Курсовая работа: Магическая сила слова

Обращаюсь с каламбуром.

В особом цикле, озаглавленном «Рифмы и каламбуры», он продемонстрировал действительно незаурядное мастерство в нанизывании омонимов в конце стиховых рядов.

Искусство подбирать омонимы, омофоны, омографы и омоформы не приходит само собой — оно есть результат кропотливого труда, изобретательности и целенаправленных тренировок.

В воспоминаниях Владимира Познера рассказывается о довольно любопытном эпизоде из жизни Горького. Обед. Горький "внезапно прерывает трапезу и с мечтательным меланхолическим видом начинает барабанить пальцами по столу. Один за другим все присутствующие замолкают и следят за ним украдкой: какую ещё новую штуку он готовит? Но даже самые недоверчивые видят: Алексей Максимович совершенно серьёзен, настолько, что даже перестаёт барабанить по столу и начинает покручивать усы. Наконец он говорит: знаете ли вы, что банк — муж банки? Так возникает игра в замужества: чай — муж чайки, пух — муж пушки, полк — муж полки, ток — муж точки, нож — муж ножки. . . Теперь уже несколько дней у всех наморщены лбы, отсутствующие взгляды, все безмолвно шевелят губами: сосредоточенно отыскивают новые сочетания".

5. Морфологические вариации слов, или Как умудрился булгаковский Бегемот быть одновременно "котиком", "котищем" и "котярой"?

Aвторское отношение к изображаемому, равно как и речевая характеристика персонажей, могут быть эффективнейшим образом выражены с помощью морфологических вариаций тех или иных слов. Одно из самых нам дорогих слов мать имеет, к примеру, множество вариаций: мама, мамочка, мамуля, матерь, матушка, мамка, матка, маточка и так далее. Все они имеют разную степень эмоциональной выразительности и стилистической уместности. Так, в названиях горьковского романа, построенного, как считают некоторые исследователи, по модели евангельского жития, и набоковского стихотворения, главной героиней которого является Богоматерь, адекватно фигурирует самый строгий вариант «Мать»; в названии пьесы Бертольда Брехта «Мамаша Кураж и её дети» уместнее оказался другой вариант; наконец, в лексиконе Макара Девушкина, главного героя повести Ф. Достоевского «Бедные люди», в высшей степени органично звучит субтильное обращение маточка, равно как и в устах главного героя «Подростка» — Долгорукого — мамочка, мама. . .

Знаменитый персонаж «Мастера и Маргариты» кот Бегемот как в устах автора-повествователя, так и в устах многочисленных персонажей фигурирует под разными обозначениями: ". . . третьим в этой компании оказался неизвестно откуда взявшийся кот, громадный, как боров, чёрный, как сажа или грач, и с отчаянными кавалерийскими усами. Тройка двинулась в Патриарший, причём кот тронулся на задних лапах"; "И видно было, что сцена внезапно опустела и что надувала Фагот, равно как и наглый котяра Бегемот, растаяли в воздухе, исчезли, как раньше исчез маг в кресле с полинявшей обивкой"; "В голове у него был какой-то сквозняк, гудело как в трубе, и в этом гудении слышались клочки капельдинерских рассказов о вчерашнем коте, который принимал участие в сеансе. «Э-ге-ге! Да уж не наш ли это котик?»"; "Перед камином на тигровой шкуре сидел, благодушно жмурясь на огонь, чёрный котище".

Вместе с выразительными сравнениями и эпитетами разные морфологические формы слова кот создают объёмный образ этого фантастического персонажа и передают вместе с тем отнюдь не однозначное отношение к нему окружающих.

Сокровища словесной мастерской

Особые лексические ресурсы поэтического языка

В основе поэтического языка, так же, впрочем, как и разговорного, и литературного, лежат общеупотребительные слова, преображённые, однако, их ярко выраженной эстетической функцией. Значение этих слов общее для всех говорящих на данном языке. Поэтому для адекватного восприятия их словарного смысла читателем или слушателем любого образовательного уровня проблем обычно не возникает. Сложнее обстоит дело с наращениями и метаморфозами смысла, которым общеупотребительная лексика подвергается в художественном контексте. Здесь на помощь приходят эстетический опыт, начитанность и интуиция.

