Курсовая работа: “Время колокольчиков”: литературная история символа

Раздаётся яркий звон;

То вдали отбрякнет чисто,

То застонет глухо он.

Буйная “игра” колокольчика вызывает самые разные ассоциации — и в конце концов следствием этой “игры” оказываются возникающие вокруг дороги демонологические существа, напоминающие пушкинских бесов. Именно как отклик на пушкинские “Бесы” и написано это стихотворение — но здесь сами бесы являются не чем иным, как следствием “плача” и “хохота” колокольчика. Всё это к тому же предстаёт как “поэтическая весть” и “русской степи” (целого пространства России), и индивидуальной русской “думы”:

Словно леший ведьме вторит

И аукается с ней,

Иль русалка тараторит

В роще звучных камышей.

Русской степи, ночи тёмной

Поэтическая весть!

Много в ней и думы томной,

И раздолья много есть…

Но воспринимаясь как “однозвучный” — то есть характеристический для одного конкретного человека, колокольчик при этом не терял и своей связи с “общим” происхождением — от колокола вообще и вечевого колокола в частности.

4. “…Колокольчик Спасской башни Кремля”

Стихотворение Александра Башлачёва “Зимняя сказка”, построенное, как и многие его стихи, на реминисценциях из предшествующей русской и советской поэзии, на обыгрывании прежних шлягеров, начинается строкой, намекающей на упоминавшийся выше романс Гурилёва–Макарова, получающий абсурдное продолжение:

Однозвучно звенит колокольчик

Спасской башни Кремля.

В тесной кузнице дня лохи-блохи

подковали Левшу… —

и так далее.

Абсурдность усиливалась смысловым несоответствием: на Спасской башне Кремля размещаются знаменитые часы — кремлёвские куранты, ставшие знаковым символом России. Исполнявшие некогда мелодию старого российского гимна и “Коль славен…”, они по приказу Ленина были перестроены на исполнение “Интернационала” — гимна обновлённой России. Современники Башлачёва хорошо знали драму Н.Погодина “Кремлёвские куранты” с её центральной сценой — беседой Ильича и часовщика. Перемена мелодии, которую играли часы, имела в глазах советской власти значение нового символа.

Ни “Интернационал”, ни исполнявшаяся теми же часами мелодия “Вы жертвою пали в борьбе роковой…” не звучали “однозвучно”, а бой самих часов на Спасской башне никак не напоминал ни звон колокола, ни звук русского колокольчика. Вместе с тем введение мотива “башни Кремля” ориентировало не столько на “колокольчик”, сколько на “колокол” — нечто более подходящее для “башни”.

Колокол — уже по своему происхождению слово, ориентированное на выражение чего-то “общего”. Общеславянское по генеалогии, оно заключает в себе следы двух индоевропейских корней: коло — круг (отсюда уменьшительное: “кольцо”) и кол — глухой вариант корня гол — звук (см. “глагол” — речь, изречённый звук, “голос” и тому подобное). Изначальный смысл его, в соответствии с происхождением слова, может быть определён как “звук из круга”, “круговой” (то есть общий) голос.

Представление о колоколе сопряжено с понятиями “большой”, “звучный”, “могучий”, “величественный”. Особенные достоинства колокола определялись его величиной: самый большой из колоколов получал название “Царь-колокол”, а на колокольнях большие колокола звались именами собственными (колокол “Сысой” на звоннице Ростовского кремля). Колокол поневоле выражал представление об “общем гласе”, что соответствовало его функции — созывать людей для молитвы или для решения какого-то общего дела. Его звук — выражение “гласа народа”: по указанию В.И.Даля, колокола при церквах “зовутся также Божьим гласом”. Поэтому колокол — олицетворение величия, спокойствия и стабильности:

В колокол, мирно дремавший, с налёта тяжёлая бомба

Грянула. С треском кругом от неё разлетелись осколки,

Он же вздрогнул — и к народу могучие медные звуки

Вдаль потекли, негодуя, гудя и на бой созывая.

Автор этого маленького стихотворения А.К.Толстой отмечал, что всего лишь описал действительный случай, происшедший во время Крымской войны. Сам образ колокола был достаточным основанием для того, чтобы воспринять этот случай как символический…