Другой исследователь Д. О. Заславский[14] пишет:

«Достоевский не улыбается ни на одной из известных нам фотографий и картин. Драматическое, трагическое – на первом плане его повестей и романов. Сюжетная основа влечется почти во всех крупных произведениях к убийству, самоубийству или сумасше­ствию. Истеричность — черта многих героев. Они не говорят, а «вскри­кивают». Их чувства болезненны. Часто они «в горячке».

И тем не менее смех звучит в очень многих, если не во всех произве­дениях Достоевского. Смех временами озаряет их страницы. Это разного рода смех. Он может быть злым, желчным, но нередко и добрым, свет­лым. Не подлежит сомнению, что Достоевский любил смеяться, высоко ценил юмор и превосходно владел им.

Конечно, таких произведений «единственно для смеху» в обширней­шем творчестве Достоевского очень мало, и они не характерны. Но вообще юмор присутствует почти всюду, даже в самых драматических произ­ведениях, он не случаен, он — в самой писательской натуре Достоевского. Иначе и быть не могло у писателя, который вышел из великой гоголев­ской школы и придавал огромное значение смеху.

Достоевский писал о «страшном могуществе смеха» Гоголя, о том, что это могущество не выражалось так сильно «еще никогда, ни в ком, нигде, ни в чьей литературе с тех пор, как создалась земля» (XIII, 103). Отме­тим тут же, что он называл этот смех «маской» Гоголя, прикрытием для чувств, совсем не смешных.

Юмор и сатира играют такую существенную роль в творчестве Досто­евского, что заслуживают особого рассмотрения. Они проходят через все противоречия литературно-художественного облика Достоевского и сами трансформируются в соответствии с этими противоречиями».

Поэтому «Дядюшкин сон» интересен в этом плане.

«Сатирический пафос, также как пафос многих произведений так называемой обличительной литературы второй половины 50-х годов, был прямо направлен против основы самодержавной власти – дворянско-помещичьего общества. Выводя на сцену своей провинциальной комедии представителей мордасовского общества («Дядюшкин сон») Достоевский подобно автору «Губернских очерков», вышедших за два года до появления его повестей, раскрывает всю ограниченность и пошлость, провинциальное одичание и нравственный распад правящего сословия, его паразитизм по отношению к эксплуатируемому крестьянству, тяжкий труд которого, например, для бездельника, волокиты и болтуна князя К., промотавшего за свою жизнь не одну сотню душ, служил лишь средством для веселых и бездумных развлечений», - отмечает Н. П. Утехин[15] .

Несмотря на значимость повести Достоевского в дальнейшем его творчестве, «Дядюшкин сон» исследован частично и в основном затрагивает связь с литературной традицией предшественников.

Глава 2. Средства изображения характера главных героев в повести Достоевского «Дядюшкин сон»

§1. Роль портрета и речевой характеристики женских образов в повести «Дядюшкин сон»

В построении ситуаций и композиции образов Достоевский широко пользовался свидетельствами действительности и любил исходить из ее данных. Огромное художественное чутье и уверенный опыт романиста обычно подсказывали Достоевскому основной закон подлинного искусства портретирования: типизация действительности, преображение факта до его творческого выражения, возведение реального случая в закономерность художественного замысла и подчинение зыбкого жизненного явления твердым принципам идеи, формы и стиля.

Достоевский никогда не стеснял себя данными действительности и подлинными признаками прототипа; ему нужна была не определенная конкретная фигура во всех ее житейских особенностях, а лишь ее художественная выразительность[16] .

Комедийные герои по преимуществу психологически однолинейны. Психологическая емкость и разнообразие характеров в великих комедиях – лишь различные вариации одних и тех же их пороков.

Но такого рода психологическая односторонность, лишенная оттенков, как раз и была чужда творческому методу Достоевского. Достоевский в своих произведениях отразил эпоху распада буржуазного сознания, выразил в них совершенно иное, чем прежде, мировоззрение, « сильно шокирующее интеллект, оперирующий старыми дуалистическими категориями».

