Курсовая работа: Политический аспект революционного процесса
Оглавление
1. Закономерности революционного процесса
2. Власть и безвластие умеренных
3. Радикалы в поисках денег и коалиций
4. Термидор и механизмы завершения революции
Литература
1. Закономерности революционного процесса
Если причины и, в какой-то мере, результаты революционных потрясений привлекают внимание специалистов по теории революции, то сам ее ход обычно остается на долю историков, не включаясь в рамки теоретического анализа. Исключение составляет схема революционного процесса, разработанная школой «естественных историков». Наиболее известной работой, посвященной этой проблематике, до сих пор остается книга Крейна Бринтона «Анатомия революции», написанная в 1930-е годы. На основе анализа четырех революций — английской, французской, российской 1917 года и американской войны за независимость — он предложил концепцию стадий революционного процесса. К. Бринтон выделил: первые стадии революции, непосредственно связанные с падением старого режима, период власти умеренных, «царство террора и добродетели» и, наконец, термидор. В дальнейшем эти категории вошли в лексикон специалистов и, с некоторыми модификациями, — использовались для описания более широкого круга революций.
Для многих исследователей схема Бринтона послужила отправным пунктом анализа, в том числе и таких явлений, как «революции сверху» и прерванные революции, которые сам Бринтон не включал в число объектов своего исследования. При этом первые стадии революции как правило не выделяли в качестве самостоятельных ее этапов, и схема Бринтона трансформировалась в трехчастную формулу: умеренные — радикалы — термидор. Критика такого подхода обычно основывалась на том, что эта схема абсолютизирует опыт Французской революции. Однако другие варианты, предлагавшиеся некоторыми специалистами по теории революции, не получили широкого распространения и остались за рамками основного направления исследований.
Более четко сферу использования схемы К. Бринтона определил С. Хантингтон, который выделил два типа революционных процессов — западные и восточные. «В «западной» модели политические институты старого режима разрушаются, что влечет за собой мобилизацию и вовлечение в политику новых групп и последующее создание новых политических институтов. «Восточная» революция, напротив, начинается с мобилизации в политику новых групп и создания новых политических институтов, а заканчивается насильственным свержением политических институтов старого режима». К западным революциям можно отнести английскую, французскую, российскую 1917 года, мексиканскую, первые стадии китайской, а из более поздних — иранскую. Именно к ним в первую очередь применима схема К. Бринтона. «В целом, последовательность переходов от одной фазы к другой в западной модели революции гораздо более отчетлива, чем в восточной». Однако и здесь могут возникать определенные модификации, вызываемые, например, активным внешним вмешательством в ход революционного процесса, как это было в Мексике со стороны США.
Что же касается «чистых» случаев западных революций, то, как нам представляется, здесь подход К. Бринтона в целом достаточно адекватно описывает течение революционных процессов. Его основная слабость — не в том, что он навязывает закономерности французской революции более широкому кругу явлений. Проблем а — в самой методологии, использовавшейся им и другими «естественными историками». Задача, которую они перед собой ставили, заключалась, скорее, в описании «симптомов болезни», чем в анализе причин того, почему революции движутся столь схожими путями. Однако любая схема, пока она лишь описывает явления и не вскрывает их причины, всегда уязвима для критики. Поэтому для анализа того, насколько универсален ход революционного процесса, и для определения траектории «революционной кривой» необходимо выйти за рамки набора примеров и приступить к поиску причин рассматриваемых явлений.
Но решение этой задачи важно не только для подтверждения либо опровержения одной отдельно взятой концепции. Вопрос о закономерностях развития революции выводит нас на глобальную проблему — о связи до- и послереволюционного состояния общества. Эта проблема как составная часть вопроси о прерывности и непрерывности исторического процесса, в отличие от хода революции как такового, всегда находилась в центре внимания общественных наук. И здесь представлен весь спектр возможных позиций — от трактовки революций как полного разрыва с прошлым до диаметрально противоположных представлений о том, что революция ничего принципиально не способна изменить в ходе исторического разви-тия. Между тем без рассмотрения логики революционных процессов нельзя вскрыть причинно-следственные связи — все опять сведется к описанию событий, к набору иллюстраций и в конечном счете к совокупности примеров сходства и различия до- и послереволюционной политики властей.
