Курсовая работа: Михаил Афанасьевич Булгаков
– Да, каналья этот Петлюра.
Бакалейников же поднял искаженное плачем лицо и, всхлипывая, выкрикнул:
– Бандиты!.. Но я… я… интеллигентская мразь! – и тоже неизвестно к чему". – Так отразились эти впечатления в ранней булгаковской прозе. В 1919 году, несмотря на все уклонения от мобилизации, все же был призван в качестве врача в Добровольческую армию Деникина и направлен во Владикавказ. Путь до Владикавказа был долгим, а жизнь в пути – достаточно свободна для мобилизованного. По дороге в Ростове проиграл в бильярд тасину золотую браслетку – подарок ее матери, хорошо, что встретил родственника, который потом эту памятную вещь выкупил. Верная спутница Тася, получив от него телеграмму из Владикавказа, тут же поехала следом. Во Владикавказе – первая публикация в газете Добровольческой армии "Грозный" (13(26) ноября 1919 года) – фельетон "Грядущие перспективы". "Безумство двух последних лет толкнуло нас на страшный путь, и нам нет остановки, нет передышки. Мы начали пить чашу наказания и выпьем ее до конца", – так впервые прозвучал мотив, проявившийся потом особенно ярко в пьесе "Бег", но также и в романе "Белая гвардия", и в пьесе "Дни Турбинных".
В момент разгрома Добровольческой армии в 1920 году на Кавказе заболел тифом и не смог уехать вместе с уходящими остатками деникинцев. Младшие братья Николай и Иван – юнкера, тоже оказались в армии Деникина и после поражения эмигрировали. Однако их судьба долго была неизвестна оставшимся в России членам семьи. Беспокойство за них и самые мрачные ожидания отразились в ранней прозе Булгакова: младший брат Коля уходит в бой со словами: "Брат, я не могу оставить эскадрон". Назад его привозят в седле казаки, у него снесено полголовы, и страшные края раздробленного черепа напоминают красную корону. Его гибель становится одной из причин безумия старшего брата. ("Красная корона. Historia morbi") Когда красные захватили Владикавказ, он чудом избежал гибели: офицеров расстреливали без суда и следствия, и то, что он был врачом, едва ли могло бы его спасти. Еще до болезни он стал серьезно задумываться о литературном поприще. Исторические катаклизмы ускорили этот процесс. Когда он выздоровел и окреп после тифа, в городе уже полностью господствовали красные. Он пошел в политотдел, где уже был писатель Юрий Слезкин. Слезкин отнесся к Булгакову очень хорошо, назначил его заведовать сначала литературной, а потом театральной секцией политотдела. Он же устроил на работу в местный театр статисткой Татьяну Николаевну, которая до этого изнемогала над переписыванием бумаг в конторе угрозыска, чтобы заработать хоть что-то, так как жить приходилось, продавая по частям ее роскошную золотую цепочку. В "Записках на манжетах" прекрасно описан этот период: попытки преподать русскую литературную и театральную классику красноармейцам как правило носили характер трагикомический: Пушкин на портрете получался похожим на Ноздрева, вследствие чего рассказ о нем вызывал такой же хохот, как и предшествовавшие тому юмористические рассказы Чехова, который, кстати, на портрете непонятно подмигивал. К тому же деятелями пролеткультовского толка эти опыты не одобрялись. Тем не менее, Михаил Афанасьевич выступает в театре со вступительным словом перед спектаклями, а в местных газетах его уже именуют писателем. Он уже пишет не только очерки и фельетоны, но и пьесы. Одна из первых пьес, "Братья Турбины" с подзаголовком "Пробил час", была написана в октябре 1920 года, но впоследствии была уничтожена.
К своему раннему творчеству Булгаков относился весьма критически не только в последующие годы, но и сразу. "Рвань все: и "Турбины", и "Женихи", и эта пьеса. Все делаю наспех. В душе моей печаль. Но я стиснул зубы и работаю". (Чудакова. С.106). Да и писать приходилось не столько то, что хочется, сколько то, что надо. "Он меня подстрекнул написать вместе с ним революционную пьесу из туземного быта… Словом: после написания этой пьесы на мне несмываемое клеймо, и единственно, на что я надеюсь, – это что пьеса истлела уже в недрах туземного подотдела искусств". ("Богема") Вскоре Булгаков изгнан из подотдела искусств как бывший белогвардеец. Он вынужден уехать из Владикавказа и перебирается вместе с женой в Тифлис, затем в Батум. Жить абсолютно не на что. Продается последнее – обручальные кольца. Он отсылает Татьяну Николаевну в Москву со словами: "Я тебя вызову, как всегда вызывал" (Чудакова, С.114). Но она уверена, что он собирается за границу, и они никогда не увидятся. Но встреча с Мандельштамом, стихи которого он прекрасно знал и любил, сыграла в его жизни очень важную роль. Следуя совету Мандельштама, он едет в Москву, где кипит литературная жизнь. Приехав в Москву, разыскивает Татьяну Николаевну, которая жила в общежитии на Пироговке в комнатке уборщицы. Вскоре они переселяются в комнату в доме, построенном миллионером Пигитом, которую им на время уступил муж сестры, Надежды Афанасьевны, известный филолог А.М. Земский. (Дом описан в сатире "Эльпит-Рабкоммуна"). Сразу же по приезде в Москву Булгаков обращается в Литературный отдел Главолитпросвета Наркомпросса (ЛИТО). 30 сентября подает заявление, а уже 1 октября зачислен на должность секретаря. Решается и вопрос с жильем: доведенный до отчаянья, он пишет письмо Крупской. Над его наивностью смеются многие сослуживцы, но именно благодаря ходатайству Крупской он получает комнату на Садовой.
