Курсовая работа: Орфоэпические ошибки в речи телеведущих
Стили произношения не существуют изолированно, они исторически тесно связаны между собой. Некоторые явления, появившиеся в одном стиле,затем проявляются и в другом. Например, произношение коне[чн]о, ску[чн]о возникло в высоком стиле в выcоком стиле, но со временем стало оцениваться как просторечное явление. Раньше произношение долгого звука [ж:] как твердого согласного в словах дро[ж:ы], во[ж:ы], [ж:о]нный рассматривалось как явление просторечного характера, а теперь воспринимается как стилистически нейтральное.
Ошибки, связанные с произношением и ударением
Развитие литературного языка приводит к изменению представления о литературности-нелитературности (нормативности-ненормативности) того или иного произношения. Причем представление может быть не тоько следствием наблюдаемых изменений литературного языка, но и их причиной (однако только в том случае, если речь идет о так называемом «внутреннем» представлении о правильности-неправильности, существующем у носителей языка и определяющем выбор того или иного звукового оформления языковой единицы).
При «внешнем» лингвистическом описании нормативности-ненормативности результаты, как уже говорилось, могут зависеть от объектов исследования и методики получения данных и их анализа.
Важно иметь при этом в виду возможность двух разных подходов: диахронического, при котором исследуется изменение со временем определенной системы правил, и синхронического, при котором исследуется характер реализации орфоэпических правил в определенный момент жизни языка. В данной работе представлено внешнее описание, основанное на втором, но частично и на первом подходах.
Существует норма в языке. Обычно этот термин используют лингвисты в двух смыслах – широком и узком. В широком смысле под нормой подразумевают традиционно и стихийно сложившиеся способы речи, отличающие данный языковой идиом от других языковых идиомов ( в этом понимании норма была близка у узусу, т.е общепринятых, устоявшихся способов использования данного языка).
В узком смысле норма — это результат кодификации языка. Разумеется, кодификация опирается на традицию существования языка в данном обществе, на какието неписаные, но общепринятые способы использования языковых средств. Но важно при этом, что кодификация — это целенаправленное упорядочение всего, что касается языка и его применения. Результаты кодифицирующей деятельности — а этим занимаются главным образом лингвисты — отражаются в нормативных словарях и грамматиках. Норма как результат кодификации неразрывно связана с понятием литературного языка, который иначе и называют нормированным, или кодифицированным. Территориальный диалект, городское просторечие, социальные и профессиональные жаргоны не подвергаются кодификации: никто ведь сознательно и целенаправленно не следит за тем, чтобы вологодцы последовательно окали, а жители курской деревни акали, чтобы продавцы, не дай Бог, не использовали терминологию плотников, а солдаты — слова и выражения лабушского жаргона, и поэтому к таким разновидностям языка — диалектам, жаргонам — не применимо понятие нормы в только что рассмотренном узком смысле этого термина.
Дальше мы будем говорить о языковой норме лишь в этом, узком смысле. Прежде всего, хорошо бы выяснить, каковы ее свойства и функции. Литературная норма как результат не только традиции, но и кодификации представляет собой набор достаточно жестких предписаний и запретов, способствующих единству и стабильности литературного языка. Норма консервативна и направлена на сохранение языковых средств и правил их использования, накопленных в данном обществе предшествующими поколениями. Единство и общеобязательность нормы проявляются в том, что представители разных социальных слоев и групп, составляющих данное общество, обязаны придерживаться традиционных способов языкового выражения, а также тех правил и предписаний, которые содержатся в грамматиках и словарях и являются результатом кодификации. Отклонение от языковой традиции, от словарных и грамматических правил и рекомендаций считается нарушением нормы и обычно оценивается отрицательно носителями данного литературного языка.
Однако не секрет, что на всех этапах развития литературного языка, при использовании его в разных коммуникативных условиях допускаются варианты языковых средств: можно сказать твОрoг — и твoрОг, прожeкторы — и прожекторa, вы прaвы — и вы правы' и т. д. Какая уж тут жесткость и консервативность нормы?
Тот факт, что варианты существуют в пределах нормы, только на первый взгляд кажется противоречащим строгости и однозначности нормативных установок. На самом деле норма по самой своей сути сопряжена с понятием отбора, селекции. В своем развитии литературный язык черпает средства из других разновидностей национального языка — из диалектов, просторечия, жаргонов, но делает это чрезвычайно осторожно. Эта селективная и, одновременно, охранительная функция нормы, ее консерватизм — несомненное благо для литературного языка, поскольку он служит связующим звеном между культурами разных поколений и разных социальных слоев общества.
Норма опирается на традиционные способы использования языка и настороженно относится к языковым новшествам. «Нормой признается то, что было, и от части то, что есть, но отнюдь не то, что будет», — писал известный лингвист А. М. Пешковский. Он так объяснял это свойство и литературной нормы, и самого литературного языка: «Если бы литературное наречие изменялось быстро, то каждое поколение могло бы пользоваться лишь литературой своей да предшествовавшего поколения, много двух. Но при таких условиях не было бы и самой литературы, так как литература всякого поколения создается всей предшествующей литературой. Если бы Чехов уже не понимал Пушкина, то, вероятно, не было бы и Чехова. Слишком тонкий слой почвы давал бы слишком слабое питание литературным росткам. Консервативность литературного наречия, объединяя века и поколения, создает возможность единой мощной многовековой национальной литературы»
Однако консерватизм нормы не означает ее полной неподвижности во времени. Иное дело, что темп нормативных перемен медленнее, чем развитие данного национального языка в целом. Чем более развита литературная форма языка, чем лучше обслуживает она коммуникативные нужды общества, тем меньше она изменяется от поколения к поколению людей, пользующихся этим языком. (Известный лингвист Евгений Дмитриевич Поливанов сформулировал даже такой парадокс: «Чем более развит язык, тем меньше он развивается»). И все же сравнение языка Пушкина и Достоевского, да и более поздних писателей, с русским языком конца ХХ — начала ХХI века обнаруживает различия, свидетельствующие об исторической изменчивости литературной нормы.