Таким образом, анализ хода революционного процесса в данной работе преследует две цели. Во-первых, раскрыть логику развития революции, вскрыть причины схожести «революционной кривой» для событий, происходивших в разное время и при разных обстоятельствах. Во-вторых, продемонстрировать связь логики революционного процесса с результатами революции, позволяющую понять как причины их непредсказуемости, так и пределы радикальности возможных изменений. Однако, прежде чем приступить к решению этих задач, необходимо остановиться на нескольких наиболее типичных предрассудках, свойственных пониманию революционного процесса и препятствующих его адекватному восприятию.
Первый из подобных предрассудков связан с трактовкой характера социальных сил, участвующих в революционном процессе. Подход многих исследователей к этому вопросу до сих пор испытывает сильное влияние марксистской традиции, в рамках которой революция понимается как высшая форма классовой борьбы. Соответственно, основные силы, участвующие в революции, рассматриваются в предельно агрегированном виде — как общественные классы. Принято анализировать интересы и действия аристократии, буржуазии, крестьянства, рабочего класса и т.п. Между тем, для такого подхода нет серьезных фактологических оснований. Общество входит в революцию фрагментированным, раздробленным на мелкие группы, которые не способны найти устойчивую базу для объединения. Таким образом, исходным элементом социальной структуры оказывается единица гораздо более дробная, нежели класс. В ходе революции подобная фрагментация сохраняется, хотя конфигурация групп и их интересы могут неоднократно меняться. Это напрямую связано с разнообразным и резким, зачастую непредсказуемым воздействием революционного процесса на экономическое и социальное положение социальных групп и слоев.
В отличие от агрегированного классового анализа, трактовка, учитывающаяся фрагментацию общества, дает возможность объяснить динамику революционного процесса. Ход революции определяется процессами неустойчивого объединения и последующего распада и перегруппировки прореволюционных коалиций, не скрепленных внутренним единством интересов и объединяющихся под воздействием внешних, преходящих обстоятельств. Распад подобных коалиций означает смену находящегося у власти режима. Появление социальных, в первую очередь элитных групп, имеющих устойчивые интересы, укорененные в новой, порожденной революцией структуре собственности, означает окончание революционного процесса.
Еще один распространенный стереотип связан с мотивами, которыми руководствуется в своей деятельности революционное правительство. Многие преувеличивают роль идеологии как фактора, определяющего практические действия революционеров, особенно на радикальной фазе. Действительно, на первый взгляд, чуть ли ни все радикальные преобразования имели своим непосредственным источником те или иные идеологические доктрины. Однако при более внимательном анализе становится ясно, что функционирование революционных правительств определяется гораздо более сложным комплексом причин, а революционные силы, которые кажутся самыми идеологически детерминированными, как раз и оказываются самыми прагматичными.
Основным фактором, определяющим логику деятельности революционного правительства, являются не только, а часто и не столько, концептуальные представления о принципах эффективного и справедливого устройства общественной жизни, сколько практическая необходимость укреплять революционную власть, когда у нее нет устойчивой социальной базы, а экономика испытывает естественные для революционного процесса трудности. Для укрепления власти требуются усилия в двух направлениях. С одной стороны, это поиск источников финансирования революции, или, другими словами, финансовой базы революционного правительства. С другой стороны, это поддержание социальной базы, определение композиции и методов формирования и сохранения прореволюционных коалиций, на неустойчивость которых мы указывали выше. Чтобы выжить, революционные власти должны решать эти две противоречивые, но одинаково насущные задачи. Именно потребность в деньгах и в политической поддержке в решающей мере определяет действия правительства по конкретным вопросам, в том числе продовольственному, военному, аграрному и др.
Кроме того, по мере нарастания числа революций в истории человечества, опыт революционных преобразований сам становится значимым фактором практической политики. Стремление не повторять ошибок, которые приводили в прошлом к падению революционных правительств, часто оказывается более существенной детерминантой в принятии решений, чем сохранение чистоты идеологических принципов.
