Курсовая работа: Нестандартная эротика в жизни человека и общества
Речь идет не столько об универсальном конфликте биологической "сексуальности" и "культуры", сколько о конкретных противоречиях между относительно стабильными нормами общественной морали и более изменчивым и разнообразным индивидуальным поведением. Викторианская ограниченность наложила отпечаток и на фрейдовскую концепцию женской сексуальности. Фрейд, в частности, полагал, что все наблюдаемые половые различия, включая факт мужской гегемонии, есть следствие универсального биологического закона. Современная наука считает спор о том, какой пол является высшим, таким же бессмысленным, как спор о высших и низших расах. Не выдержали проверки на практике и многие частные положения Фрейда, касающиеся женщин: об универсальной "зависти к половому члену", их пониженной сексуальности и т. д." (И. С. Кон, 1996).
Из краткого обзора взглядов психиатров и психоаналитиков на проблему формирования эротических отклонений ясно, что хотя в настоящее время еще не принята единая модель происхождения подобных отклонений, зачатки их явно коренятся в процессе прохождения тех или иных стадий нормального психического развития ребенка. А значит, никто еще не может однозначно судить, являются ли они патологическими (т.е. болезненными) или представляют собой варианты обычного поведения человека. Однако здравый смысл заставляет думать, что в обществах, построенных по европейскому типу, уже нет места для преследования людей с отклонениями эротического чувства в тех случаях, когда эти отклонения не связаны с насилием.
О "Неправильной" эротике в культуре и искусстве
Утверждение, что искусство есть зеркало, которое так или иначе отражает жизнь, вполне справедливо и для данной сферы человеческих взаимоотношений. Какими бы ни были общественные запреты, примеры нестандартного полового поведения всегда находят прямое или скрытое отображение в произведениях искусства на протяжении многих веков.
Сцены гомосексуальной любви изображены на древнегреческих амфорах и на древнеиндийских фресках, как и сцены зоофилии. Античная литература изобилует примерами описания гомосексуальной любви, фетишизма и того, что в наше время называется садомазохизмом. Половое возбуждение от телесного наказания своих рабов и рабынь наверняка испытывали в античности многие, но тогда, конечно, это не носило такого утонченного и изощренного характера, как у Захер-Мазоха...
В "Декамероне" Джованни Бокаччо довольно игриво описаны эпизоды "эротической" порки, и эти сцены выглядят гораздо более невинно, чем ужасные страдания, которые причинял своим любовницам маркиз де Сад спустя четыре века. Садизм в исполнении его прародителя - де Сада, выглядит гораздо менее эротичным, потому что представляет опасность для жизни...
Не менее фривольными выглядят и многие сцены из "Гаргантюа и Пантагрюэля" Франсуа Рабле, и это вполне укладывалось в вольные правила диковатого позднего Средневековья.
В "викторианский" девятнадцатый век гомосексуальные отношения можно было изображать лишь намеком, зато описание телесных наказаний становится прямо-таки массовым. Описания разнообразных телесных наказаний, мучений и издевательств в английской, русской, американской, французской литературе просто неисчислимы (Диккенс, Мериме. Марк Твен, Достоевский, Толстой, сестры Бронте...) Казалось бы, все это выглядело вполне прилично до тех пор, пока Захер-Мазох не открыл некую неприятную и неожиданную для консервативных "викторианцев" истину - эти описания несут в себе в большей или меньшей степени ту же эротику, что и описания половых отношений...
Первый мощный всплеск нестандартного, фантастического эротизма произошел в искусстве на рубеже XIX-XX веков.
Самый, пожалуй, значительный импульс этому придала публикация "Тысячи и одной ночи" - первоначально в переводе сэра Ричарда Бэртона. Возможно, не все помнят, с чего начались "сказочные" приключения царя Шахрияра и Шахрезады... А дело было так. Шахрияр и брат его Шахземан убедились в измене своих жен - как только царственные братья отъезжали на охоту, жены призывали к себе рабов и развлекались с ними как хотели. На братьев, которые тайно наблюдали за этими забавами своих "благоверных", зрелище произвело самое негативное впечатление. От огорчения они пускаются куда глаза глядят. Потом братья встречают джинна-ифрита, который имеет при себе очаровательную подругу-наложницу. Когда страшный джинн засыпает, наложница требует от братьев совершить с ней то, что ныне называется сексом свингеров, то бишь половой акт с участием трех и более партнеров.
"Она легла перед ними и сказала: "Вонзите оба, да покрепче, или я разбужу ифрита!" От страха Шахрияр сказал брату своему Шахземану: "О, брат мой, сделай то, что она велела тебе!" Но Шахземан ответил: "Не сделаю! Сделай ты раньше меня!" И они принялись знаками подзадоривать друг друга, но женщина воскликнула: "Что это? Я вижу, вы перемигиваетесь? Если вы не подойдете и не сделаете этого, я разбужу ифрита!" И из страха перед джинном оба брата исполнили приказание, а когда они кончили, она сказала: "Очнитесь!" - и, вынув из-за пазухи кошель, извлекла оттуда ожерелье из пятисот семидесяти перстней (впрочем, интересно, кто из присутствующих успел подсчитать их количество). "Знаете ли вы, что это за перстни?" - спросила она; и братья ответили: "Не знаем!" Тогда женщина сказала: "Владельцы всех этих перстней имели со мной дело на рогах этого ифрита. Дайте же мне и вы тоже по перстню". И братья дали женщине два перстня со своих рук, а она сказала: "Этот ифрит меня похитил в ночь моей свадьбы... Но не знал он, что если женщина чего-нибудь захочет, то ее не одолеет никто, как сказал поэт:
Не будь доверчив ты к женщинам, Не верь обманам и клятвам их...
А другой поэт сказал:
Удивленья великого тот достоин, Кто от женских остался чар невредимым..."
Услышав от нее такие слова, оба царя до крайности удивились и сказали один другому: "Вот ифрит, и с ним случилось худшее, чем с нами! Подобного не бывало еще ни с кем!" (перевод М.Салье).
Так вот, именно после этого случая царь Шахрияр крайне разочаровался в женщинах, поэтому каждую ночь брал невинную девушку, а наутро убивал ее (садизм в своем крайнем, некрофилическом проявлении), и так продолжалось три года, прежде чем он не наткнулся на обаятельную юную рассказчицу Шахрезаду и не стал снова более-менее нормальным, с точки зрения сексуального поведения...
В свое время бэртоновский перевод этих эротических арабских сказок произвел фурор в Европе. О них ходили легенды, раздувались слухи. В полном переводе они были изданы лишь однажды, и то в 500 экземплярах, только для членов бэртоновского клуба...
Картины множества художников XX века свидетельствуют о явных или скрытых отклонениях эротического чувства. Неужели Иванов, написавший целые галереи обнаженных мальчиков, может быть заподозрен в безразличном отношении к гомосексуальной жизни? Да и Горький с Куприным и Власом Дорошевичем, с чувством описавшие телесные наказания в русском быту конца XIX века, переживали, очевидно, нечто похожее на мазохистские мотивы.
Крупнейшему русскому мыслителю первой половины XX века Николаю Бердяеву было совершенно ясно, что плотская любовь в огромной степени является отражением самого сокровенного в человеческой личности и вовсе не привязана к цели деторождения. Он писал: "Половое влечение есть творческая энергия в человеке. В нем есть мучительный переизбыток энергии, требующий исхода в мир, в объект. И несомненна глубокая связь творчества и рождения, их родство и противоположность. В рождении, в создании новых жизней находит себе выход творческая энергия пола. В стихии рода, в порядке природной необходимости половая энергия разряжается в деторождении, творчество подменяется рождением, бессмертное созидание - смертным созиданием. Существует глубокий антагонизм между творчеством вечного и рождением временного. Совершенство индивидуальное и деторождение - обратно пропорциональны. Этому учит биология, учит и мистика. Творческая мощь индивидуальности умаляется и распадается в деторождении. Личность распадается в плохой бесконечности рода. Наиболее рождающий - наименее творящий. Рождение отнимает энергию от творчества. Творческая гениальность враждебна стихии рода, с трудом совместима с деторождением.
В рождающем сексуальном акте всегда есть порабощение личности и надругательство над творческими порывами личности. Человек становится рабом своей творческой половой энергии, - бессильный направить ее на творческий половой акт. Женственность Евы, а не вечная девственность побеждает в жизни пола, род господствует над личностью. Результаты половой жизни не соответствуют ее творческому заданию.
В природной половой жизни не достигается ни соединение мужа с женой, ни творчество вечного бытия. Каждый рождающийся должен вновь начать этот круговорот дурной множественности.
В цепи рождений сковывается творческая энергия. Рождающая половая жизнь и есть главное препятствие наступления творческой мировой эпохи. Человеческий род, пребывающий в стихии ветхого Адама и ветхой Евы, бессилен творить, так как тратит свою творческую энергию на продолжение и устроение рода, на послушание последствиям греха. Воскрешение умерших предков, к которому призывает Н. Федоров, уже предполагает переход энергии с рождения детей на воскрешение отцов.
Роковая непреодолимость природной необходимости, неизбежность приспособления к данному порядку мира сосредоточены в точке рождающего сексуального акта. От этой лишь точки может начаться мировой сдвиг, мировое освобождение. В поле должно совершиться изменение направления творческой энергии. Пол рожающий преобразится в пол творящий. Наступление творческой мировой эпохи знаменует собой изменение природного порядка, а это изменение начнется прежде всего в точке пола, в точке прикрепления человека к природной необходимости".
Как видно из этого отрывка, Бердяев прямо призывает (творца) к многовариантности половых отношений и эротических эмоций, считая, что либидо, направленное на деторождение, отнимает энергию у либидо творческого. Это, конечно, не означает, что сам Бердяев испытывал гомосексуальные наклонности или какие-либо другие половые перверсии, но он защищает идеал права творца на свободу проявлений эротического чувства.
Русский мыслитель первой половины XX века Николай Евреинов видел театрализацию жизни, и в частности секса, одним из защитных механизмов маскировки истинных мотивов поведения. Он утверждал, что те живые организмы, которые лишены природой естественных инструментов для мимикрии (в широком смысле - приспособления к окружающей среде), вынуждены быть более изобретательными в "камуфлировании" своего поведения. С этой точки зрения, "отклоняющийся" секс также служит лишь своего рода "вывеской", за которой скрываются мотивы поведения, которые индивид хотел бы скрыть от посторонних глаз. По его мнению, сексуальные извращения есть не что иное, как доведенная до крайности реализация своих фантазий. Он называл это "патологической театрализацией".
Другое воплощение театрализации секса можно наблюдать в современном шоу-бизнесе, где сексуальность (часто "извращенная") служит своего рода рекламным ходом. А ведь актеры, начав играть, зачастую уже и сами не могут провести грань между своей личностью и образом, созданным для публики.
Франко-испанский художник и большой эстет Сальвадор Дали был известен своим глубоким эротизмом в творчестве. Помимо своих картин и графики, пронизанных эротизмом, он много работал и над своеобразным "эротическим дизайном". В частности, он придумал невиданную форму флакона для духов, гостевого дивана, кресел и прочих предметов, - и все это воспроизводит контуры и объемы чувственных женских губ. При этом, если верить его биографам, за всю жизнь (возможно, не считая нескольких эпизодических связей с проститутками) у него была лишь одна женщина - его Гала...
Новым этапом в осмыслении секса как универсального феномена человеческого мира и культуры, а не просто средства размножения стали работы знаменитого современного философа Мишеля Фуко. В своем эссе "Мы другие викторианцы" Фуко пишет: "Секс окружают молчанием. Закон вершит супружеская пара, узаконенная и производящая потомство. Она навязывает себя как образец, заставляет ценить норму, обладает истиной, оставляет за собой право говорить... Что же касается секса, не ведущего к зачатию, то он, если упорствует и слишком себя показывает, оказывается чем-то аномальным: он получает соответствующий статус и должен расплатиться за это соответствующим наказанием".
Фуко в своих работах показывал, как много мифологии вовлечено в современное (поствикторианское) понимание секса и как мало эта мифология имеет общего с сущностью сексуальных влечений человека. "Если для Хайдеггера основным вопросом было знать, в чем сокровенное истины, то... для меня вопрос в следующем: как это получается, что истина так мало истинна?" С глубокой иронией пишет Фуко о викторианском мифе "правильного секса": "Что касается судов, то они с одинаковым успехом могли вынести приговор как за гомосексуализм, так и за [супружескую] неверность, как за заключение брака без согласия родителей, так и за скотоложество. Для гражданского порядка, равно как и для религиозного, значение имела вообще незаконность. Конечно же, "противоестественность" была отмечена как особая мерзость. Но она воспринималась лишь как предельная форма "противозаконности"... Долгое время гермафродиты были преступниками или детищами преступления, поскольку их анатомическое строение, само их существование запутывало закон, который разделял полы и предписывал их соединение".
Большой интерес представляют размышления Фуко о сексе в связи с религией. Потребность каяться у согрешившего верующего стимулируется церковью, и возникает своего рода парадокс, замкнутый круг. Видимо, человеческой природе свойственна свобода в сексе, и церковь умело использует это стремление к свободе для постоянного обращения "грешника" за церковным прощением.