Курсовая работа: Образ города в западноевропейской романистике: XX век на примере произведений Г. Грасса "Жестяной барабан" и Д. Джойса "Улисс"
Во время работы над романом Джойс настолько тщательно изучил и перенёс в книгу схемы города, что впечатление от происходящего становится реальным. Возникает ощущение вырванного, вырезанного отрывка из жизни Дублина времен Джойса. Вероятно на его современников такого рода погружение в город не вымышленный, не сотворенный фантазией автора, а существующий на самом деле, производило еще более сильное впечатление, нежели на нас, потомков. Такой педантичный перенос улиц, переулков, мостов, дорог вместе с домами, заведениями и местными жителями, вероятно, преследовал следующие цели:
- показать город как своеобразный живой организм, воздействующий на жителей;
- рассмотреть Дублин как отдельный мир, модель мироздания, в котором Блум, Дедалус – прототипы человечества в целом;
- запечатлеть отрезок времени, перенести его на бумагу с помощью фраз, создать эффект фотографии, даже скорее кино.
Начнём с анализа Дублина, как особого живого организма, творящего жизнь и живущего по своим, города, законам. «Как живой организм изображен Дублин – средоточие мещанского бытия, «кипящий горшок мелких интересов и страстей». [3] Дублин здесь не является просто фоном, местностью для перемещения главных героев романа, он движется, дышит; творит вместе с ними, сам по себе, в них, их. Он выступает в роли негласного персонажа, порой гипнотизера, развешивающего в воздухе невидимые паутины мыслей. Тот, кто попадает в зоны этих продуцированных сплетений, улавливает и воспроизводит в своем сознании ту или иную мысль. Поскольку не один персонаж проходит через такие ловушки, можно убедиться в том, что одна и та же мысль или действие, а также продолжение мысли или действия, может возникнуть абсолютно у разных действующих лиц «Улисса» в различных частях романа. Самым ярким эпизодом, показывающим Дублин с данной точки зрения, является десятый – «Блуждающие скалы», содержащий в себе город в полном его объеме. В качестве примеров, приведём несколько отрывков из данной части, разбитой на девятнадцать небольших фрагментов (рассматривалось в предыдущем параграфе), расположив их в виде трех цепочек:
1)“Одноногий матрос, продвигаясь вперед ленивыми бросками своих костылей, прорычал какие-то звуки”[4] → “одноногий матрос проковылял за угол аптеки Макконнелла, обогнул тележку мороженщика из Рабайотти и запрыгал на костылях по Экклс-стрит. Приближаясь к Лари О’Рурку, стоявшему у себя в дверях без пиджака, он вызывающе рявкнул: «За Англию» ”[5] → “одноногий матрос, приблизившись к Нельсон-стрит, 14, рявкнул: « Англия ждет»” [6] .
Вначале одноногий матрос появляется в отрывке, связанном с преподобным отцом Конми, в котором отражены все действующие лица десятого эпизода, многие из персонажей романа и все три главных героя – Блум, Дедал и Молли, так или иначе заявляющие о своем присутствии. Далее матрос мелькает в части, где Молли Блум подает ему милостыню, и затем мы обнаруживаем его в отрывке, связанном с Быком Маллиганом. Одноногий, с деревянным протезом появится в эпизоде “Евмей”, привлекая внимание читателя, став на время центральным действующим лицом шестнадцатой главы. Кто он? Он не ирландец, он “совсем не походил на жителя Дублина”, [7] он выкрикивает отрывки из песни «За Англию – дом и красу». Я могу лишь предположить следующее – моряк является «дьявольской» для Ирландии Англией, тема англичан-захватчиков проходит через весь роман, Джойс подошел к ней осторожно, иронически.
2)“ – Хорошо, что хоть это есть. А где Дилли?
- Пошла отца встречать, - ответила Мэгги.
Кроша в суп большие кусочки хлеба, Буди добавила:
- Отца нашего иже не на небеси.”[8]
“Ну, погоди же, - угрожающе произнес мистер Дедал,- …но скоро от вас избавлюсь. Вам наплевать, если я лягу в гроб. Все, он умер. Жилец сверху умер”[9]
Сестра Стивена, Буди перефразирует молитву «Отче наш», намекая на то, что их отец Саймон Дедал, к сожалению, жив, т.к. польза от неработающего папаши – пьяницы практически отсутствует, и в это же время Саймон сердито выговаривает другой дочери Дилли, как будто он мысленно услышал слова Буди. Происходит диалог в диалоге. Если Дублин – живой, то есть вероятность его участия в трансформации или в возникновении подобных ситуаций.