Даже столь беглый перечень основных факторов, влияющих на ход революции, демонстрирует принципиальную роль экономических процессов в формировании траектории «революционной кривой». Финансовый, а затем и более широкий экономический кризис сопровождает революцию на всем ее пути и выступает важнейшей детерминантой деятельности революционного правительства. Воздействие экономических сдвигов на положение различных слоев и групп в решающей степени предопределяет конфигурацию проре-волюционных коалиций. Наконец, революционный процесс подходит к завершению лишь тогда, когда в результате перераспределения собственности и экономической власти в обществе смогут сформироваться новые элитные группы. В целом само сходство протекания революционных процессов в разные времена и в различных странах во многом определяется общностью экономического цикла революций.
Тем не менее, экономическим вопросам в данном разделе не будет уделено особого внимания. Неразработанность этих вопросов в теории революции, необходимость масштабного анализа исторического опыта для доказательства самого тезиса о существовании революционного экономического цикла побудили нас специально рассмотреть эти вопросы. Здесь же мы будем затрагивать их лишь мельком и только в тех случаях, когда без них анализ политических и социальных аспектов революционного процесса будет невозможен.
2. Власть и безвластие умеренных
Первая стадия революции, которую традиционно связывают с приходом к власти революционного правительства, — это власть умеренных. Однако уже в трактовке этой стадии у К. Бринтона можно заметить, что она имеет сложную внутреннюю структуру и включает в себя несколько совершенно различных по своему характеру этапов: начиная с момента всеобщего единства, названного Бринтоном «медовый месяц» (и формально отнесенного им к первым стадиям революции до наступления власти умеренных), и кончая ситуацией двоевластия, которая также в полной мере не может быть отнесена к власти умеренных, поскольку в этот период они вынуждены делить ее с радикальными силами. Наша задача состоит в том, чтобы объяснить, каким образом и по каким причинам происходит столь решительное изменение ситуации — от торжества умеренных к их падению и радикализации революционного процесса.
Первоначальный момент всеобщего единства, который наступает после победы первого революционного натиска, обычно не привлекает особого внимания исследователей, более озабоченных дальнейшими перипетиями революционной борьбы. Мимолетный характер этого единства не вызывает сомнения, поскольку участники борьбы объединены лишь недовольством старым режимом и кратковременным взлетом революционного энтузиазма, но имеют совершенно разные позитивные программы. Бринтон не без сарказма описывает этот период: «...Партия революции победила. Мутные воды сомнений, дебатов и агитации мгновенно очищаются. Революция, едва начавшись, кажется завершенной. В Англии после того, как Долгий парламент избавился от Стратфорда и вырвал уступки у Короля; в Америке после Конкорда и Банкер Хилла, этой величайшей моральной победы; во Франции после падения Бастилии; в России после отречения царя — наступает короткий период радости и надежд, иллюзорный, но восхитительный медовый месяц этой несовместимой пары, Реального и Идеального».
Однако недооценивать значение этого периода было бы неправильно. Будучи по своей природе мимолетным и преходящим, он оставляет после себя иллюзии, которые живут несравнимо дольше его самого и серьезно влияют на всю политику умеренных. Поскольку при первом натиске революционных сил старый режим рассыпается как карточный домик, создается впечатление, что у него не оставалось никаких внутренних ресурсов, никакой серьезной опоры. Кроме того, широкое единство по вопросу о невозможности сохранения старых порядков умеренные ошибочно принимают за объединение вокруг конечных целей борьбы, а патриотический подъем рассматривают как долговременный фактор, на который можно опираться в реальной политике. Иллюзия безграничного кредита доверия в сочетании с уверенностью в наличии широкой коалиции революционных сил, готовых поддержать масштабные преобразования, а также существование еще достаточно работоспособного и, как правило, лояльного государственного аппарата — все это создает у новой власти ощущение собственной всесильности. Что бы ни происходило в реальности, умеренные на протяжении всего отпущенного им срока так и не могут избавиться от подобного рода иллюзий. Понятно, что это существенно снижает способность власти адекватно реагировать на возникающие проблемы.
