Реферат

по теме:

«Берлинская стена»

Подготовил

Ученик 11-Б класса

Губанов Дмитрий

Учитель: Матюхова Т. Э.

г. Краматорск, 2001г.

План

I . Вступление. Раздел Европы между Востоком и Западом.

II . Изменения в культурном ландшафте Берлина.

III . Культурные и духовные различии восточных и западных немцев.

IV . Падение стены.

V . Восстановление стены.

VI . Экономическое и социальное положение ФРГ.

VII . Приложение

Раздел Европы между Востоком и Западом

В 1955 г. окончательно оформился раздел Европы между Востоком и Западом. Однако четкая граница противостояния разделила Европу еще не до конца. В ней оставалось одно незакрытое "окно" - Берлин. Город оказался разделенным пополам, причем Восточный Берлин являлся столицей ГДР, а Западный Берлин считала своей частью ФРГ.

Два противоположных общественных строя уживались в пределах одного города, при этом каждый берлинец мог беспрепятственно попасть "из социализма в капитализм" и обратно, перейдя с одной улицы на другую. Ежедневно эту невидимую границу пересекали в обе стороны до 500 тысяч человек. Многие восточные немцы, пользуясь открытой границей, навсегда уезжали на Запад. Ежегодно так переселялись тысячи людей, что весьма беспокоило восточногерманские власти. Да и в целом открытое настежь окно в "железном занавесе" совершенно не соответствовало общему духу эпохи.

В августе 1961 г. советские и восточногерманские власти приняли решение закрыть границу между двумя частями Берлина. Проснувшись утром 13 августа, берлинцы неожиданно обнаружили, что привычная дорога в другую часть города перекрыта. вооружённые пограничники Её перегородила колючая проволока, и взяли под охрану.
Кроме того, за одну ночь на всём протяжении городской границы выросла знаменитая Берлинская стена. Её соорудили из бетонных плит. Напряжение в городе росло.

Если с восточной стороны стену охраняли, то с западной - её пытались несколько раз разрушить. Западные страны выразили протест по поводу разделения города. Наконец в октябре противостояние достигло высшей точки. У Бранденбургских ворот и на Фридрихштрассе, возле главных пропускных пунктов, выстроились американские танки. Им навстречу вышли советские боевые машины. Более суток танки СССР и США простояли с нацеленными друг на друга орудиями.

Периодически танкисты включали моторы, как бы готовясь к атаке. Напряжение несколько разрядилось лишь после того, как советские, а вслед за ними и американские танки отошли на другие улицы. Однако окончательно западные страны признали раздел города только спустя десять лет. Его оформило соглашение четырех держав (СССР, США, Англии и Франции) подписанное в 1971г. Во всем мире возведение Берлинской стены восприняли как символическое завершение послевоенного раздела Европы. Последней вехой "холодной войны" считают демонтаж Берлинской стены. То есть, можно говорить о ее итогах. Но это, пожалуй, самое трудное. Наверное, итоги "холодной войны" подведет история, ее истинные результаты будут видны через десятилетия.

Изменения в культурном ландшафте Берлина .

Она еще стоит и, должно быть, останется стоять, как памятник: расписанная сотней художников со всего света километровая «галерея-стена» напротив восточно-берлинского Центрального вокзала. Но разноязыкие уличные торговцы у Бранденбургских ворот, зимой 1989-90 года предлагавшие разноцветные обломки этого самого спорного сооружения Европы легко раскошеливавшимся туристам по немыслимым ценам, сейчас с трудом находят сбыт для своего товара. К падению берлинской стены давно успели привыкнуть. В прошлое отошли посвященные ему эйфорические празднества. На Бранденбургских воротах не видно знаменитой квадриги. Ее, сильно поврежденную вандалами, взобравшимися тогда на ворота, все еще реставрируют.

