Реферат: Достоверность писцовых книг

Акты, фиксировавшие иммунитетные права феодалов и переход земель из рук в руки (жалованные, указные, купчие, данные, меновые, деловые, мировые, правые грамоты), имеют важное значение для изучения многих проблем социально-экономической истории Русского государства XV–XVI вв, особенно феодаль­ного землевладения. Их всестороннее использование стало непре­менным правилом в современных исследованиях по истории Рос­сии XV–XVI вв. Однако до сих пор не решены многие важные источниковедческие проблемы, касающиеся этого рода актов. По­жалуй, основная из них – их репрезентативность, т. е. вопрос о том, насколько сохранившиеся источники отражают основные черты всей совокупности реально существовавших документов этого рода. Отсюда вытекает возможность или невозможность де­лать выводы исходя из сохранившейся совокупности источников данного типа, или привлечение их к исследованию чисто иллю­стративно.

Настоящая статья не ставит своей задачей решить эту боль­шую и сложную проблему. Ее цель скромнее – лишь наметить возможные пути ее решения и высказать некоторые предвари­тельные соображения по этому поводу.

Следует подчеркнуть, что репрезентативность источников су­ществует не сама по себе, а лишь относительно к целям иссле­дования. Сохранившиеся источники могут оказаться достаточно представительными для решения одной группы вопросов и не­достаточно репрезентативными – для другой. Но в любом случае репрезентативность связана, во-первых, со степенью сохранности дошедших до нас материалов, во-вторых, с тем, насколько воз­никшая в результате естественная выборка приближается к слу­чайной, т. е., говоря языком статистики, насколько были рав­новелики шансы у всех членов не дошедшей до нас генеральной совокупности попасть в выборку.

Начнем с проблемы степени сохранности дошедших до нас актов феодального землевладения. В литературе наметились раз­личные точки зрения на этот вопрос.

Более тонкие образцы изучения писцовых книг и пользова­ния ими мы найдем у А. С. Лаппо-Данилевского. В своем первом крупном труде «Организа­ция прямого обложения» А. С. Лаппо-Данилевский много уде­ляет места писцовым книгам, в этом труде определяется и отно­шение его к писцовым книгам как к историческому источнику. Первое, что бросается в глаза, это двойственность в его оценке. С одной стороны, «недостатки писцовых книг лишь в незначи­тельной мере умаляют то громадное значение, какое они имели в XVI веке. «Вообще можно сказать, что народные переписи, производившиеся в Московском государстве с XV века до второй половины ХVII, за немногими исключениями, едва ли имели рав­ные им правительственные предприятия в Зап. Европе в тот же период времени». С другой стороны, на десятке страниц пере­числяются недостатки писцовых книг как исторического источника, и делается вывод: «писцовые книги не могли служить вполне точным и удовлетворительным источником сведений».

Лаппо-Данилевский—националист и патриот. XVII век вы­бран Лаппо-Данилевским для изучения как эпоха наиболее резкого развития национальных особенностей русского государственного строят. Этим он напоминает К. С. Аксакова; сходятся они и в вос­торженной оценке московских переписей. Но в то же время Лаппо-Данилевский историк-государственник, продолжатель Чичерина и Соловьева, сделавший от них еще шаг вперед в возвеличении роли государства.

В противоположность Соловьеву и Чичерину для Лаппо-Дани­левского писцовые книги—один из важнейших источников, что, однако не мешает ему выдвигать длинную цепь аргументов про­тив достоверности массового материала писцовых книг. Но время Лаппо-Данилевского в истории иное. Новое время выдвигает новые задачи. «Историческая наука, как мы понимаем ее современные задачи, ставит на очередь изучение материальной стороны исторического процесса, изучение истории экономиче­ской и финансовой, истории социальной, истории учреждений»— так определяется это новое Милюковым. Под влиянием этих выдвинутых временем, новых задач «государственник» Лаппо-Данилевский занимается вопросами истории государственного хозяйства. Отсюда и неизбежность обращения к писцовым книгам.

Писцовые книги он рассматривает как нечто цельное, более или менее законченно отражающее состояние хозяйства и поло­жение населения Московского государства в различных его частях. Для него особенно ценны не отдельные показания, а общая кар­тина. Для буржуазной историографии 90-х гг. единичные показа­ния, которые так ценили Соколовский и др. его современники, мало убедительны, убеждают лишь общие данные, выраженные в средних отвлеченных единицах. Так, Лаппо-Данилевский счи­тает крупным недостатком работ А. Никитского, что последний «метод средних величин и числовых отношений оставляет без всякого употребления ...»