Еще один фактор, ограничивающий свободу маневра умеренных, — их жесткая приверженность определенной программе общественного переустройства. С этой точки зрения они оказываются гораздо более индоктринированными, чем следующие за ними радикалы. Программа умеренных формируется еще в предреволюционный период, обычно она основывается на наиболее передовых религиозных и философских идеях, сформировавшихся в условиях старого режима, и освящена авторитетом видных мыслителей своего времени. Она вбирает в себя опыт других стран, более адекватно реагирующих на «вызовы времени». И, наконец, в той или иной форме в ней присутствует экономическая доктрина.
Программа умеренных как воплощение духа эпохи пользуется в предреволюционный период широкой общественной поддержкой. Попытки ее реализации наиболее прогрессивными деятелями в условиях старого режима, которые из-за противодействия консерваторов обычно заканчивались неудачей, еще более укрепляют в обществе уверенность в безальтернативное нового курса. Казалось бы, все это буквально обрекает программу умеренных на успех. Однако результат ее практической реализации оказывается диаметрально противоположным.
Дело в том, что программа обновления, выработанная при старом режиме и не предназначенная в его условиях для немедленного практического воплощения, обладает рядом специфических особенностей, делающих ее принципиально нереализуемой, особенно и рамках революционного общества. Во-первых, эта программа носит явно выраженный нормативный характер, то есть описывает желательное с точки зрения передовых идей состояние общества, но оказывается весьма туманной, как только речь заходит о конкретных механизмах достижения поставленных целей. Во-вторых, она в полной мере несет в себе комплекс ограничений и предрассудков, характерных для прежнего режима, пытаясь так или иначе совместить в себе все лучшее, что есть в старой системе, с новыми веяниями времени. Наконец, в-третьих, она не ориентирована на интересы конкретных социальных сил, но стремится воплотить в себе некие абстрактные общие цели, отражающие представления о справедливом, правильном, идеальном общественном устройстве, и потому способные получить поддержку всех или почти всех.
Сопровождающееся широким единством социальных сил начало революции создает представление о возможности быстро и легко достичь того нормативного состояния общества, которое вытекает из имеющейся программы — и это определяет действия умеренных после прихода к власти. В итоге новый режим, еще не обремененный грузом ошибок прошлого и имеющий достаточно широкое поле для маневра, занят тем, что стремится достичь утопичных целей негодными средствами, опираясь на иллюзорных сторонников. С вполне предсказуемыми результатами. Достаточно вспомнить, как в начале революций — 1789 года во Франции и 1917 года в России — решались самые острые проблемы, оставшиеся в наследство от старого режима. Для Франции это было преодоление финансового кризиса, для России — вопросы мира и хлеба. Основные черты политики умеренных в обоих случаях обнаруживают поразительное сходство.
Во-первых, это склонность к принятию решений преимущественно стратегического, долгосрочного характера. Явно или неявно предполагается, что осуществление программы стратегических мер само по себе способно привести к общей стабилизации ситуации, преодолеть те конкретные экономические и политические трудности, которые обусловили политический кризис и приход нового правительства к власти. «Дело теперь идет не о комбинации мелких ресурсов фиска и ажиотажа, — отмечал Монтескье, председатель финансового комитета Национального собрания Франции, — эти таланты, издавна столь рекомендованные и расхваливаемые, не будут иметь успеха среди нас... Нам нужен теперь всеобъемлющий план, план финансового возрождения». Точно так же, в соответствии со стратегическими задачами, осмысливаемыми «подлинно народной властью», собиралось решать текущие проблемы функционирования предприятий и продовольственного снабжения Временное правительство России. В этом отношении весьма характерно заявление В. Громана, ответственного в то время за распределение потребительских товаров в Петрограде: «Я не распределю ни единой пары ботинок, покуда все народное хозяйство не будет регулироваться по плану». В результате власть оказывается неспособной осуществить те неотложные меры, которые необходимы для преодоления кризиса.
--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--