депозиты были отменены. Однако осталось право обслуживать различные госпрограммы (например, экспортные контракты "Росвооружения" или Минатома). Автор не понаслышке знает, как завоевывают такое право: процедуры подобного завоевания далеки от прозрачно-либеральных.
Аналогичные права на обслуживание счетов казначейства и различных региональных программ получают из рук губернаторов местные банки - вообще, зависимость бизнеса от власти на местном уровне, как правило, намного сильнее, чем на уровне федеральном. В частности, льготные параметры хозяйствования (энерготарифы, нормативы платы за природные ресурсы и т. п.) обмениваются на "поддержку" региона и губернатора, в руках которого такие эффективные инструменты конкурентной борьбы, как прокуратура и налоговая полиция.
Да и редкий губернатор не контролирует местный арбитражный суд - замечательно либеральная экономика, не правда ли? Отношения губернаторов с федеральным правительством тоже не слишком прозрачны.
Чего стоит хотя бы ежегодный торг за трансферты: сначала за их уровень, а после - за фактическое получение. Конечно, существуют формулы и нормативы, но спросите любого губернатора, как на самом деле получаются деньги в Минфине, и увидите, что торг за трансферты значительно меньше отличается от торга за материальные ресурсы и план в советское время, чем этого можно было бы ожидать.
А предоставление прав на участие в государственных программах экспорта нефти и нефтепродуктов вплоть до 1997 года? Ну чем не либеральная система? А распределение из казны индийских рупий, отмененное пару лет назад, но, кажется, опять возвращаемое? А многолетняя система скидок отдельным перевозчикам, действующая в МПС? А, наконец, приватизация и апофеоз "либерализма" - залоговые аукционы? На этом стоит остановиться подробнее. Альфа-банк имел опыт участия (в целом безуспешного) в залоговых аукционах, и я берусь утверждать: во всех "больших" случаях победитель был известен заранее, до конкурса. Речь в чистом виде шла о "назначении в миллионеры" (или даже в миллиардеры) ряда предпринимателей, должных по замыслу стать главной опорой существующего режима. Конечно, в практической реализации залоговых схем участвовало много чиновников, некоторые из них не всегда соглашались с выбором руководства, и поэтому возникали определенные "волны", создававшие иллюзию борьбы, но в конечном итоге всегда побеждал тот, кто был выбран на самом "верху".
Не было конкурса предложений, было состязание во влиянии.
Кулуарное распределение наиболее привлекательных кусков государственной собственности (на основе неясных приоритетов власти) - издевательство над либерализмом. И это издевательство происходило все годы реформ, достигнув своего апогея 17 августа. Мораторий на выплату долгов одних частных банков (российских) другим частным банкам (западным) - ярчайшее свидетельство ментальности нашего руководства, да и его квалификации. Мораторий не имел никакой юридической силы, он не препятствовал аресту активов банков-должников (что и было сделано), но оказался явным сигналом готовности нашего государства вмешиваться в экономические отношения между частными структурами. Действительно, если губернаторы вмешиваются в решения судов, защищая "своих" от "московских", то почему бы правительству не препятствовать в выплате долгов наших ненашим? Дело-то вроде полезное. Разница в том, что губернаторы, за редким исключением, не числят себя в либералах. А решение 17 августа принималось Кириенко, Чубайсом, Дубининым и Алексашенко - самыми главными "либералами".
"Русское чудо"
Безусловно, после 1991 года российская экономика приобрела многие черты экономики либеральной. Это и свободные цены, и единый валютный курс, и доминирование негосударственной собственности, и многое другое. Безусловно и то, что в отдельные периоды реформ изничтожались импортные льготы, сокращались до нуля целевые кредиты, делались попытки сбалансировать бюджет и т. п.
Все это необходимые, но недостаточные условия для либеральной жизни. Более того, все перечисленное имеется и в любой социал-демократической экономике правого толка. А учитывая степень государственного вмешательства, можно сказать, что на практике наша модель ближе к идеологии социал-демократии левой. Так, где-то по центру социал-демократии, да еще и с сильной российской спецификой, нам и следует определить наши реформы.
Те, которые действительно потерпели крах - и не могли не потерпеть, учитывая свой эклектичный и крайне непоследовательный характер. По сути, реформы только дискредитировали либеральную идею, которой прикрывались реформаторы.
Удивительно, что, несмотря на очевидную ограниченность и противоречивость преобразований, вера в "русское чудо" распространилась так широко. В экономику со всеми перечисленными выше характеристиками, не растущую и сильно криминализованную, где господствует бартер и практически неизвестны банкротства, финансирующую бюджет за счет непонятных зачетов и бессмысленно дорогих ГКО, вкладывались десятки миллиардов долларов. Всеми. Ладно бы только российскими предпринимателями: доверчивость и вера в чудо - русская национальная особенность (да и вкладывали то, что слишком легко заработали). Так нет - крупнейшими инвестиционными банками мира. Их клиентами. И МВФ.