Служба в ЛИТО оказалась недолгой: 23 ноября 1921 года ЛИТО расформирован. Булгаков ведет тогово-промышленную хронику в газете "Вестник", но газета тоже закрывается. Снова начинается "литературная поденщина" – очерки и фельетоны в московских журналах и газетах, в том числе в "Гудке", где он работает вместе с В. Катаевым, И. Ильфом и Е. Петровым, И. Бабелем, Ю. Олешей. Печатается также и в берлинском "Накануне". "Теперь, когда все откормились жирами и фосфором, поэты начинают писать о том, что это были героические времена. Категорически заявляю, что я не герой. У меня нет этого в натуре. Я человек обыкновенный – рожденный ползать, и, ползая по Москве, я чуть не умер с голоду". ("Сорок сороков"). "По ночам сочинял веселые фельетоны, которые мне самому казались не смешнее зубной боли" ("Трактат о жилище"). В Автобиографии он писал о том же периоде: "Чтобы поддержать существование, служил репортером и фельетонистом в газетах и возненавидел эти звания, лишенные отличий. Заодно возненавидел и редакторов, ненавижу их и сейчас". (Боборыкин В.Г. Михаил Булгаков. М. 1991, С.31). Он считался еще совсем молодым, начинающим писателем, но ему было уже 30 лет, и он был вполне сформировавшейся личностью. В этом состояла одна из главных трудностей его вхождения в литературный мир: большинство его ровесников уже имели хоть какое-то имя в литературе, а начинающие были значительно моложе. Перелом в отношении к Булгакову наступил после появления его сатирической повести "Дьяволиада"(1924).
Сатирические произведения
В "Дьяволиаде" еще очень чувствуется влияние как любимых писателей – Гоголя и Салтыкова-Щедрина, так и романтической сказки. Это и тема безумия, и тема двойника, и комизм ситуаций.
"Этот неизвестный был настолько маленького роста, что достигал высокому Короткову только до талии. Недостаток роста искупался чрезвычайной шириной плеч неизвестного. Квадратное туловище сидело на искривленных ногах, причем левая была хромая. Но примечательнее всего была голова. Она представляла собою точную гигантскую модель яйца, насаженного на шею горизонтально и острым концом вперед. Лысой она была тоже, как яйцо, и настолько блестящей, что в ней отражались электрические лампочки. Крохотное лицо неизвестного было выбрито до синевы, и зеленые маленькие, как булавочные головки, глаза сидели в глубоких впадинах", – портрет, достойный пера Гофмана.
В "Дьяволиаде" мы видим обычную у Булгакова игру слов, показывающую абсурд окружающей действительности: кабинет начальства находится под вывеской ОТДЕЛЬНЫЕ КАБИНЕТЫ, так как учреждение под названием Главцентрбазспимат (Главная Центральная База Спичечных Материалов) занимает здание ресторана "Альпийская роза".
Тогда же, в 1924 г. происходит серьезная перемена в жизни Булгакова. В январе 1924 г. на вечере сменовеховцев в Бюро обслуживания иностранцев он знакомится с Любовью Евгеньевной Белозерской. Любовь Евгеньевна, в юности актриса, танцовщица, занималась журналистикой, незадолго до того вернулась из эмиграции и рассталась со своим первым мужем – публицистом Василевским Не-Буквой. У нее были достаточно обширные знакомства и в литературном, и в театральном мире, она была человеком высокообразованным, ярким и интересным. При этот характер у нее был совсем не женский: она была человеком очень сильным не только морально, но и физически (в юности, в усадьбе, даже спасла кого-то тонувшего), каталась на лошадях, водила автомобиль. Впоследствии, на подаренном ей сборнике сатирических произведений "Дьяволиада" (1928 г.) Булгаков напишет: "Моему другу и светлому парню Любочке..." (Белозерская-Булгакова Л.Е., Воспоминания. М. 1990. С.101)
Вот как она описывает их первую встречу: "А вот за Слезкиным стоял новый, начинающий писатель, печатавший в берлинском "Накануне" "Записки на манжетах" и фельетоны. Нельзя было не обратить внимания на необыкновенно свежий его язык, мастерский диалог и такой ненадоедливый юмор. Мне нравилось все, принадлежавшее его перу и проходившее в "Накануне". В фельетоне "День нашей жизни" он мирно беседует со своей женой. Она говорит: "И почему в Москве такая масса ворон… Вот за границей голуби… В Италии"…
– Голубь тоже сволочь порядочная, – возражает он.