В творениях Достоевского как бы нарушалось привычное для традиционного эстетического сознания ясное ощущение «точной меры …отклонения героев от нормы», от привычных нравственных ориентиров, что безусловно отменяло и традиционную логику комических конфликтов. Созданные им «чудаки» с характерным для них сложным переплетением стремлений и страстей, глубоко погруженные в окружающий их мир, все более теряли свою исключительность и психологическую определенность[17] .

Таково описание одной из главных героинь повести «Дядюшкин сон» Москалевой Марьи Александровны . Достоевский не дает ее портрета вообще, а знакомит с ней читателя через образ поведения, поступки, с помощью речевой характеристики. Мы узнаем, что она первая дама в Мордасове. Властная, взбал­мошная и честолюбивая. Мужа сво­его не ставит ни в грош и держит его в деревне. Известно, что почти никто в городе ее не любит, а мно­гие ненавидят.

Образ ее подается с едкой иронией. Рассказчик много говорит о ее уме и «комильфотности» (comme il faut – умение себя держать), которое, в частности, проявля­ется в умении «...убить, растерзать, уничтожить каким-нибудь одним, словом соперницу… а между тем покажет вид, что и не заметила, как выговорила это слово»[18] .

Ловкая и беспринципная, способная на все для достижения своих целей, властолюбивая Марья Александровна Москалева, отличающаяся, впрочем, по меткому выражению сатирика, «от Наполеона тем, что у нее даже на самых высоких вершинах славы никогда не кружилась голова»[19] .

Очень емко изображает героиню в течение всего текста речевая характеристика. Например, мы наблюдаем два проявления Марьи Александровны.

В разговорах с князем, дочерью (с целью воздействия на чувства и достижения желаемого результата), Мозгляковым, провинциальными дамами:

«Но, князь, - поспешно перебивает Марья Александровна, - я слышала об ужаснейшем происшествии! Признаюсь, я была вне себя от испуга … Не ушиблись ли вы? Смотрите! этим пренебрегать невозможно…[20] »

«Ты не веришь мне, Зина! Не сотри на меня враждебно, дитя мое ! Я не осушала глаз эти два года, но скрывала от тебя мои слезы, и, клянусь те бе, я во многом изменилась сама в это время! Я давно поняла твои чувства и, каюсь , только теперь узнала всю силу твоей тоски…»(С. 386)

«Ах, Боже мой , как вы наивны, mon cher Paul . Напротив, нам надобно молить Бога о его здоровье . Надобно всем сердцем желать долгих дней этому милому, этому доброму, этому рыцарски честному старичку ! Я первая, со слезами, и день и ночь буду молиться за счастье моей дочери…»(С. 425)

«Я уже не говорю о том, можно сказать, восторге , который я чувствую, видя вас обеих у меня, и еще вечером, - запела Марья Александровна, оправившись от первого изумления, - но скажите, пожалуйста, какое же чудо зазвало вас сегодня ко мне, когда я уже совсем отчаялась иметь эту честь ?» (С. 443)

Марья Александровна учтива, любезна, использует все возможные средства, чтобы завладеть разумом собеседника, не пренебрегает лестью, возвышенными словами.

Наедине же с собой, иногда при дочери, с мужем Афанасием Матвеевичем героиня искренна и груба:

«Ах, Боже мой! – вскричала она, - черт несет эту сороку , полковницу!» (С. 392)

«Ах ты, харя ! Ах ты, осиновый кол ! Ну, слыхано ли что-нибудь глупее такого ответа?…как смеешь ты напоминать мне, что я твоя жена?» (С. 429)

«Ах, черт бы их взял ! я и не подумала об этом театре! изловчились,

сороки !» – прошептала Марья Александровна вне себя от бешенства» (С. 444)