Роль МВФ в происшедшем заслуживает отдельного разговора. Маниакальная зацикленность фонда на бюджетной и денежной политике, абсолютно поверхностное, формальное отношение ко всему остальному (не к "промышленной политике", не дай Бог, а к реальным институциональным преобразованиям) сыграли немалую роль в происшедшем. Позиция МВФ, ежегодные транши кредитов создавали иллюзию нормальности происходящего, успешности реформ. На деле фонд так, кажется, и не понял, как функционирует удивительная экономика нашей страны. Отсюда ошибочные советы МВФ и в сфере его основного интереса - бюджета.
Сдача
Таковы результаты. Теперь о причинах практического отказа от заявленного еще в 1991 году курса либеральных реформ. Если реформаторы стремились, как они утверждают, к либеральным преобразованиям, а получили что-то не то, причин может быть только две. Либо либералы "по заявлениям" не были либералами по убеждениям, либо в процессе своей работы они соглашались на компромиссы, выхолостившие из их реформ либеральную суть.
Начнем с компромиссов. Они неизбежны. И вопрос о допустимом компромиссе всегда конкретен: в чем и до какой степени? Думается, что с самого начала работы "правительства реформ" уровень соглашательства был недопустимым.
Более того, некоторые вопросы изначально нельзя было делать предметом торга. Например, кадровые.
Вплоть до V Съезда народных депутатов (апрель 1992 г.) в лексиконе команды Гайдара не было слова "сдать". Сдать члена правительства, коллегу и зачастую попросту друга. Слово появилось. Начали сдавать.
Сейчас, приобретя отсутствовавший в то время административный опыт, позволю себе высказать банальную мысль: "Если ваш начальник приказывает вам уволить вашего подчиненного, он не доверяет не ему - вам. И, соглашаясь, вы перестаете отвечать за порученное вам дело - делите ответственность с начальником.
И, значит, не сможете принимать самостоятельные решения даже в формально вашей области компетенции". Согласие "сдавать", деля ответственность, означало безусловную демонстрацию готовности идти на содержательные компромиссы. И согласие на постоянное вмешательство президента и его администрации в деятельность правительства (президентские резолюции по экспортным квотам, налоговым льготам, целевым кредитам) в период, когда президент даже формально уже не был главой кабинета.
Я не говорю о нравственном аспекте "сдачи" соратника по сути без возражений, о моральном климате в коллективе и т. п.
Нельзя было соглашаться на компромиссы и по основным, знаковым вопросам идеологии. Даже если некоторые из них и не имели серьезных практических последствий. Например, на введение института спецэкспортеров. Соглашаясь на это решение, я исходил из очевидных соображений.
Первое. Президент и его окружение крайне недовольны "разбазариванием страны", о том же кричат и левые депутаты. Ограничение списка экспортеров - кость, брошенная в эту сторону.
Второе. На введении спецэкспортеров настаивает аппарат собственного министерства.
Чиновники хотят решать в данном случае, кому предоставлять право экспорта.
(Как на самом деле становятся спецэкспортерами, я, конечно, узнал, уже уйдя из правительства.) Третье. Объем экспорта из России основных сырьевых товаров не слишком зависит от внешнеторгового режима. По нефти и газу действует простое физическое ограничение - пропускная способность портов и "трубы". Хотя по остальным (нефтепродукты, металл) физические ограничения не столь жестки, отлаженность экспорта этих товаров и его эффективность (особенно в условиях 1992 года) гарантируют, что даже необходимость поделиться прибылью со спецэкспортером не уменьшит объем экспорта. Иными словами, введение спецэкспортеров приведет к перераспределению прибыли, но не повлияет на общую экспортную выручку.
А это главное.
Фактически я обменивал свое сохранение в правительстве на идеологически важную, но практически не очень значимую уступку. Обменивал, безусловно, зря. Я все равно ушел из правительства через три месяца, а спецэкспортеры остались. Реформаторы же лишний раз продемонстрировали готовность не просто стоять на месте, но и двигаться вспять.
Подобные же соображения самосохранения лежали в основе и смягчения бюджетной политики весной 1992 года, и согласия на беспрецедентные импортные льготы в 1994 году, и предоставления налоговых уступок "Газпрому" в течение всего периода реформ и т. д. Стыдиться, однако, следует не отдельных уступок или ошибок - они действительно неизбежны. Стыдной была общая позиция соглашательства, во многом вытекающая из отношения к верховной власти - робкого и подобострастного - в худших традициях советской интеллигенции.
В итоге реформаторы, на деле не получившие необходимых для осуществления реформ полномочий, зачастую узнававшие о важнейших политических и хозяйственных решениях чуть ли не из газет, в общественном сознании оказались ответственными за все.