Курсовая работа: Михаил Афанасьевич Булгаков

Суздальцева Т. В.

"Я никак не могла найти того, что бы я хотела видеть на могиле Миши – достойного его. И вот однажды, когда я по обыкновению зашла в мастерскую при кладбище Новодевичьем, – я увидела глубоко запрятавшуюся в яме какую-то глыбу гранитную. Директор мастерской, на мой вопрос, объяснил, что это – Голгофа с могилы Гоголя, снятая с могилы Гоголя, когда ему поставили новый памятник. По моей просьбе, при помощи экскаватора, подняли эту глыбу, подвезли к могиле Миши и водрузили. С большим трудом, так как этот гранит труден для обработки, как железо, рабочие вырубили площадочку для надписи: Писатель Михаил Афанасьевич Булгаков, 1891-1940 (четыре строчки. Золотыми буквами). Вы сами понимаете, как это подходит к Мишиной могиле – Голгофа с могилы его любимого писателя Гоголя… Эту глыбу – морской гранит – привез Аксаков специально для могилы Гоголя… (Дневник Елены Булгаковой. М., 1990. Письмо Н.А. Булгакову, 16 января 1961 г.)

Стало общим местом в исследованиях о Булгакове упоминать этот факт как знак некой мистической связи двух великих талантов. При этом подчеркивается, что на могиле Булгакова нет креста – и он не был водружен не потому, что вдова, Елена Сергеевна, проявляла осторожность в эпоху государственного атеизма. Она никогда и ничего не боялась, когда речь шла о выполнении воли самого писателя. Креста нет потому, что его не хотел сам Булгаков. Голгофа без креста… Если продолжать эту смысловую цепочку, получится страдание без искупления, а значит, и смерть без воскресения, а за всем этим стоит Евангелие без Христа.

Биография. Автобиографическая тема

Булгаковы, по словам родной сестры писателя Надежды Афанасьевны Земской, принадлежали к колокольному дворянству. Так называли потомственное духовенство. (Чудакова, Жизнеописание Михаила Булгакова, М. 1984.С.12) И отец и мать были из орловской губернии. Оба деда – священники. У одного было девять детей, у другого десять. Дед со стороны матери, Михаил Васильевич Покровский, сын дьячка, настоятель собора в г. Карачеве Орловской губернии, бабушка Анфиса Ивановна – урожденная Турбина. Один их старший сын, Василий, учился в Военно-хирургической академии, но скончался рано, другой – известный московский врач-гинеколог Николай Михайлович Покровский. (По мнению второй жены Булгакова, Л.Е. Белозерской – прототип профессора Преображенского в "Собачьем сердце"). Дед со стороны отца – Иван Авраамович Булгаков много лет был сельским священником, а ко времени рождения внука Михаила – священником Сергиевской кладбищенской церкви в Орле. Бабушка Олимпиада Ферапонтовна была крестной Михаила. Отец писателя Афанасий Иванович Булгаков окончил Орловскую духовную семинарию, затем Киевскую Духовную академию. Он преподавал, а также исполнял должность киевского цензора по литературе на иностранных языках, блестяще владел не только европейскими и древними языками, но и западнославянскими. В 1890 г. он женился на учительнице Карачевской прогимназии Варваре Михайловне Покровской. 3 мая 1891 г. родился первенец Михаил. Однако единственным ребенком он себя не помнил – сразу родились еще сестры – Вера, Надежда и Варвара, вскоре еще и браться – Николай и Иван, и, наконец, младшая сестра Елена. Семья жила очень дружно, но небогато – преподаватели духовных учебных заведений никогда не считались людьми обеспеченными, особенно при таком количестве детей. Дом на Андреевском спуске, описанный в романе "Белая гвардия", квартира из семи комнат, с кремовыми шторами, потертой мебелью красного бархата – это и есть впечатления детства и юности. Совершенно реальный персонаж и о. Александр из церкви на Подоле, окормлявший долгие годы семейство Булгаковых. В семи комнатах размещалась не только большая семья – там, а также на даче в Буче, под Киевом, периодически гостили и разные родственники с детьми, и овдовевшие родственницы – в духовном сословии при многодетных семьях родственников было много. Семья была очень благочестива – строго соблюдались посты, все обязательно говели перед Пасхой. По вечерам отец читал всей семье вслух Евангелие. Тем не менее, атмосфера была, очевидно, достаточно свободная – одна из родственниц, жена священника, свидетельствовала, что с семьей Булгаковых они не дружили: "Булгаковы все же были такие вольнодумные!" (Чудакова, С.43) Но главным духовным стержнем семьи все же была вера. "С благоговением вспоминаем, – говорил над гробом А.И. Булгакова один из его учеников по академии, – что на свое христианское звание – я – прежде всего христианин! покойный указывал в частной своей жизни: его высший религиозный интерес, соединявший в себе и церковность, и настроение, был для него не одним из многих интересов его жизни, а как бы самым существом его жизни". (Чудакова, С. 42).