В пушкинские времена говорили: дoмы, кoрпусы, сейчас — домa, корпусa. Пушкинское «Восстань, пророк…» надо, разумеется, понимать в смысле ‘встань’, а совсем не в смысле ‘подними восстание’. А. И. Герцен считал вполне нормальным оборот произвести влияние, Г. И. Успенский в «Письмах с дороги» упоминает о пачке ключей, Д. И. Писарев убеждал читателя, что надо выработать в себе ширину понимания вещей. Лев Толстой признавался одной из своих корреспонденток, что он ее очень помнит (мы бы сейчас сказали: оказать влияние, связка ключей, широта понимания, хорошо помнит). В повести Ф. М. Достоевского «Хозяйка» читаем: «Тут щекотливый Ярослав Ильич … вопросительным взглядом устремился на Мурина». Современный читатель догадывается, конечно, что речь здесь не о том, что герой Достоевского боялся щекотки: щекотливый употреблено в смысле, близком к значению слов деликатный, щепетильный, и применено к человеку, т. е. так, как ни один из носителей современного русского литературного языка его не употребит (обычно: щекотливый вопрос, щекотливое дело). Чехов говорил в телефон (об этом он сообщает в одном из своих писем), а мы — по телефону. А. Н. Толстой, почти наш современник, в одном из своих рассказов описывает действия героя, который «стал следить полет коршунов над лесом». Сейчас сказали бы: стал следить за полетом коршунов.
Итак, литературная норма объединяет в себе традицию и целенаправленную кодификацию. Хотя речевая практика литературно говорящих людей в целом ориентируется на норму, между нормативными установками и предписаниями, с одной стороны, и тем, как реально используется язык, с другой, всегда есть своего рода «зазор»: практика не всегда следует нормативным рекомендациям. Языковая деятельность носителя литературного языка протекает в постоянном — но при этом обычно не осознаваемом — согласовании собственных речевых действий с традиционными способами употребления языковых средств, с тем, что предписывают словари и грамматики данного языка, и с тем, как реально используют язык в повседневном общении его современники.
Ошибки, связанные с произношением
Произношение некоторых согласных
1. Согласный [г] в литературном произношении взрывной, моментального звучания, при оглушении произносится как [к]: сне[к], бере[к]. Произнесение на его месте «украинского» г , условно обозначаемого [ h ], не соответствует норме: [ h ]уля ́ ть , сапо[ h ]и ́ . Исключение составляет слово Бог, в конце которого звучит [х].
2. Вместо ч в словах конечно, скучно, яичница, пустячный, скворечник, девичник, прачечная, тряпочный, тряпичник, в женских отчествах, оканчивающихся на - ична (Никитична, Кузьминична, Ильинична и т.п.), а также в словах что, чтобы, ничто произносится [ш] .
3. В словах мужчина, перебежчик на месте сочетания жч , в форме сравнительной степени наречий жёстче, хлёстче (и хлестче ) на месте стч , а также на месте сочетаний зч и сч произносится [ щ ]: грузчик, заказчик, резчик, подписчик, песчаник, счастливый, счастье, счет, электронно-счетный, счетчик, хозрасчет, считать и др.
4. При скоплении нескольких согласных в некоторых сочетаниях один из них не произносится:
а) в сочетании стн не произносится [т]: уча ́ [с’н’]ик, ве ́ [с’]ник, че ́ [сн]ый, ме ́ [сн]ый, изве ́ [сн]ый, нена ́ [сн]ый, я ́ ро [сн]ый;
б) в сочетании здн не произносится [д]: по ́ [зн]о, пра ́ [зн]ик, нае ́ [зн]ик, но в слове бездна рекомендуется оставлять слабый звук [д];
в) в сочетании стл не произносится [т]: сч а[ с’л ’]и ́ вый, зави ́ [с’л’]ивый, со ́ ве [с’л’]ивый; в словах костлявый и постлать [т] сохраняется;
г) в сочетании стл не произносится [т]; при этом образуется двойной согласный [сс]: максимали ́ [сс]кий, тури ́ [сс]кий, раси ́ [сс]кий.
5. В некоторых словах при скоплении согласных звуков стк , здк, нтк, ндк не допускается выпадение [т]: невестка, поездка, повестка, машинистка, громоздкий, лаборантка, студентка, пациентка, ирландка, шотландка, но: ткань шотл а[ нк ]а.
6. Твердые согласные перед мягкими согласными могут смягчаться:
а) обязательно смягчаетс я н перед мягкими з и с: пе ́ [н’с’]ия, прете ́ [н’з’]ия, реце ́ [н’з’]ия, лице ́ [н’з’]ия;
б) в сочетаниях тв , дв могут смягчаться т и д : четверг, Тверь, твёрдый [т’в’] и [тв’]; дверь, две, подвинуть [д’в] и [дв’];
в) в сочетаниях зв и св могут смягчаться з и с: зверь, звенеть [з’в’] и [зв’]; свет, свеча, свидетель, святой [с’в] и [св’], а также в слове змея [з’м’] и [зм’];