Повседневность превратилась в жестокую реальность, особенно в восточной части формально вновь единого города. Лицо этого города откровенно портят не только раны, нанесенные "сорокалетней бесхозяйственностью" в таких областях, как архитектура или жилищное строительство. Запад также теряет свой блеск, приобретенный исключительно в результате туристического верхоглядства. Недалеко от городского фасада, Курфюрстендамм, правят свой отвратительный бал безработица, непомерно растущая квартплата, наркомания, алкоголизм, насилие над женщинами и проституция.

Во всем этом — параллельно с гигантским удорожанием жизни — может немедленно получить свою долю восточный немец. Но за равную работу он будет долгие годы получать минимум на сорок процентов меньше, чем его западный коллега — таково равноправие согласно Договору об объединении. Свобода обходится ему дорого. Демократию, пусть даже капиталистическую, более развитую, чем прежняя социалистическая, не получишь бесплатно. Какой победитель добровольно делится с побежденным? Берлинская ху­дожница и график Нуриа Куеведо создала глубоко символичную картину: два человека отправляются в путь, спасаясь от сгустившегося над ними темного неба. Первый крепко схватил за руку второго, еле ползущего на коленях. Священник Фридрих Шорлеммер, борец за гражданские права, охаракте­ризовал производимый над восточными немцами при объединении эксперимент следующим нелицеприятным образом: «Нам отрубают ноги и при этом, ухмы­ляясь, требуют: ну-ка, пробегитесь. Посмотрим, как вы это сможете!»

Решение германского парламента в пользу Берлина при выборе будущего местонахождения правительства также, похоже, вряд ли оживит доверие и надежды его обитателей. Нехватка 200000 квартир, четырехкратное удорожа­ние квартплат на востоке, где уже сейчас каждый третий — безработный. Кто может себе позволить в столь плачевных социальных условиях такую роскошь, как искусство? И вот многие деятели искусств теряют средства к существо­ванию — они теряют договоры и покупателей, вынуждены отказываться от ателье и закрывать галереи. Призыв некоторых политиков к экономии и сокращениям звучит в отно­шении культуры и искусства — несмотря на определенное дублирование те­атров, музеев и т. п. в силу долгого разделения города — абсурдно. В Бер­лине, восточном и западном вместе, меньше музеев, театров и опер, чем в других немецких городах — Мюнхене, Кельне, Гамбурге. Но если сокращение все же состоится — в области культуры у города миллиардный дефицит — то совершенно ясно, в какой части города это произойдет: в восточной.

«В конце концов, это ГДР присоединилась к ФРГ»,— сказал недавно во время одной дискуссии сам генеральный директор восточно-берлинских госу­дарственных музеев профессор доктор Гюнтер Шаде. Сказал несколько покорно. Он знает, очем говорит, ведь спор об объединении различных берлинских музеев ведется уже полтора года. Речь идет при этом о миллиардных суммах и компетентности, и проблема решается именно в такой последовательности: у кого много денег, тот и компетентен. Против такого упрощенного подхода выступают уже даже зарубежные эксперты; представители Международного Совета музеев (IСОМ), и Международного Совета по защите памятников куль­туры (IСОМ0S). Они проголосовали за сохранение берлинского острова му­зеев, культурного ансамбля со сто пятидесятилетней историей, представляющего собой вместе со всеми зданиями и собраниями единое целое, на котором можно проследить развитие раннеазиатской, египетской, античной и христи­анской культур. Конечно, сложности объединения музеев не ограничиваются приведенными примерами. Хочу обратить ваше внимание на статьи профессора Шаде, доктора наук Ирены Гайсмайер, являющейся директором восточно-берлинской картинной галереи в музее Боде и молодых историков культуры из Свободного универ­ситета Западного Берлина Николаев Бернау и Алексиса Иохимидеса, выступ­ления которых в широкой прессе способствовали тому, что дискуссия за за­крытыми дверями стала доступной общественности и приобрела заостренно-аналитический характер с обеих сторон.