3) “Буян Бойлан в новых рыжих штиблетах прохаживался по магазину…Буян Бойлан заглянул ей за блузку еще более благосклонно, зажав в смеющихся зубах стебель с красным цветком”[10] → “На Грэфтон-стрит юный Дигнам увидал шикарного франта, у которого был во рту красный цветок, а на ногах – ботинки картинки…”[11] → “У ректорского же дома появился с беспечным видом Буян Бойлан, ноги которого в рыжих штиблетах и носках с небесно-голубыми стрелками…Его руки, засунутые в карманы пиджака, не нашли нужным снять шляпу, однако он презентовал трем дамам нахальное одобрение во взгляде и красный цветок в зубах”.[12]
Буян Бойлан так пристально рассматривается только в этой главе. Особое внимание уделяется красному цветку во рту и его ботинкам, которые плавно переходят из одного отрывка этого эпизода в другой. Персонажи, обращающие свой взор на Бойлана, все как один наблюдают лишь эти детали. Его лицо, его настроение никого не заинтересовывают, отмечается лишь его интерес к особам противоположного пола и франтоватый вид. Все это вызывает если не восхищение, то одобрение у жителей города. И только в шестом эпизоде «Аид» мистер Блум, заметив Бойлана, думает: “Что в нем такого есть что они она видят? Наваждение. Ведь хуже не сыщешь в Дублине”[13] . С одной стороны, чувствуя соперника, Блум не может отнестись к нему объективно, а с другой – Леопольд не просто главный герой романа, не просто житель этого города. Блум – еврей, он не ирландец, он своего рода пришелец и видит то, что не могут заметить коренные жители.
Рассмотрим Дублин как модель человеческой жизни. Приведу высказывания двух критиков Д.Г.Жантиевой и Н.П.Михальской:
«Жизнь Дублина он дает как «модель» всей жизни человека, которая, подобно истории человечества, представляет собой, по мысли автора, замкнутый круг»;[14]
«Блум и Дедалус – это воплощение известных свойств натуры человека, это само человечество, а Дублин, по которому они блуждают – это весь мир».[15] И снова возвращаемся к круговороту. Рождение и смерть идут рука об руку в «Улиссе», и в паре они представляют саму жизнь.
В Дублине, как и в любом другом городе мира, есть два места, через которые проходят почти все жители – это родильный дом и кладбище. В день своей «одиссеи» Блум присутствует на похоронах Дигнама и ожидает в родильном доме разрешения от бремени миссис Пьюрфой. Происходит своего рода взаимозаменяемость, цикличность, причем в четырнадцатом эпизоде «Быки солнца», в котором фигурирует родильный приют, вспоминается о смерти Патрика Дигнама: “Патк.Дигнам, жертва апоплексического удара лежит в земле, и после жестокой засухи, хвала Господу, наконец раздождило”[16] . А в эпизоде «Аид», по дороге на кладбище, на похороны Дигнама, Леопольду Блуму на ум приходит его умерший сын Руди, он вспоминает сам факт зачатия сына и беременность Молли: “Потом в положении. Пришлось отменить концерт в Грейстоуне. Мой сын в ней. Я мог бы поставить его на ноги”[17] . В этом же, шестом эпизоде, мистер Блум вспоминает некого студента медика, работавшего в приюте для безнадежно больных: “Приют Богоматери для умирающих. Мертвецкая тут же в подвале, удобно…Славный был тот студент, к которому я пришел с пчелиным укусом. Потом сказали, он перешел в родильный приют. Из одной крайности в другую”.[18]
Далее этого студента можно встретить в «Быках солнца»: “Там Леоп. Блум из газеты Кроуфорда приятно заседал с ватагой бездельников, мастаков повздорить и покричать, были там Диксон мл, студиозус из Скорбящей Матери Божией”.[19] И это еще раз подчеркивает неразрывную связь двух величайших жизненных явлений – рождения и смерти. Здесь Дублин выступает в роли места действия событий, представляющих собой составные части модели жизни человечества, и человека в частности, в роли маленькой модели самого мира, чьи явления по своей сути мало чем отличаются от жизни Дублина. Возникает круговорот, в котором отправными точками является появление на свет и уход из этого мира. Человек странствует между этими двумя точками, жизненный процесс постоянно обновляется, возрождается, один заменяет другого, и таким образом движение по кругу идет и идет без остановок. И мы опять возвращаемся к теме странника, шагающего по городу, идущего по жизни, из года в год, из века в век и т.д.