Прямо эпически-гоголевская фраза…
Сразу чувствуется, что в жизни что-то не задалось… Но лицо в общем привлекательное, лицо больших возможностей". (Белозерская Л.Е. С.) Любовь Евгеньевна заметила его внешнее сходство с Шаляпиным, с чем потом согласились многие их знакомые. Булгаков расходится с Т.Н. Лаппа и женится на Л.Е. Белозерской.
В 1925 году появляется еще одна сатирическая повесть Булгакова –"Роковые яйца". В ней уже видна рука вполне зрелого мастера. Тонкая и горькая ирония соседствует с грубоватым юмором на грани приличий, острая социальная сатира с образами Апокалипсиса, и все это научную по внешней форме фантастику поднимает до уровня фантастики философской. Удивляет, как "Роковые яйца" не вызвали роковых последствий для их автора. Лейтмотивом через все произведение проходит символический образ красного цвета – и отнюдь не с положительной оценкой: "В красной полосочке кипела жизнь. Серенькие амебы, выпуская ложноножки, тянулись изо всех сил в красную полосу и в ней (словно волшебным образом) оживали. Какая-то сила вдохнула в них дух жизни. Они лезли и боролись друг с другом за место в луче. В нем шло бешеное, другого слова не подобрать, размножение… В красной полосе, – а потом и во всем диске стало тесно и началась неизбежная борьба. Вновь рожденные яростно набрасывались друг на друга и рвали в клочья и глотали. Среди рожденных лежали трупы погибших в борьбе за существование. Побеждали лучшие и сильные. И эти лучшие были ужасны". (Курсив наш – Т.С.) Иногда тема красного цвета звучит и в ироническом ключе: "Альфред Аркадьевич БРОНСКИЙ. Сотрудник московских журналов – "Красный Огонек", "Красный Перец", "Красный Журнал", "Красный Прожектор" и газеты "Красная Вечерняя Москва"" по совместительству оказывается еще и сотрудником сатирического журнала "Красный Ворон", издания ГПУ. Однако в названии совхоза "Красный луч" этот цвет приобретает поистине роковое значение. И, наконец, совсем неожиданно преломляется этот образ в рассказе об использовании красного луча – луча жизни (Курсив наш – Т.С.) Рокком: "В камерах начал слышаться беспрерывный стук в красных яйцах"… (Курсив наш – Т.С.) – пасхальные символы становятся символами грядущей катастрофы и смерти. (Заметим, что и в церковной символике красный цвет символизирует как пасхальную радость, так и мученичество).
Не просто игрой слов является и фамилия героя – Рокк.
"– Там до вас, господин профессор, Рокк пришел… Они говорят, что с казенной бумагой из Кремля.
– Рок с бумагой? Редкое сочетание, – вымолвил Персиков и добавил: – Ну-ка, дай-ка его сюда!"
Удивительным образом писатель, сочетая язык революционной эпохи с едва уловимыми Евангельскими реминисценциями, переводит тему ответственности ученого за плоды своих открытий из плана чисто научного в план социальный и даже отчасти в план мистический:
"Ничего этого профессор не читал, смотрел остекленевшими глазами перед собой и курил…
– Никуда я не пойду, проговорил он, – это просто глупость – они мечутся, как сумасшедшие… Ну, если вся Москва сошла с ума, то куда же я уйду. И, пожалуйста, перестаньте кричать. При чем здесь я…
– Бей его! Убивай…
– Мирового злодея!
– Ты распустил гадов!
… Персиков немного отступил назад, прикрыл дверь, ведущую в кабинет, … распростер руки, как распятый"…
Проблема невинных жертв науки звучит в повести не однажды:
"Там, на стеклянном столе, полузадушенная и обмершая от страха и боли лягушка была распята на пробковом штативе, а ее прозрачные слюдяные внутренности вытянуты из окровавленного живота в микроскоп…
Лягушка тяжело шевельнула головой, и в ее потухающих глазах были явственны слова: "Сволочи вы, вот что…""
Наука, безжалостная к отдельным индивидам, уже таит в себе опасность. Результаты научных открытий, попав в руки людей самонадеянных и некомпетентных, становятся причиной социальной катастрофы. Та, в свою очередь, провоцирует в массах ненависть к "теоретикам", которые не смогли или не захотели задуматься об использовании их теорий. А вместе с теоретиками жертвами этого гнева становится и все, что находится рядом: