Реферат: Анализ повести Бальзака "Гобсек"
Какой контраст: сухой, желчный старик в полдень в будуаре едва проснувшейся после ночного бала великосветской красавицы. В окружающей ее роскоши всюду следы вчерашней ночи, усталости, небрежности. Острый взор Гобсека постигает и еще нечто: сквозь эту роскошь проглядывает нищета и, скалит острые свои зубы, И в облике самой графини Анастази де Ресто – растерянность, смятение, страх. И все-таки, сколько в ней не только красоты, но и силы!
Гобсек, даже Гобсек, с восхищением на нее посмотрел. Она вынуждена принимать ростовщика в своем будуаре, униженно просить его об отсрочке. А тут еще и муж приходит весьма некстати. С наслаждением видит Гобсек, что он держит в своих руках ее позорную тайну. Она его раба. «Это один из моих поставщиков», – вынуждена графиня солгать мужу. Она потихоньку сует Гобсеку что подвернулось из драгоценностей, чтобы только его спровадить.
По-своему, ростовщик щепетильно честен. Бриллиант, полученный от Анастази, стоил на двести франков больше, чем Гобсек должен был получить. Он пользуется первою оказией, чтобы эти двести франков вернуть. Он передает их через встреченного им; на пороге Максима де Трай. Мимолетное впечатление» от Максима: «Я прочитал да его лице будущее графини. Этот прелестный блондин, холодный и бездушный игрок, разорится, ее разорит, разорит ее мужа, разорит ее детей, пожрет их наследство и больше истребит и разрушит, чем могла бы разрушить целая и артиллерийская батарея».
Все это вычитал Гобсек на лице Максима де Трай. И это тоже портрет. Именно бальзаковский портрет. Потому что сущность литературного портрета в том, чтобы в человеческом лице была угадана личность и ее роль в жизни окружающих ее людей.
2. «Огромность» фигуры Гобсека как типичного романтического героя
«Огромность» фигуры Гобсека строится не только на сравнениях. Прошлое скромного ростовщика заставит умереть от зависти любого искателя приключений; его познания, интересы и связи с миром просто не поддаются учету – он поистине вездесущ и всемогущ. Перед нами типичный романтический герой: он живет в мире абсолютных величин и соизмеряет себя с богами – никак не меньше; ему все ведомо, он все постиг, хотя и бесконечно одинок в окружающей толпе, без которой он, впрочем, прекрасно обходится. Время, как и мелкие бытовые неурядицы, не властно над ним – только роковые начала, страсть способны определять такую натуру.
Страсть Гобсека – власть и золото, а поскольку это кумиры многих эпох, и уж тем более буржуазной, то романтически обрисованный ростовщик прекрасно вписался в реалистическую в целом картину человеческих отношений, созданную Бальзаком. К тому же от целого ряда достижений Гобсека (в основном вымышленных) не отказался бы и сам автор «Человеческой комедии»; многие из горьких истин об окружающем мире, которыми ростовщик делится с Дервилем, явно восходят к идеям и афоризмам Бальзака. Таким образом, столь неоднозначный герой оказывается еще и в чем-то близок автору. Теперь рассмотрим сказанное более подробно и доказательно.
Те сведения, которые сообщает о прошлом Гобсека Дервиль, больше подходят для мира историй «Тысячи и одной ночи», чем для повествования о старике, обитающем в небогатом парижском квартале и занятом весь день возней с ценными бумагами и выжиманием денег у клиентов. Зато сам Бальзак, как известно, был наделен богатым воображением и часто давал волю своей фантазии во вполне обыденных обстоятельствах: вспомним его трости, перстень Бедук, веру в необыкновенность и величие своей судьбы, постоянные проекты сказочного обогащения...
«Мать пристроила его юнгой на корабль, – рассказывает Дервиль о прошлом Гобсека, – и в десятилетнем возрасте он отплыл в голландские владения Ост-Индии, где и скитался двадцать лет. Морщины его желтоватого лба хранили тайну страшных испытаний, внезапных ужасных событий, неожиданных удач, романтических превратностей, безмерных радостей, голодных дней, попранной любви, богатства, разорения и вновь нажитого богатства, смертельных опасностей, когда жизнь, висевшую на волоске, спасали мгновенные и, может быть, жестокие действия, оправданные необходимостью» [3, с.13].
Здесь много характерных романтических преувеличений, которые в дальнейшем будут повторены и умножены, однако Бальзак остается верен себе: продолжая свой рассказ, Дервиль среди знакомцев Гобсека называет как подлинных (Лалли, Сюффрен, Гастингс, Типпо-Саиб), так и вымышленных исторических деятелей – персонажей «Человеческой комедии» (Кергаруэт, де Понтадюэр). Так тонкими и малозаметными нитями писатель переплетает создание собственной фантазии с реальной жизнью.
Далее выясняется, что Гобсек вел дела с окружением известного индийского раджи, жил среди пиратов и знал самых знаменитых из них; он также отыскивал легендарный индейский клад в окрестностях Буэнос-Айреса и «имел отношение ко всем перипетиям войны за независимость Соединенных Штатов». Такой послужной список смог бы украсить биографию персонажа авантюрно-приключенческого романа. Перечень экзотических стран и занятий Гобсека также заставляет вспомнить произведения писателей-романтиков: стремясь уйти от прозы быта и скучной повседневности, они охотно отправляли своих героев в дальние страны на поиски опасных приключений.
Как это все соотносится с реалистическим, социально осмысленным портретом современной Бальзаку Франции в том же произведении? Бальзак творил в эпоху, когда кумирами публики были герои Байрона, Вальтера Скотта, Виктора Гюго. Реализму еще предстояло завоевать и упрочить свои позиции в мировой литературе, и Бальзак был одним из тех, кто много сделал для утверждения в литературе новых подходов к изображению мира и человека. При этом, что вполне естественно в переходную эпоху, Бальзак сам находился под влиянием эстетики романтизма в литературе и соответствующего типа поведения в жизни.
Ничего удивительного, что образ ростовщика строится писателем одновременно по реалистическим и романтическим канонам. Исследователи подметили: Бальзак тяготеет к чрезмерности в своих описаниях, нагромождая качества одно на другое; это приводит к очевидным преувеличениям, но совершенно не противоречит поэтике романтизма. Так, упомянутое описание личности Гобсека позволяет Дервилю подытожить в разговоре с графом де Ресто: «...я глубоко уверен, что ни одна душа человеческая не получила такой жестокой закалки в испытаниях, как он» [3, с.45].
Не менее высокого мнения о себе и сам персонаж. Он без стеснения заявляет Дервилю: «Я появляюсь как возмездие, как укор совести... Я люблю пачкать грязными башмаками ковры у богатых людей – не из мелкого самолюбия, а чтобы дать почувствовать когтистую лапу Неотвратимости» [3, с.18]. Возникает ощущение, будто Гобсек считает себя орудием Провидения, свобразным мечом в руках Судьбы. Однако тут же выясняется, что он метит гораздо выше.
«Я владею миром, не утомляя себя, а мир не имеет надо мною ни малейшей власти»,– утверждает Гобсек и в подтверждение этому описывает свои взаимоотношения с теми, кто оказался в его власти.
«Разве не любопытно заглянуть в самые сокровенные изгибы человеческого сердца? Разве не любопытно проникнуть в чужую жизнь и увидеть ее без прикрас, во всей неприкрытой наготе?... У меня взор, как у Господа Бога: я читаю в сердцах. От меня ничто не укроется» [3, с.17, 23].
Это уже очень напоминает соперничество с Творцом, которое манило самого Бальзака при создании его грандиозной эпопеи. Гобсек стал одним из тех героев, которым создавший их автор позволил осуществить некоторые свои заветные мечты.
Во-первых, Гобсек богат, а это всегда оставалось страстной, но недосягаемой мечтой писателя. Во-вторых, он постиг суть окружающего мира, механизмы и законы, им управляющие, и поставил их себе на службу. То, как Гобсек понимает и интерпретирует мировые истины, заставляет вспомнить программное выступление самого Бальзака, предпосланное им всей «Человеческой комедии».