«Изучение истории экономической, финансовой, истории со­циальной...» ставит по-новому вопрос об источниках. Ищут источник по экономике прошлого, источник с массовыми цифро­выми показателями, которые в глазах буржуа придают необходи­мую солидную внешность научному исследованию.

В 70-х гг. в крупнейшем Московском университете не 6ыло профессоров-историков, осведомленных в вопросах экономиче­ских. В 90-х гг. мы этого уже не наблюдаем.

В связи с этими новыми требованиями писцовые книги среди исторических источников для эпохи ХУ—ХУП вв. не имеют кон­курентов. Они являются неисчерпаемым источником для всякого рода цифровых показателей, писцовые книги становятся стати­стическим материалом.

В предисловии к Писцовой книге Н.-Новгорода, написанном А. Лаппо-Данилевским несколько позднее отзыва о работе Никит­ского, мы находим и прямое указание на то, что именно писцо­вые книги могут послужить необходимым для получения средних величин статистическим источником. Отмечая, что «по количеству довольно точных и разнообразных данных наряду с писцовыми книгами едва ли можно поставить какой-либо другой из совре­менных источников», А.Лаппо-Данилевский указывает на важную для историка возможность, которую дают писцовые книги—«не довольствуясь одними примерами, из массы наблюдений вы­водить средние величины, обнаруживающие, хотя и более отвле­ченные, но за то и более общие черты изучаемых явлений». В своих работах он, правда, нечасто пользуется материалами пис­цовых книг, сводя их в таблицы, которые обычно служат иллю­страциями к разбираемым автором явлениям.

В оценке писцовых книг как исторического источника к А. Лаппо-Данилевскому примыкает И. И. Миклашевский. Он согласен с отрицательной оценкой Лаппо-Данилевского, но в то же время видит возможность широко использовать этот источник. Миклашевский пишет: «Для изучающего писцовые и переписные книги теперь, так сказать, ретроспективно, эти недостатки зна­чительно умаляются в своем значении. Для изучающего хозяйственный быт какой-либо части государства в XVII в. писцовые и переписные книги остаются главным и наиболее ценным источником сведений». Подобная оценка становится как бы формулою в большинстве работ буржуазной историографии по писцовым книгам. Диссертация И. Н. Миклашевского о хозяй­стве южной окраины целиком построена на материалах писцовых книг. Основной прием — подсчет показаний писцовых книг в раз­ных направлениях. Характер поселений, категории населения, численность и движение его, характер землевладения, обложение Зависимого населения—все это дается И. Н. Миклашевским в форме таблиц; на основе их и строится картина хозяйства изучае­мой автором области. Однако привлечение богатого материала, огромный труд, потребовавшийся для составления таблиц, не при­вели автора к разрешению каких-либо важных, с точки зрения историка, проблем. Труд И. Н. Миклашевского «представляет не­что среднее между исследованием и статистическим описанием»— таков вполне справедливый вывод его рецензента Д. И. Багалея.

Нам важно отметить, что единичные показания отошли у Ми­клашевского на задний план.

Признание бесспорной необходимости оперировать сводными цифровыми показателями находит выражение в работах, специ­альная задача которых состояла в переработке малопоказательных сырых материалов писцовых книг в таблицы. Таковы работы Е. Щепкиной и И. Лаппо,^ появившиеся в начале 90-х годов.

Развивающаяся мысль заставляла и буржуазных историков с большей осторожностью решать общие вопросы методологии истории и отдельные методологические проблемы, выдвинувшиеся в 90-е годы на первый план. В таком направле­нии идет работа и над нашим источником. Впервые резко ставит вопрос о приемах разработки писцовых книг и их научной цен­ности Н. А. Рожков в статье «К вопросу о степени достовер­ности писцовых книг».