В 1900 году Михаил поступает в подготовительный класс Второй киевской гимназии. По воспоминаниям одного из одноклассников "он был невероятный дразнилка, всем придумывал прозвища" (Чудакова, С.14). В первый класс он пошел уже в Первую гимназию, которая и описывается в романе "Белая гвардия". В школьные годы он был непременным участником всех драк и потасовок, без его участия не проходила ни одна серьезная шалость. Воспоминания Алексея Турбина в "Белой гвардии" – это живые воспоминания самого писателя: "… Толпа гимназистов всех возрастов в полном восхищении валила по этому самому коридору. Коренастый Максим, старший педель , стремительно увлекал две черные фигурки, открывая чудное шествие.

– Пущай, пущай, пущай, – бормотал он, пущай, по случаю радостного приезда господина попечителя, господин инспектор полюбуется на господина Турбина с господином Мышлаевским. Это им будет удовольствие!

Надо думать, что последние слова Максима заключали в себе злейшую иронию. Лишь человеку с извращенным вкусом созерцание господ Турбина и Мышлаевского могло доставить удовольствие, да еще в радостный час приезда попечителя.

У господина Мышлаевского, ущемленного в левой руке Максима, была наискось рассечена верхняя губа и левый рукав висел на нитке. На господине Турбине, увлекаемом правою, не было пояса и все пуговицы отлетели не только на блузе, но даже на разрезе брюк спереди, так что собственное тело и белье господина Турбина безобразнейшим образом было открыто для взоров.

– Пустите нас, миленький Максим, дорогой, – молили Турбин и Мышлаевский, обращая по очереди к Максиму угасающие взоры на окровавленных лицах.

– Ура! Волоки его, Макс Преподобный! – кричали сзади взволнованные гимназисты. – Нет такого закону, чтобы второклассников безнаказанно уродовать!...

…Ноги Турбина понесли его вниз сами собой. "Максим!" – хотелось ему крикнуть, потом он стал останавливаться и совсем остановился. Представил себе Максима внизу, в подвальной квартире, где жили сторожа. Наверное, трясется у печки, все забыл и еще будет плакать. А тут и так тоски по самое горло. Плюнуть надо на все это. Довольно сентиментальничать…" (Заметим, что этот Максим впоследствии сыграл очень важную роль в жизни семьи Булгаковых: когда младшему брату Николаю, попавшему вместе с другими юнкерами в ловушку в гимназии, чудом удалось оттуда вырваться, Максим дал ему свой гражданский костюм, спрятал его юнкерскую форму и помог бежать).

Соученик Булгакова по Первой киевской гимназии К. Паустовский вспоминал: "Ядовитый имеете глаз и язык, – с сокрушением говорил инспектор Бодянский. – Прямо рветесь на скандал, хотя и выросли в почтенном профессорском семействе. Это ж надо придумать! Ученик вверенной нашему директору гимназии обозвал этого самого директора "Маслобоем"! Неприличие какое! И срам!". Глаза при этом у Бодянского смеялись." (Боборыкин В.Г. Михаил Булгаков. М. 1991. С.7)