«Вы молоды, кровь у вас играет, а в голове от этого туман. Вы глядите на горящие головни в камине и видите в огоньках женские лица, а я вижу только угли. Вы всему верите, а я ничему не верю. Ну что же, сберегите свои иллюзии, если сможете. Я вам сейчас подведу итог человеческой жизни... То, что в Европе вызывает восторг, в Азии карается. То, что в Париже считают пороком, за Азорскими островами признается необходимостью. Нет на земле ничего прочного, есть только условности, и в каждом климате они различны... Незыблемо лишь одно-единственное чувство, вложенное в нас самой природой: инстинкт самосохранения. В государствах европейской цивилизации этот инстинкт именуется личным интересом.
Я путешествовал, видел, что по всей земле есть равнины и горы. Равнины надоедают, горы утомляют; словом, в каком месте жить – это значения не имеет. А что касается нравов,– человек везде одинаков: везде идет борьба между бедными и богатыми, везде. И она неизбежна. Так уж лучше самому давить, чем позволять, чтобы другие тебя давили» [3, с.15-16]. Таков манифест Гобсека, с которым он выступает перед Дервилем во время их первой беседы с глазу на глаз. А теперь обратимся к «Предисловию к "Человеческой комедии"». Бальзак сразу заявляет, что идею эпопеи ему подсказало сравнение человечества и животного мира. Ссылаясь на теорию Жоффруа Сент-Илера о единстве организмов, на близкие к этой идее высказывания других ученых последних столетий, Бальзак сам формулирует «замечательный закон», лежащий, по его мнению, в основе единства организмов: «каждый для себя».
И далее: «Создатель пользовался одним и тем же образцом для всех живых существ. Живое существо – это основа; получающая свою внешнюю форму, или, говоря точнее, отличительные признаки своей формы, в той среде, где ему назначено развиваться...
Проникнувшись этой системой еще задолго до того, как она возбудила споры, я понял, что в этом отношении Общество подобно Природе. Ведь Общество создает из человека соответственно среде, где он действует, столько же разнообразных видов, сколько их существует в животном мире. Различие между солдатом, рабочим, чиновником, адвокатом, бездельником, ученым, государственным деятелем, торговцем, моряком, поэтом, бедняком, священником так же значительно, хотя и труднее уловимо, как и то, что отличает друг от друга волка, льва, осла, ворона, акулу, тюленя, овцу и т. д.» [4, с.38].
Итак, выводы Бальзака и его героя сводятся к следующему: миром движет борьба за существование, которая в зависимости от социальных, национально-культурных, географических и т. п. условий рождает социальные человеческие виды, подобные видам в животном мире.
Сходен и сам путь познания, который предпочитают автор и его герой: это проникновение в суть некоей абсолютной мировой истины, позволяющее во многом интуитивно понять тайные пружины управления обществом. Недаром Бальзак еще до упоминания о повлиявших на него произведениях известных естествоиспытателей говорит об «удивительных произведениях писателей-мистиков» (Сведенборга, Сен-Мартена и др.), взгляды которых, как известно, он во многом разделял.
Гобсек утверждает, что он заменил «научную вашу любознательность, своего рода поединок, в котором человек всегда бывает повержен... проникновением во все побудительные причины, которые движут человечеством» [3, с.16-17]. Дервиль признается, что старый ростовщик обладал удивительным, необыкновенным взглядом, «по которому можно было подумать, что он обладает даром ясновидения» [3, с.26]. Позже он удивляется прозорливости Гобсека, на четыре года вперед предугадавшего судьбу графини де Ресто.
Это стремление к абсолютному знанию, достигаемому интуитивным путем, также сближает Бальзака с литературой романтизма. Как известно, писатели-романтики в своем понимании мира и человека исходили из так называемого двоемирия, предполагающего параллельное существование мира повседневности (которым зачастую и ограничивается кругозор обыкновенных людей), и высшего мира, где вершатся судьбы людей и сокрыты тайные механизмы всего происходящего с ними.
Проникнуть в этот другой, высший мир могут лишь избранные личности, глубже и тоньше других воспринимающие окружающую действительность, – поэты, художники, ясновидящие, ученые. Думается, не случайно Гобсек, начиная разговор о своих развлечениях, вдруг называет себя поэтом:
«– А по-вашему, только тот поэт, кто печатает свои стихи? – спросил он, пожав плечами и презрительно сощурившись.