Появлению этой статьи сопутствовали занятия в архивах в период работы над книгой «Сельское хозяйство в XVI в.» Это тот период, когда Рожков, по собственному признанию, разви­вался в сторону марксизма. Н. А. Рожков выступает при под­держке некоторых молодых ученых, объединившихся в Архео­графической комиссии Московского Археологического обще­ства. При постановке вопроса о достоверности писцовых книг Н. А. Рожков указывает, что он думает «о научной обновленности в сфере статистики с появлением земско-статистических комитетов», а не о фактической казенной статистике первой половины XIX в. Это характеризует симпатии Н. А. Рожкова. Его постановка вопроса полностью направлена против Лаппо-Данилевского и Миклашевского; заключительное замечание Н. Рожкова «о легких, но сомнительных победах над „невеже­ством" древнерусских писцов» указывает на остроту разногласий с указанными авторами. В противоположность им Н. А. Рожков находит в писцовых книгах все качества, чтобы расценивать их как достоверный статистический источник. Он отмечает ясность и простоту программы древне-русских описаний,—употребляв­шиеся меры обладают, по его мнению, необходимым для точности качеством — определенностью. «Писцовые книги в достаточной мере удовлетворяют точности отдельного наблюдения, выставляе­мого современною статистическою теориею». «В общем писцовые книги достаточно достоверный источник» —продолжает Рожков.— «Их отличительные особенности... большая узость задачи, обеспечивавшая за то больший успех выполнения, ...и отсутствие пра­вильной научной обработки собранного материала... дают нам надежную точку опоры в нашей работе». «Не будем же с излиш­ним скептицизмом относиться к одному из важнейших источни­ков нашей истории...» Работа Н. А. Рожкова «Сельское хозяй­ство Московской Руси XVI в.» является практическим приложе­нием установок, выдвигаемых в статье. Мы видим в этой работе самое широкое использование материалов писцовых книг. Све­денные в таблицы, они служат опорою при доказательстве мно­гих совершенно новых в то время точек зрения по отдельным проблемам истории Московского государства.

Бросается в глаза нагромождение таблиц, ссылок и цифровых показателей в процентах и абсолютных величинах. Но аргумента­ция Рожкова, основанная на писцовых книгах, довольно часто не обладает достаточной убедительностью. Так напр., толкование термина «наезжая пашня», как показателя отхода от правильного севооборота, приводит автора к неправильному истолкованию цифр в таблицах, характеризующих сенообороты. В этих же таблицах термину «перелог» придано значение признака пере­ложной системы, на этом строятся важные выводы автора об упадке земледелия и о переходе к переложной системе. Источ­ник же говорит о большом количестве селений, превратившихся в пустоши, и писец эти запустевшие земли пишет в перелог до тех пор, пока эта земля не зарастет «лесом в бревно» или «ле­сом в руку» Запустение, сопровождающееся полным исчезнове­нием населения в деревнях и селах, нет никаких оснований тол­ковать как переход к переложной системе, этого не хочет гово­рить писец, он только, соблюдая интересы фиска, не перечисляет Запустевшую землю в разряд навсегда заброшенных. В другою месте Рожков уже сам дает правильное толкование этому явлению Показательным, но не в пользу Рожкова, является и прием при решении вопроса о системе хозяйства в пользу земледельче­ского или скотоводческого. В основу взято соотношение площади посева к площади сенокоса, как 10:1. У Рожкова как будто есть и документальные основания, устанавливающие норму по­добного соотношения, но указ 1550 г., служащий этим основа­нием, истолкован Рожковым с привнесением произвольных по­яснений, дополненных таким же необоснованным расшифрова­нием показаний писцовых книг о сенных покосах. Достаточно изучения небольшого числа данных писцовых книг о закосе, чтобы отвергнуть возможность какого-либо приближения к абсо­лютным цифрам,^ независимо от интереса к «угодьям», а практи­ческие возможности учесть «полянки», «росчисти», «россечи», «пожснки» и т. п., в угодьях сенокосных следует признать не­сравнимо меньшими, чем для учета и описания запашки, а отсюда необходимость особого обоснования тому, чтобы пользо­ваться соотношениями пашни и закоса.

Приведенные примеры отмечают отсутствие критики источ­ника и его показаний. У А. Лаппо-Данилевского критика писцо­вых книг направлена к тому, чтобы выбросить этот источник, преодолеть его как преграду и очистить путь для поисков источ­ников другого типа. В противовес такой критике, отрицательного свойства, должна быть противопоставлена критика, устанавли­вающая методы пользования источником. На основе оценки эпохи и окружения, создавших документ, на основе определения клас­совой его целеустремленности и отраженных в нем задач теку­щего момента, должен устанавливаться способ истолковании и понимания документа. Именно такая критика больше всего необходима в отношении писцовых книг. Н. А. Рожков в своей статье тоже говорит о критике писцовых книг— «надо обращать внимание на конкретные условия, под влиянием которых сложи­лись дошедшие до нас отдельные списки разных писцовых книг», но он ограничивает содержание понятия «критики» внеш­нею критикою—происхождения документа, подлинности, добро­качественности его списков и т. п. При таком способе оценки источника, избавляющем исследователя от необходимости какой либо поверки его данных, Рожков оказывается в одном ряду с Соколовским.