Безусловно, потреблять культуру в этом городе можно не только в зна­менитых храмах муз. Большие выставки между тем пользуются меньшей по­пулярностью, нежели маленькие, интимные мероприятия, устраиваемые на коммунальном уровне и частными лицами. В первую очередь некоммерческие объединения деятелей культуры, заново созданные почти в каждом районе восточного Берлина, предлагают произведения искусства, которые не созданы изначально с расчетом на цену и продажу товара «искусство». Не все за первый год после объединения отдали по дешевке свои творения любопытной состоятельной публике с Запада. Владельцы распроданных ателье путеше­ствуют сейчас по свету. Впрочем, это относится, прежде всего, к молодым художникам.

«Метрополис» — название, подпадающее под категорию «больших выста­вок». Столичные любители искусства и критики почти единодушно отказали ему в поддержке. Собственно, устроители выставки Христос Иохимидес и Норман Розенталь должны были бы извлечь урок из прошлогодней экспо­зиции «Конечность свободы». Публика почти бойкотировала задуманный с широким размахом спектакль с участием художников инсталляций, восхвалявшийся как выставка «под сво­бодным небом наконец-то свободного города». «Слишком дорого и мало поль­зы», — этот довольно прагматичный приговор был, конечно, у многих жителей столицы помимо прочего обусловлен их социальными трудностями, о которых уже шла речь. На этот раз, при организации выставки «Метрополис», ушли в песок 5 миллионов марок, пожертвованных лотереей «Дойче Классен-лотери». В музее «Мартин-Гропиус-Бау» более 70 художников с двумястами полотен не смогли повторить успех 1982 года, когда та же команда с вы­ставкой «Дух времени» закладывала направления развития искусства 80-х. Объясняется ли это охватившим сейчас весь мир кризисом искусства? Вряд ли только этим. Символичным видится в этой связи гигантский «Клоун-балерина» Йонатана Борофского, раскачивающийся во внутреннем дворе музея, этот огромный талисман, поразительно похожий на телевизионных уток из макдональдовских серий — довольно примитивная, банальная до скуки ре­кламная шутка, да к тому же еще водруженная на том самом месте, где в 1982 году стоял «Олень» Йозефа Бойса.

Открытие «Метрополиса», инсценированное под аккомпанемент шумихи в средствах массовой информации, было отмечено неожиданным событием, пред­угадать которое не могли даже организаторы выставки — необъявленным за­ранее бесплатным представлением дюжины незнакомцев с завязанными бе­лыми лицами. Из этих «мучных червей» выкуклились студенты восточнобер­линской Высшей Школы искусств (художники, скульпторы, дизайнеры, ар­хитекторы). Таким образом они выразили свой протест против принятого го­родским сенатом решения о закрытии Школы. К слову сказать, их крик о по­мощи, поддержанный международными специалистами, был услышан: Школа искусств не была закрыта.

Вернемся к «Метрополису». Почему же Иохимидес и Розенталь, менеджеры с мировым именем, потерпели со своим проектом в 1991 году столь со­крушительное поражение?

Тут легкомысленно делалась ставка на многое: на историю искусства в первую очередь, а также на знаменитое произведение, призванное одолжить свое имя, — фильм Фрица Ланга «Метрополис» (1927). В-третьих, на истори­ческое место, которое никогда не возродится, отягощенное воспоминаниями о прошлом, йохимидес: «Метрополис возвещает о прошлом и об утопии, вызы­вает дух Берлина двадцатых годов с его многообразием культур, города, ле­жащего на срезе силовых полей Востока и Запада, Севера и Юга, и в то же время возрождает надмотивную идею метропольной культуры образца Ныо-Йорка, Лондона и Кельна».

Возможно ли эту или подобную ей идею реализовать — другой вопрос, но режиссеры не сделали вообще ничего, чтобы осуществить свои претензии: в перенасыщенном зрелище, скорее напоминающем цирк искусств, невозможно обнаружить полемику, спор и противоречивость различных подходов. Вместо этого — высокочтимые имена тех, кому порой нечего сказать: Роземари Тро-кель, Джон М.Армледер, Жан Марк Бустаман, Франц Вест, Герхард Рихтер и Георг ьазелиц также довольствовались второ- и третьесортными вариантами своих лучших работ. Борьба мэра Кунеллиса с собой достойна уважения. В разноцветной мешанине между совершенством и гладкостью ему удается двусмысленная метафора. Он разломал на части и разбросал по залу старую, отслужившую свой век рыбацкую лодку. Ассоциация с крушением корабля? К таинственным, поэтическим пределам уводят «Павильон для монохромно-сти» Герхарда Мерца и «Комната, в которую нельзя войти», с потолка кото­рой свисает множество предметов, Отиса Лаубертса. А в общем и целом здесь царят, по определению критика Маттиаса Флюге, спад и растерянность.

Видения покинули искусство. Его кризис не могут компенсировать постоян­ное самоцитирование и рефлексированне. Философия выставки, призывающей себе в прародители антиподы Пикассо и Дюшана, Бойса и Уорхола, ожидает от зрителя, что он представит себе то, чтоему не предлагается.

Повествовать о мировых катастрофах так, как и о мировых красотах, но не быть в состоянии действительно на них реагировать — все это мы уже имеем в кино и на телевидении, пишет Флюге в еженедельной общеберлин­ской газете «Фрайтаг». Когда японец Моримура помещает голые куклы в распятие Кранаха, это уже даже не интеллектуальный нуддизм. Это настоль­ко же технически рафинировано, насколько скучно до отвращения. Совершен­ное натыкается на грубую бессмысленность и ненужность — и это надо пони­мать как оживленное видение метрополии «а ля «Метрополис»? Опасения Флюге будут актуальными в будущем, везде, где вместо духа царят «только» деньги. К слову сказать, восточноевропейская культура вообще не берется Иохи-мидесом и Розенталем в расчет. Так, давно живущие за границей пред­ставители Советского Союза Вадим Захаров и Дмитрий Пригов призваны служить всего лишь алиби для хорошо продающейся звонкой фразы «Искусство всего мира». Они представлены, скорее, в сторонке, как-то неубедительно Концептуалист Пригов, еще год-два назад—один из сильнейших художников соц-арта Москвы, кажется, со своей иллюстративно-усталой инсталляцией «Убор­ка», представляющей погребенный под бюрократическими горами бумаг дом – Советский Союз — предстал еще более беспомощным, нежели сам этот дом. Искусство, отрывающееся от своих корней, засыхает.

Помочь Берлину на его трудном пути к метрополии посредством культу­ры означает, в первую очередь, сохранить его уже имеющийся культурный потенциал. Еще не решена судьба Академии искусств в Восточном Берлине, которая конституировалась в марте 1950 года в качестве законной преемницы прусской Академии и избрала своим первым президентом великого немецкого романтика и гуманиста Генриха Манна. Дело в том, что и в Западном Бер­лине имеется — с 1954 года — своя Академия искусств. Правда, она построена совсем по-иному и ограничивается в основном исследованием модерна. Но теперь она претендует на исключительные права. В противоположность ей в материальном плане не особенно процветающая Академия ГДР могла себе позволить обширную архивную и собирательскую деятельность, много­гранные контакты с общественностью и исследовательскую работу в области музыки, театрального и изобразительного искусства. Почти тремстам, в боль­шинстве своем пользующимся международным признанием ученым, грозит сей­час увольнение. Архивы по искусству XX века, среди них Джона Хартфилда, Виланда Херцфельде, Анны Зегерс. Бехера, Брехта, Айслера, Кете Кольвиц и Эрнста Барлаха должны быть — без отвечавших за них сотрудников — подарёны "Западному Берлину.

Президенту Академии Хайнеру Мюллеру, который мечтает о ее преобразо­вании в будущем в Европейскую Академию искусств, удалось пока судебным путем защититься от состряпанного за закрытыми дверями грабительского, противоречащего Договору об объединении плана. Но что будет, если Акаде­мия перестанет получать деньги из государственной кассы? Одно из важ­нейших научных мероприятий последнего времени — большая ретроспектива творчества фото монтажера Хартфилда, приуроченная к его столетию, смогла состояться только благодаря финансовым влияниям западногерманской земли Северный Рейн — Вестфалея. В таком случае не исключено, что заслуженный, и во времена ГДР не скомпрометированный орден Академии, приз Кете Кольвиц, который присуж­дается ежегодно выдающимся социально ангажированным графикам, был вручен в начале июня 1991 года в последний раз. Этой чести удостоился бер­линский художник и график Манфред Буцман (р. 1942). Партизан просве­щения, помогающий выработать критическое восприятие современности и окружающего мира и запечатлеть его оптически, стем, чтобы обрести дове­рие к своим пяти органам чувств, — так отзывается онем доктор наук Дитер Шмидт, признанный историк искусства и исследователь творчества Отто Дикса, изгнанный в свое время из ГДР. Благодаря вручению приза стало возможным выставить в достойном ме­сте гравюры Буцмана (акватинта), цикл «Каменный Берлин» и листыиздругих альбомов графики — критически осмысленные пейзажи большого города. К ним относятся также выпущенные художником по собственной инициативе плакаты, почтовые открытки и работы, взрывающие границы традиционного художественного творчества, такие, как большие оттиски еврейских могильных памятников. Буцман принял приз со смешанными чувствами: «Получи я его в 1989 го­ду, это придало бы мне смелости напечатать мой печальный плакат «Сталин сделал нас счастливыми» до сентября 1989 года, хотя и это показалось не­которым старым товарищам преждевременным». С другой стороны, его раду­ет, что в сопровождающей приз грамоте впервые полностью приводятся зна­менитые слова Кете Кольвнц: «Я согласна с тем, что мое искусство пресле­дует цели. Я хочу действовать в это время, когда люди так растеряны и так нуждаются в помощи» (1922). Новые бойкие чиновники, заведующие культу­рой Берлина, не смогут оставить без внимания тот факт, что подобная пози­ция останется традиционной для этого города. Это немалая часть искусства ГДР, продолжающая существовать, поскольку люди здесь нуждаются в по­добном искусстве. Искусство Буцмана и раньше «не удостаивалось чести» попасть в музей, и теперь оно тоже не может переместиться куда-нибудь в хранилище, что грозит некоторым другим картинам и статуям, прежде всего из собрания «На­циональное искусство ГДР» в восточно-берлинской галерее. Его уже перевели из передних выставочных залов в Старом музее на тесный верхний этаж Национальной галереи. Там ему предоставлена короткая отсрочка года на два, а потом оно, возможно, вообще исчезнет. От некоторых имен и произве­дений уже пришлось отказаться, в том числе от Вилли Зитте. Опрометчивый способ преодоления прошлого — вряд ли последнее слово в этом деле. А вот Маркс и Энгельс, изваянные в свое время скульптором Людвигом Энгельхард Том в качестве госзаказа, сидит, как ни в чем не бывало, на своем родовом месте между закрытым Дворцом республики и телебашней на Александерплац. «Мы не виноваты»,— это предложение написал кто-то распылителем краски на подножии памятника. Что ни говори, но такое обхождение с пра-свидете-лями побежденного немецкого государства говорит о юморе, а не о ненависти. Между прочим, тут есть сходство с предложением Манфреда Буцмана, которому хотелось бы, чтобы все огромные каменные монстры сталинистского режима не были разрушены, а постепенно, естественным путем заросли зеленью и травой. Тогда у людей было бы достаточно времени для размышлений о былом, и был бы возможен не просто поворот истории, а дей­ствительные изменения. Это был бы символ культуры, благоразумия и при­мирения между людьми в городе, который помог бы научиться проводить черту между жертвами и палачами, ощущать личную ответственность за по­ражение социализма, но и был бы способен внушить смелость и новые на­дежды.

--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--