При всей любви молодого Булгакова к разным школьным шалостям, в революционные 1905-1907 годы его участие в событиях не заходило дальше, чем швырять чернильницами в учителей и баррикадироваться от них в классах. Его гимназические товарищи вспоминали, что он был убежденным и бескомпромиссным монархистом, "квасным монархистом" (Чудакова С.21). Причем тогда монархистами были либо очень богатые молодые люди, дети знатных родителей, либо, уже с черносотенным уклоном – почти люмпены. Среди же интеллигентской молодежи монархические убеждения встречались крайне редко. Многие связывали это с сильным влиянием отца на взгляды юного Михаила. Однако в 1906-1907 году обстановка в семье резко меняется. Отец тяжело заболел: склероз почек впоследствии сведет в могилу и самого Михаила Булгакова – тоже в возрасте расцвета всех творческих и человеческих сил. Однако тогда диагноз точно поставить не смогли, лечили от болезни глаз, а слепота была лишь следствием общего отравления организма. Отец до последнего дня продолжал работать, ибо от его заработка зависело содержание всей большой семьи. Когда он уже совсем ослеп, дочери читали ему статьи на иностранных языках, предназначенные для цензурирования. И только за месяц до кончины он получил звание ординарного профессора, благодаря чему благосостояние семьи выросло сразу практически вдвое. 14 марта 1907 года отец скончался. Академия выхлопотала большую пенсию для семьи, полностью освободив вдову от материальных проблем.

Летом 1908 г. Михаил знакомится с Татьяной Лаппа, Тасей. Она была дочерью управляющего Саратовской казенной палатой и приезжала погостить в Киев к тетке. С тех пор Булгаков искал любой предлог погостить в Саратове, Тася рвалась в гости к тетке. В 1909 г. Булгаков окончил гимназию и выбрал профессию врача. Самостоятельным ли был его выбор, или на него повлияли брат матери, профессор Покровский и отчим Иван Павлович Воскресенский, известный в Киеве педиатр – свидетельств не сохранилось. Однако достоверно известно, что именно первый студенческий год стал временем полного отхода Булгакова от церковных обрядов. Он и раньше интересовался различными спиритическими сеансами, и, как говорили родные, "всякой чертовщиной", постоянно насмехался над родственниками-семинаристами, в марте же 1910 года он впервые отказывается соблюдать Великий пост и говеть перед Пасхой. Постоянные отлучки из Киева в Саратов печально сказались на его успеваемости, и в какой-то момент он оказался на грани исключения. Татьяна Николаевна Лаппа, окончив гимназию, по требованию отца осталась в Саратове и год работала классной дамой. Затем, наконец, она добилась от семьи разрешения переехать в Киев и поступить на Женские историко-филологические курсы, на романо-германское отделение. Она сняла комнату неподалеку от дома Булгаковых, и роман с Михаилом стал развиваться все более стремительно. Повенчались они в апреле 1913 года, несмотря на нежелание матери Булгакова, которая считала, что женитьба может серьезно помешать закончить образование. Т.Н. Лаппа вспоминала, что перед свадьбой мать Михаила велела им говеть. "Вообще у Булгаковых последнюю неделю перед Пасхой всегда был пост, а мы с Михаилом пообедаем у них, а потом идем в ресторан… у нас в семье (в Саратове) обряды не соблюдались, а у них всегда был пасхальный стол, о. Александр приходил, освящал.

Фаты у меня, конечно, никакой не было, подвенечного платья тоже – я куда-то дела деньги, которые отец прислал…

Венчал нас о. Александр.

… Почему-то хохотали под венцом ужасно…" (Чудакова, С.46) Если к этому добавить и признание Татьяны Николаевны, что деньги, присланные отцом на подвенечное платье, были потрачены на медицинское вмешательство, чтобы скрыть последствия далеко зашедшего романа – можно констатировать, что "взрослая" жизнь начиналась достаточно легкомысленно.

Однако начавшаяся вскоре Первая мировая война вносит свои коррективы. На летних каникулах 1914 года Булгаков работает в госпитале, который его теща организовала при Саратовской казенной палате. Тася служит там же сестрой милосердия. Окончив в 1916 году курс обучения и пройдя испытания, но еще не получив звание "лекаря с отличием", но еще без диплома, Булгаков добровольцем пошел работать в госпиталь Красного креста – сначала служит в Киеве, потом в Каменец-Подольске. В госпиталях Красного креста условия были более терпимые, чем в обычных фронтовых. Татьяна Николаевна сопровождает его, служит сестрой, держит конечности, которые он ампутирует. Для избалованной девочки, которая привыкла, придя из гимназии, сбрасывать на пол форменное платье (горничная подберет!) эта жизнь была сложна и непривычна, но вступив на этот путь, она шла по нему более десяти лет совместной жизни с Булгаковым.

Молодых врачей, получивших хоть какой-то опыт в госпиталях, направляли в земство – один врач на огромный участок, прием – около сотни больных в день, не считая стационара и вызовов к тяжелым. И опять рядом Татьяна Николаевна, освоившая медицинскую профессию. В автобиографической прозе Булгакова, освещающей этот период, мы видим пример того, что называют альтернативной биографией: писатель описывает жизнь, которую он или некто подобный ему мог бы прожить в тех же обстоятельствах. В книге "Интеллигент в романах "Доктор Живаго" и "Мастер и Маргарита" приводится ссылка на Б. Пастернака: "Я пишу этот роман о людях, которые могли бы быть представителями моей школы – если бы у меня такая была". Это высказывание дает возможность подойти к заключению, что оба автора в своих произведениях иллюстрируют биографию другого поэта, автора и писателя, как бы своего внутреннего "я" и в то же время антипода, показывая путь, который могли бы пройти и они сами, если бы судьба сложилась иначе". (З. Гимпилевич-Шварцман. "Интеллигент в романах "Доктор Живаго" и "Мастер и Маргарита". Ann Arbor, 1983. С.7.) В "Записках юного врача" (цикл рассказов, 1925-1927 гг.) – мужественный, решительный молодой доктор Бормгардт справляется со всеми трудностями земской медицинской службы, побеждает уныние, смело берется за сложнейшие операции и всегда побеждает. Героя "Записок юного врача" нередко сравнивают с героем "Записок врача" В.В. Вересаева – всегда в пользу булгаковского персонажа, при этом нередко идентифицируя его с автором. Действительно, в отзыве о работе доктора Булгакова в Сычевке Смоленской губернии – гигантские цифры, говорящие о напряженном приеме больных, об удачно проведенных операциях, в том числе ампутации (рассказ "Полотенце с петухом"). Герой Булгакова, в отличие от вересаевского, не страдает рефлексией по поводу различных нравственных проблем, связанных с профессией врача, не боится брать на себя ответственность за жизнь больного, на чей-то взгляд безнадежного, даже в тех случаях, когда эту ответственность можно переложить на других. Характерная деталь для ранней прозы – ни в "Записках юного врача", ни в "Записках на манжетах", ни в большинстве других ранних автобиографических произведений, рядом с главным героем нет женщины. (В "Мастере и Маргарите" мастер скажет:

– С этой… ну… этой, ну… ответил гость и защелкал пальцами.

– Вы были женаты?

– Ну да, вот же я и щелкаю… На этой… Вареньке, Манечке… нет, Вареньке… еще платье полосатое… музей… впрочем, я не помню")

Но есть и еще одна биография – рассказ "Морфий" из того же цикла, доктор Сергей Поляков. Чтобы справиться с внезапным приступом боли он делает себе укол морфия – и становится морфинистом. Рядом – женщина, фельдшерица Анна, слабая, но любящая. Она не в силах справиться с бедой и умирает вскоре после самоубийства героя.

Действительность – где-то посредине. Летом 1917 г. Булгаков случайно заразился дифтеритом, отсасывая дифтерийные пленки, и был вынужден ввести себе сыворотку. Реакция на сыворотку была ужасной: сыпь, зуд. Чтобы заглушить мучения сделал себе укол морфия – и мгновенно получил зависимость. Татьяна Николаевна героически боролась с недугом мужа, обманом вводила ему вместо морфия дистиллированную воду, старалась лишить его возможности добывать наркотик – и в конце концов победила, хотя сам Булгаков как врач понимал, что это чудо.

"Папа мой очень хотел внуков… Если б Михаил хотел детей – конечно, я бы родила! Но он не запрещал – но и не хотел, это было ясно, как божий день… Потом он еще боялся, что ребенок будет больной…" – вспоминала Татьяна Николаевна (Чудакова С. 55).

С сентября 1917 года Булгакову удается перевестись из земства в Вяземскую городскую больницу. Там уже значительно проще, меньше ответственность, обязанности делятся между разными врачами-специалистами. В Вязьме Булгаков начинает писать.

В марте 1918 г. возвращается в Киев, открывает частную практику как врач-венеролог. В эпоху безвременья, постоянной смены власти, полного разрушения всех нравственных устоев – профессия весьма актуальная. Все необходимое для начала работы приобретается на приданое жены – столовое серебро, которое она наконец-то забрала у своего отца после настойчивых его напоминаний. Однако практика большого дохода не приносила: пациенты, в основном из деклассированных элементов, платили мало, да и сам доктор, все еще страдавший морфинизмом, далеко не всегда в силах был вести прием. Жена, которой больше, чем кому-либо из близких, были видны все эти страдания, вспоминала: "Когда мы приехали – он пластом лежал. И все просил, умолял: "Ты меня в больницу не отдавай!" – Какой же больницы он боялся? – Психиатрической, наверное… стал пить опий прямо из пузырька. Валерьянку пил. Когда нет морфия – глаза какие-то белые, жалкий такой". Однажды он бросил в Татьяну Николаевну горящий примус, в другой раз целился из браунинга – "Ванька и Колька вбежали, вышибли у него браунинг". (Чудакова, С.64) Очевидно, некоторый опыт общения с психиатрией по поводу морфинизма уже был: "… порвал эту страницу, чтоб никто не прочитал позорного описания того, как человек с дипломом бежал воровски и трусливо крал свой собственный костюм…" ("Морфий", С.350)

В Киеве вместе с Булгаковыми жили сестра Михаила Афанасьевича, Варвара Афанасьевна и ее муж Леонид Сергеевич Карум, немец по происхождению (по некоторым чертам – прототип Тальберга из "Белой гвардии"). Племянница Булгакова Ирина Леонидовна Карум впоследствии вспоминала: "Совершенно шокировал папу и прием М.А. морфия. Теперь, когда у нас в стране открыто описывают состояние морфинистов в тот момент, когда у них нет наркотиков, можете себе представить, что происходило с дядей Мишей… Ну, подумайте сами, как мог реагировать на это высокоинтеллигентный, спокойный, трудолюбивый папа, горячо любящий мою маму и старающийся оградить ее от подобных сцен! У него не укладывалось в голове, что работали сестры М.А., его жена, а он жил на их счет, ведя фривольный образ жизни! Конечно, в тот период отношения между папой и М.А. были натянутыми, но мой отец ценил талант шурина… Он очень жалел тетю Тасю, к которой М.А. относился высокомерно, с постоянной иронией и как к обслуживающему персоналу…" (Чудакова, С. 65)

Взаимная неприязнь имела и продолжение: то, как Булгаков изобразил мужа сестры в "Белой гвардии", послужило причиной семейного конфликта. "Посетила нас и сестра М.А. Варвара, изображенная им в романе "Белая гвардия" (Елена), а оттуда перекочевавшая в "Дни Турбиных". Это была миловидная женщина с тяжелой нижней челюстью. Держалась она как разгневанная принцесса: она обиделась за своего мужа, обрисованного в отрицательном виде под фамилией Тальберг. Не сказав со мной двух слов, она уехала. М.А. был смущен…" – вспоминала вторая жена Булгакова, Л.Е. Белозерская. (Белозерская, С. 119). Действительно, обижаться было на что – Л.С. Карум в трудную минуту семьи не бросал, поддерживал не только жену, но и ее родных, и из России никуда не уезжал, а после гражданской войны стал преподавать в военной академии.

--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--