Исследуя подход Рожкова к цифровому материалу, хочется напомнить яркие слова М. Н. Покровского: «Каленым железом нужно выжечь представление, будто материалистическое объясне­ние истории есть ее цифровое объяснение... Цифрами можно охарактеризовать лишь наиболее элементарные экономические процессы,... обобщения более высокого порядка даже непосред­ственно в истории хозяйства требуют уже анализа». Такого анализа цифр мы не находим у Н. А. Рожкова. Случаен и подбор его цифр. Количе­ственные показатели внешнего порядка загромождают книгу; таблицы, цифры в тексте и вереницы ссылок, не определяют разрыва Рожкова с прошлым русской историографии. Признание решающей роли эко­номического фактора в историческом процессе, апелляция к по­казателям массового порядка и защита таких показателей, как единственно достаточных для исторического исследования, не могли не вызвать решительного отпора со стороны предста­вителей реакционной и буржуазной историографии. В этом на­правлении и ставится вопрос об изучаемом нами источнике, и работа Рожкова подвергается резкой критике.

«В интересах науки и последователей г. Рожкова, число кото­рых весьма значительно», выступает с подобной критикой В. И. Сергеевич. «Он (Рожков.) по мнению Сергеевича— не довольствуется обыкновенными способами исследования, он стремится достигнуть более точных результатов и выражает свои выводы в цифрах. Ему мало указать на нескольких при­мерах, каковы были, например, размеры господских запашек, он желает определить их абсолютные и относительные размеры».

В. Сергее­вичем признание высокой ценности писцовых книг. Писцовые книги, по характеру освещаемых вопросов, оценены и признаны буржуазной историографией, но в то же время ее тревожит то, что разработка их может итти не только по линиям, приемлемым для буржуазных историков. Такую тревогу и недовольство Рож­ковым мы должны отметить и у крупнейшего из русских историков — В. О. Ключевского. Два случая имел Клю­чевский, чтобы более или менее полно высказаться о писцовых книгах,—это отзывы о работе Чечулина «Города Московского государства XVI в.» и о работе Н. А. Рожкова. Двенадцать лет отделяют друг от друга два эти высказывания.

В первом отзыве В. О. Ключевский признает большую ценность писцовых книг как исторического источника и отмечает необхо­димость особых приемов в изучении их материала: удачному вы­бору приемов разработки, искусству исследователя придается решающее значение. Тема о городах и городском населении заставляет признать недостаточность одних писцовых книг, чтобы получить ответ па все возникающие в данном случае вопросы. Ключевский особо подчеркивает необходимость использования числовых показателей, необходимость сведения в таблицы всех существенных данных писцовых книг: «Состав самых таблиц должен быть соображен с цельным составом писцовых книг, следовательно основан на изучении последних в полном их объеме.

Чечулину далеко не удалось овладеть богатым материалом писцовых книг, и труд его является малозначительным по ре­зультатам. В Ключевском это вызывает лишь желание подчерк­нуть особые заслуги автора в преодолении трудностей при разрешении ряда частных, но важных вопросов по истории городов.

Иными настроениями веет от рецензии В. О. Ключевского на работу Н. А. Рожкова. Неоднократно указывая на то, что автор приступал к работе над источниками «с готовой схемой, построенной из общих политико-экономических и сельскохозяй­ственных представлений». Ключевский не одобряет общих ее установок я отмечает предвзятость и необоснованность выводов автора. «Автор усиленно искал осуществления этой (готовой, заранее созданной) схемы... вообще шел не от данных к выво­дам, а от предположений к данным».

Осуждение Н. А. Рожкова связано у Ключевского с измене­ниями его оценки писцовых книг как исторического источника. Давая достаточные указания по более простым вопросам, писцо­вые книги, по мнению Ключевского, оказываются неспособными отвечать на сложные проблемы истории. В писцовых книгах и отдельных грамотах, уцелевших от XVI в., исследователь сель­ского хозяйства находит дефектные, отрывочные данные, недо­статочные для полного изучения предмета, и принужден рассма­тривать явления сквозь этот тусклый просвет, не дающий им всестороннего освещения».

Мы видим, как по сравнению с рецензией на работу Н. Д. Чечулина суживается здесь роль писцовых книг.

Эволюция во взглядах В. О. Ключевского на писцовые книги в сторону сужения их ценности и сведения ее до раскрытия лишь мелких частных подробностей народного хозяйства, требо­вание более строгой критики писцовых книг и оправдания приемов пользования ими—говорят о тревоге за возможность слишком широких выводов на том, сравнительно новом, пути в разработке писцовых книг, по какому пошел Н. А. Рожков.

Более полная и законченная оценка методологических прие­мов, выдвинутых Рожковым постановкою вопроса о статистиче­ском методе в применении к писцовым книгам, раскрывается в последующие годы. Рожков не был одинок. Рядом с ним вопрос о приложении статистического метода в истории поднимается и другими историками, при чем некоторые из них апеллируют к авторитету западно-европейской историографии.

--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--