Помимо основного лексического фонда, поэтический язык включает в себя так называемые особые лексические ресурсы, аккумулирующие в себе слова периферийного, маргинального плана: или забытые за давностью времени, или, наоборот, ещё не вошедшие в активное употребление, или принадлежащие узкому кругу пользователей; таковы, в частности, условные словообразования представителей редких профессий, деклассированных элементов общества, а то и вовсе индивидуальные изобретения. Особые лексические ресурсы, как правило, исключены из литературного языка, но стихийно, бессистемно функционируют в языке разговорном, оставаясь достоянием разных общественных групп. Художественная литература, используя их в поэтическом языке, производит, таким образом, интегрирующую работу, расширяя круг людей, для которых эти слова становятся внятными. С другой стороны, в сфере поэтического языка они получают соответствующие художественные функции.

Особые лексические ресурсы классифицируются внутри себя по четырём основаниям:

1) историческому: славянизмы, архаизмы, историзмы и неологизмы;

2) географическому: диалектизмы и провинциализмы;

3) национальному: варваризмы и макаронизмы и

4) социальному: просторечия, вульгаризмы, профессионализмы и арго.

Впрочем, диалектизмы можно было бы дополнительно учитывать и по социальной группе, а варваризмы — и по географической.

1. Славянизмы, архаизмы, историзмы

С течением времени любой национальный язык довольно значительно изменяется. Не случайно, например, различают древнегреческий, среднегреческий (койне) и новогреческий языки. А тексты древних литератур приходится буквально переводить на современные языки (с древнеанглийского на современный английский, с древнерусского на современный русский и так далее). Каждое слово имеет свою историю, конкурирует с другими словами, борется за место под солнцем, попадает в активный фонд национального языка, отступает в "запасники", вновь возвращается, обогащается несвойственными ему раньше смысловыми и стилистическими оттенками, иной раз полностью изменяя своё значение и — до неузнаваемости — форму. . . Перипетии этой полной таинственных приключений жизни ведомы, как правило, лишь специалистам.

Есть, однако, в языке словаR, историческая приуроченность которых более или менее актуальна. Таковы прежде всего славянизмы — слова, старославянское происхождение которых ощущается и соответствующим образом переживается говорящими.

Живо интересовавшийся исторической стилистикой родного языка М. В. Ломоносов различал церковно-славянские слова общепонятные (рамена, вежды, ланиты, уста, очи) и "невразумительные" (рясно, то есть обильно, обаваю, то есть очаровываю). Как уже отмечалось, славянизмы имеют русские синонимы: глас—голос, враг—ворог, праг—порог, брег—берег, млеко—молоко, надежда—надежа, нощь—ночь, могущий—могучий. Иногда они расходятся в значениях: прах—порох, страна—сторона, власть—волость.

Славянизмы имеют в поэтическом языке три основные функции.

1. Обильное их употребление в соответствующем контексте создаёт впечатление речи отдалённых веков, архаизирует повествование. Вот почему Н. Гнедич в своём переводе гомеровской «Илиады» насыщает его славянизмами, хотя повествуется не о славянской, а о греческой древности. Переводивший вслед за ним «Одиссею» Жуковский ставил перед собой задачу несколько осовременить звучание "божественной эллинской речи" в русском эквиваленте, но и он учёл опыт своего предшественника.

2. Другая не менее очевидная художественная функция славянизмов связана с тем, что конфессиональным языком Русской Православной Церкви с глубокой древности был старославянский, а потому служил и служит до сих пор профессиональным языком церковников. Вот почему, изображая даже не самых достойных служителей культа в «Борисе Годунове», Пушкин пересыпает их речь со смаком произносимыми славянизмами: "Варлаам. Плохо, сыне, плохо! ныне христиане стали скупы; деньгу любят, деньгу прячут. Мало Богу дают. Прииде грех велий на языцы земнии. Все пустилися в торги, в мытарства; думают о мирском богатстве, не о спасении души. Ходишь, ходишь; молишь, молишь; иногда в три дни трёх полушек не вымолишь. Такой грех! Пройдёт неделя, другая, заглянешь в мошонку, ан в ней так мало, что совестно в монастырь показаться; что делать? с горя и остальное пропьёшь; беда, да и только. — Ох плохо, знать пришли наши последние времена. . . "

3. Третья, и самая важная, художественная функция славянизмов была выявлена Ломоносовым, навсегда связавшим их с "высоким штилем". Действительно, целенаправленное нагнетание церковно-славянских слов вместо их русских синонимов сообщает поэтической речи торжественность, величавость и необыкновенную, почти литургическую серьёзность тона:

Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей.