Реферат: Борис Чичибабин (09.01.1923-15.12.1994), русский поэт и советский диссидент

К 10-летию со дня смерти

Как-то в самом начале 60-х я спросил у нашей приятельницы, тогда только начинавшего харьковского литературоведа Марины Гавриловой: «А что, Маша, есть сейчас в Харькове талантливые молодые поэты?» - «Конечно, есть - ответила она - и самый талантливый среди них, наверное, - Борис Чичибабин. Он тоже жертва сталинизма...». «Ты можешь что-нибудь прочесть из его стихов?»- спросил я. «Нет, я ведь о нём лекций не читаю, а просто так боюсь память иным загружать… У него есть очень сильное стихотворение...»,- и она прочла две короткие строки:

Красные помидоры

Кушайте без меня»

Всего две строки, но они сильно задели моё воображение. Красные помидоры, как символ утраченной свободы... Жизнь тогда у нашего семейства была трудной, надо было завоёвывать место под солнцем, но эти строки часто крутились в моей голове. Поэтому, когда я увидел вскоре тонкую книжицу Чичибабина в книжном магазине, то сразу же приобрёл её. Книжка меня разочаровала, и не только потому, что там не было Красных помидоров... Стихи там были, что называется никакие, бесцветные и безликие.

Всё же, когда та же Маша пригласила нас составить ей компанию, чтобы посетить поэтический вечер, где среди других будет выступать и Чичибабин, я с радостью согласился. В Москве уже несколько лет поэтические вечера собирали народу в стадионных масштабах, но в Харькове, видимо, это движение до поры придерживали. Как раз в это время вместо взорванной кирхи на Театральной площади отстроили рядом с памятником Пушкину большой дом, на боковой стороне которого расположился магазин «Поэзия». Помню чьи-то стихи по этому случаю:

Открылся магазин Поэзии

На перекрёстке зимних улиц.

И стал тот переулок песенным,

Гудящим, как пчелиный улей.

С фасадной же стороны весь первый этаж заняло кафе «Лира», в котором как раз этот вечер и состоялся. Там я впервые увидел и услышал Чичибабина… И опять разочаровался. Мне не понравилось то, что он прочёл. Не понравился и его внешний вид: постарше меня высокий, мрачный и сутуловатый человек, и, как мне показалось, с очень уж простым, даже грубоватым лицом, небрежно одетый. И стихи он читал глухим голосом, и с какой-то неохотой. Это уже потом я понял, в чем было дело.

Позже он написал:

Но я с мальчишества наметил

прожить не в прибыльную прыть

и не слова бросать на ветер,

а правду людям говорить.

Тогда, после долгой отсидки Чичибабин ещё не набрался нового запаса мужества, чтобы опять правду людям говорить. А неправду говорить не хотел...

Борис Алексеевич Полушин родился 9-го января 1923 в Кременчуге. Полушин была фамилия его отчима, который усыновил мальчика ещё в младенчестве. Мать будущего поэта была совслужащей и большой активисткой. Поэтому она мало уделяла внимания мальчику. Зато много внимания ему уделяла бабушка. Фамилия Чичибабин – это фамилия его матери, которая была племянницей знаменитого химика-органика Алексея Евгеньевича Чичибабина, ставшего невозвращенцем и похороненного на кладбище Сент-Женевьев дю Буа в Париже, и Борис уже в школьные годы стал подписывать стихи этой фамилией. Следует отметить, что, хотя академик Чичибабин остался на Западе не по политическим мотивам, и, живя в Париже, не участвовал ни в какой политической деятельности, носить тогда эту фамилию было опасно... В 1940 Борис закончил школу и поступил на исторический ф-т Харьковского ун-та. Война прервала учебу, и с 1942 по 1945 гг. Чичибабин проходил воинскую службу в Закавказском военном округе. В 1945 г. юноша демобилизовался и поступил уже на филологический факультет Харьковского ун-та. Сдавал экзамены за 1 и 2 курс, но в июне 1946 г. был арестован в Харькове, отправлен на Лубянку в Москву, а оттуда (через Лефортовскую тюрьму) в Вятлаг (Кировская область, Россия).

Мы не станем повторять писания предыдущих лет, что молодого человека посадили «ни за что». Можно только сказать, что, как всегда тогда делалось, была попрана даже та хилая законность, которая существовала формально. Сталинский режим имел свою стройную логику, которая, кстати, поддерживалась тогда многими, что, безусловно, а, может быть, и большинством. Правда, в 1946 ещё помнили, как жилось в России перед Первой мировой войной: намного сытнее и спокойнее. В 1945-м в советском ГУЛАГе оказались не только сотрудничавшие с врагом, но и все те, которые оказались на вражеской стороне по несчастью, в том числе попавшие в плен тяжелоранеными, или угнанными в детском возрасте. Это было сделано не только в целях устрашения, но чтобы изолировать тех, кто мог сравнивать довоенную жизнь на Западе и в СССР. Но были ещё многие миллионы, пришедшие с победоносной войны героями. Их изолировать было невозможно. А они тоже были неприятно поражены, узнав, что на капиталистическом Западе люди жили до войны много лучше, чем в СССР. Эти люди были уверены, что заслужили теперь хорошую жизнь. А те миллионы освободителей, у которых родные томились в сталинских лагерях с довоенных времён, полагали, что вот-вот увидят своих близких дома. Стоило ли режиму бояться оппозиции после столь победоносной войны? Стоило, ибо режим не хотел, и не мог обеспечить народу хорошую жизнь. Для этого же нужно было бы теперь разоружиться, и все силы и все средства пустить на восстановление народного хозяйства. Мог ли Сталин пойти на это? Даже если бы и пошёл, и стали бы жить намного лучше, кто бы простил тирану всё, что он натворил?! И никакая пропаганда не помогла бы. Нет, только страх, тотальный страх мог сдержать народ в узде. Поэтому наивными были те, которые рассчитывали, что Сталин ослабит свои страшные когти и выпустит старые жертвы. Нужны были новые.

Мог ли Чичибабин, который с мальчишества наметил прожить не в прибыльную прыть, хотя бы в кругу друзей не говорить о том, что его волновало. И не писать и читать стихи на эту тему. Видимо, немногословный и сдержанный юноша вёл себя достаточно осторожно, иначе не отделался бы 5-ю годами лагерей, да и то в Европейской России. Арестованным несколько позже 17-летнему Анатолию Жигулину и Науму Манделю (Коржавину) пришлось ещё тяжелее.

Нам доступны пока только несколько чичибабинских стихотворений той поры. Уже первое из них, написанное под самым свежим впечатлением предварительного судебного следствия - «Красные помидоры» Евг. Евтушенко позже назовёт шедевром. Стихотворение объёмное и выпуклое, как скульптура. И писалось на тот же манер: осталось только то, что оказалось необходимым. Если в «Красных помидорах» явно ощущается, насколько поэт был подавлен и смятён обрушившимся на него несчастьем, то в стихотворении «Махорка» мы видим человека, подготовленного к суровому и длительному испытанию:

Меняю хлеб на горькую затяжку,

родимый дым приснился и запах.

И жить легко, и пропадать нетяжко

с курящейся цигаркою в зубах.

А уже в следующем году родилось ернически-пророческое стихотворение «Смутное время»:

То ли к завтрему, быть может,

воцарится новый тать...

--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--