Посмотрим на Леопольда Блума и Стивена Дедала как на прототипы человечества в мире-Дублине. Мистер Блум, олицетворяющий в романе в основном телесную, приземленную, но в общем-то далеко не самую негативную человеческую сторону. Он любит секс, именно любит, знает в нем толк, для него это уже не просто животный процесс, а своего рода ритуал, из которого можно извлечь не только удовлетворение плоти. Секс для Блума интересен своей прелюдией, ухаживаниями, запретностью – отсюда и вытекает его интерес к замужним дамам, к юным девам, проституткам (на общение с которыми табу накладывает тот факт, что он сам состоит в браке). И здесь прослеживается его стремление прикоснуться к некой тайне, пусть плотской, но загадке. Блума и Дедала можно рассмотреть как разные стороны одного человека мужского пола, и подойти к следующему выводу.
Поскольку Джойс придавал сексу огромное значение и женщину рассматривал как равноправного партнёра, то в его модели мироздания человечество, скорее всего, разделялось по половому признаку. И тогда, не стоит исключать Молли Блум как прототип человека женского пола.
Таким образом, у нас есть: Дублин в роли модели мира, синтез Блума и Стивена в образе прототипа человека мужского пола, и Молли Блум – прототип женской половины человечества.
Далее обратимся к подробному воспроизведению Дублина в романе как к кинофильму. С.Беккет сказал: «Это не предназначено для чтения…это – для того, чтобы смотреть и слушать». На мой взгляд, «Улисс» проходит перед глазами читателя как фильм, иногда сложно с точностью воспроизвести прочитанные фразы, в то время как с легкостью представляется эпизод. В первой главе данной работы уже упоминалось о своеобразной технике Джеймса Джойса, похожей на технику монтажа в кинематографе, о его интересе к работам С.Эйзенштейна. Действительно автору романа прекрасно удалось с помощью особого построения фраз, кропотливой работы с языком, используя все литературные приемы создать визуальный эффект «Улисса». И столь подробное описание, перенос современного Джойсу Дублина на бумагу, видимо одной из своих целей имел создание зрительного ряда перед читателем. Читатель полностью погружается в атмосферу Дублина начала ХХ века, это уже не просто некий город, в котором разворачиваются события, пусть на время, мы становимся его жителями. Подлинные названия улиц, лавки, пабы, маршруты трамваев – все это создаёт впечатление документального фильма. Неоднократные мелькания персонажей второго плана в разных эпизодах предстают перед нами с различных точек зрения, перетекания действий из одной главы в другую так же похоже на кинопленку и лишний раз подчеркивает эффект протяженности действия в течение одного дня. В качестве примера можно привести медленно тянущуюся по городу рекламную цепочку сэндвичменов, несущих на себе буквы, составляющие название фирмы Hely’s. В восьмом эпизоде живая реклама впервые появляется в романе: “Навстречу ему вдоль сточной канавы медленно двигалась цепочка людей, одетых в белое, на каждом рекламная доска с ярко-алой полосой поперек. Распродажа. Похожи на этого священника: мы грешники, мы страдали. Он прочитал алые буквы на их пяти белых высоких шляпах:H.E.L.Y.’S.”. [20] затем, в десятом эпизоде мы снова встречаемся с ними: “Пять фигур в белых цилиндрах, с рекламными щитами, прозмеились между углом Монипени и постаментом, где не было статуи Вульфа Тона, повернулись, показав H.E.L.Y.’S, и проследовали назад, откуда пришли”.[21] Сэндвичмены разворачиваются и снова идут по определенному рекламному маршруту, очередной раз подчеркивая круговое движение.
2.2 Прошлое и настоящее одного города в произведениях Г. Сакса и Г. Грасса
Хотелось бы начать с эпохи Средневековья, а именно с Ганса Сакса – мейстерзингера из Нюрберга и создателя более 4000 песен, 1700 изречений и около 200 пьес.
Г. Сакс, также как и Г. Грасс изображал Германию, хотя Грасс всё же сузил рамки до од?