Реферат: Главное противоречие советской власти

Снижение выработки, конечно, не единственный видимый признак главного противоречия советского госкапитализма. В 1926 году, несмотря на бывшую тогда безработицу, газета «Правда» с возмущением писала, что после получки и аванса половина рабочих Сормовского завода в Нижнем Новгороде не выходит на работу. Экономика — не политика, тут на агитпропе не выедешь. Рабочий класс вполне может понять трудности капиталиста в обновлении основного капитала, и даже посочувствует, но — не более. Работать больше, чем на свою зарплату, наемный работник не будет, ибо в производстве уже действуют железные законы соответствия поребления рабочей силы её воспроизводству; соответствия стоимости рабочей силы её цене; закон экономии рабочего времени. Вот когда рабочий действительно хозяин, то он не хуже начальников понимает, что есть выгода в том, чтобы поджаться на время обновления основного капитала, чтобы потом не на словах, а на деле получить выгоду в виде повышения дохода или сокращения рабочего времени. А наемник — не хозяин, наемник впрок, на будущее, работать не будет, деньги ему надо платить сразу и все, а не потом и по частям.

Притязания на монополию присущи капиталу в любой форме — и в частной, и в государственной. Монополизация, как мы выяснили ранее, возможна только в увеличении основного капитала и расширении рынка. Увеличение основного капитала возможно только за счет конкурентов, присоединением основного капитала конкурентов. А конкуренты с введением НЭПа появились — частный сектор, кооперация, и крестьянские хозяйства. Негласное огосударствление частного капитала началось сразу же с введением НЭПа, да так ретиво, что уже в октябре 1921 года пришлось издать декрет «О воспрещении досрочного расторжения договора об аренде государственных предприятий». Затем настала очередь кооперации, на которой даже не стали менять табличку, главное — деньги шли государству, и этого было достаточно.

К концу 20-х годов процесс огосударствления частных предприятий и кооперации был завершен. Настала очередь крестьяниких хозяйств. Если в частном секторе и кооперации огосударствление происходило относительно легко — работягам все равно на кого работать, один хрен зарплата не поднимется, а кто из совбуров вякнет — на нары, то в сельском хозяйстве этот захват привел к разрушительным последствиям. Обращение свободного хозяина в батрака, не могло не вызвать катастрофических последствий. Как и после продразверстки результатом стал голод.

С завершением „сплошной коллективизации” в Советском Союзе закончилась фаза монополизации государственного рынка. С горизонта производства исчезли последние, и даже не частные, а единоличные собственники — крестьяне-единоличники, и в полном соответствии с формально-догматической логикой мышления интеллигенции, Сталин объявил, что в Советском Союзе построен социализм. Пузатых капиталистов нет — значит социализм, а то, что производственные отношения остались капиталистическими, так можно просто провозгласить их „социалистическими”, и всё как надо.

Естественно, все, как у нас, так и на Западе, сразу и без всяких колебаний, поверили и приняли этот „глубоко научный вывод классика марксизма-ленинизма”. Кто несмотря на всё сомневался — расстреляли, и с этого момента всё капиталистическое в Советском Союзе стало „социалистическим”. Основной капитал, стал „основными фондами”, норма прибыли — „нормой рентабельности”, и т.п. И, конечно, рабочая сила приобрела „социалистическую” суть.

Рабочая сила одинакова в своей сущности как при капитализме, так и при социализме, и при коммунизме. Рабочая сила не может быть „социалистической” или „капиталистической”, суть её состоит в том, что она — способность к труду. Форма её меняется, в зависимости от способа производства, но суть её одна. А потому рабочая сила при социализме имеет те же факторы, что и при капитализме, но — кроме чисто капиталистического свойства товара — цены. То есть, рабочая сила в рабовладельческом строе является собственностью рабовладельца. При феодальном способе производства рабочая сила является уже собственностью её владельца, а эксплуатация её осуществлялась двумя основными формами — барщиной или оброком. В капиталистическом способе производства рабочая сила становится товаром, отличительная особенность которого в рыночных отношениях — цена. В рабовладельческом и феодальном способе производства рабочая сила не имела цены, поскольку не продавалась и не покупалась. Купля-продажа рабочей силы появилась только при капитализме. Стало быть, при социализме рабочая сила должна утратить только свою капиталистическую форму, — форму товара, и стало быть, свойство товара — цену. И цена рабочей силы уничтожается тем, что собственник рабочей силы становится собственником продукта своего труда, а не уничтожением капиталистов.

Но вот у наших авторов учебника „социалистической” политэкономии, академиков и докторов наук, выдающихся демократов, Абалкина, Аганбегяна, Петракова, Шаталина, Бунича, прораба перестройки и бывшего мэра Москвы Гавриила Попова, в те времена, когда они ещё обосновывали господство аппарата КПСС, „социалистическая” рабочая сила характеризуется неведомыми для марксизма факторами — „затратами на её воспроизводство и дееспособностью”. («Политическая экономия» Москва 1990 г. стр. 396)

При капитализме, рабочая сила имеет стоимость её производства, и стоимость её воспроизводства. Чтобы придать „социалистичность” рабочей силе в отличие от капитализма, наши академики просто заменили „стоимость” на „затраты”, и, главное — исключили стоимость производства рабочей силы. А потому выходит, что при социализме стоимости производства рабочей силы нет. То есть, при социализме рабочая сила не производится где-либо и как-либо. Это при капитализме человека надо обучать работать, чтобы он приобрел рабочую силу, а при социализме не надо, и получается, что рабочая сила при социализме появляется с самого рождения прям таки чудесным образом. Маленький человек, и только при социалзме, только только появившись на свет, уже имеет рабочую силу и может трудиться. Вот это здорово — сам выбрался из утробы матери, сам завязал себе пуповину, соснул материнскую грудь, и — за работу, за станок, за лопату, к компьютеру. Какая все-таки экономия на производстве рабочей силы при социализме! Похоже, именно так появилась рабочая сила у авторов сего „вучебника” политэкономии. Как они нас предупреждают здесь же, пытаясь придать своей глупости серьезный вид — „Познание экономических процессов требует проникновения в их глубинную сущность, что позволяет понять качественно иную природу рабочей силы в социалистическом обществе.” («Политическая экономия» Москва 1990 г. стр. 396)

Что же касается такого фактора как „дееспособность”, то этот термин и понятие используется в психиатрии и юриспруденции, означая твердую память и здравый рассудок индивида. Вряд ли наши академики хотели намекнуть нам, что при капитализме, в отличие от социализма, рабочая сила характеризуется отсутствием стоимости воспроизводства и симптомами шизофрении. Ясно, что вся их „наука” сводится к пропаганде, в которой они даже не могут скрыть свое вранье.

Таким же образом наши шарлатаны от социализма и политэкономии пытаются придать „социалистичность” и другим законам экономики. Например, при капитализме существует платежеспособный, и неплатежеспособный спрос. И в отличие от капитализма, при социализме, по теории, не должно быть неплатежеспособного спроса. Но в реальности, в „социалистическом” советском обществе неплатежеспособный спрос был. А потому надо было объяснить — почему это при „социализме” существует неплатежеспособный спрос?

Это противоречие наши академики обошли очень просто — они ничтоже сумняшеся объявили, что ежели у потребителя нет денег на автомашину или стиральную машину, то у потребителя нет спроса на эти товары. То есть — нет денег, — нет спроса, есть деньги, значит, у потребителя есть спрос.

Если человек видит на витрине модную вещь и хочет приобрести её, но не располагает для этого необходимыми денежными средствами, то его потребность нельзя рассматривать как спрос. (Там же, стр. 524)

Как видим, у человека даже при „социализме” иногда бывает большое желание приобрести какую-либо вещь. По всем признакам, его спрос виден невооруженным взглядом. Но поскольку у него нет денег на эту вещь, то академики внушают ему — твое желание, приятель, не желание вовсе, фикция, и так как у тебя нет денег, то твое желание нельзя рассматривать как спрос, а потому у тебя нет спроса на ту вешь, которую ты хотел бы купить. И так как у тебя нет спроса, то все твои потребности удовлетворены — да здравствует социализм! Наверно стоило добиваться академических званий чтобы заниматься дешевой пропагандой?

Итак, провозглашенный Сталиным социализм означал утверждение государственно-монополистического капитализма. А по утверждении монополии тормозится увеличение производительности труда, и потому увеличение основного и постоянного капитала происходит за счет преимущественно физического объема достигнутого уровня развития. То есть, замораживается достигнутый научно-технический уровень развития средств производства, и тогда увеличение объема средств производства требует увеличения и массы рабочей силы, вовлекаемой в производство. Когда все средства загоняются в основной капитал, то неизбежно рост объема средств производства начинают опережать темпы прироста населения. Спрос на рабочую силу начинает превышать её предложение. Дефицит рабочей силы в Советском Союзе был хроническим.

Ответные действия последовали соответствующими для монополии — в конце 20-х годов была проведена паспортизация населения, что затруднило его миграцию в поисках более благоприятного места жительства и работы. Дальше — больше: после коллективизации у колхозников отобрали паспорта, в город не вырвешься; а в самом городе увольнения по собственному желанию были запрещены. Как правило — запрет на аборты и противозачаточные средства, направленность государственной политики в социальной сфере на увеличение рождаемости.

Однако, этими мерами норму и массу прибыли не увеличить, и потому остается единственный путь — увеличение основного капитала. Поэтому основным направлением развития монополии является направление развития производства средств производства — первого подразделения, или, по „социалистически” группы «А». Так что известное нам по советским временам увеличение производства в добывающей, топливно-энергетической, и тяжелой промышленности, являлось не вывихом советской экономики, не выражением амбиций Генеральных секретарей, как то представляют нам пропагандисты-антикоммунисты, а столбовой дорогой развития абсолютной монополии.

Но увеличение средств производства — это увеличение предложения капитала, а стало быть, увеличение спроса на рабочую силу. И если увеличивается спрос на рабочую силу, то должна расти и её цена. Но монопольная цена не поднимается, и наемный работник несет убытки при обмене. Монопольную цену рабочей силы нельзя поднять до уровня рыночной, а потому, чтобы исправить неэквивалентные условия обмена, приходится снизить потребительную стоимость рабочей силы. Норма прибыли понижается, хотя масса прибыли может и возрасти, но не в той же пропорции с величиной увеличения постоянного капитала. В итоге — вложенные средства не дают ожидаемой отдачи, как правило — убытки, как это получилось у Сталина в первую пятилетку и у Горбачева с его перестройкой и ускорением. Логика проста как паренная репа — по существующим показателям определяется — насколько надо увеличить основной и постоянный капитал, чтобы получить нужную цифру выпуска продукции. Бывший Госсекретарь США Генри Киссинджер выдал как-то Горбачева сообщив, как тот однажды признался ему, что намеревался закончить перестройку за 4 года. Прямо по-сталински.

Основной капитал, то бишь — „основные фонды”, по сравнению с уровнем развития научно-технического прогресса был устаревшим, все экономические показатели с середины 60-х годов снижались, и к середине 80-х снизились до убытков. Родитель перестройки решил, что обновление основного капитала на новый, более высокого научно-технического уровня развития, позволит поднять производительность труда, и тем самым вписать Горбачева золотыми буквами в историю социализма как прозорливого и мудрого государственного деятеля, который своей „философией нового мышления” («Правда» 3 ноября 1987 г.) смог „поднять цивилизацию на качественно новую ступень” развития. («Правда» 17 февраля 1987 г.)

Когда же его желание поднять на новую ступень цивилизацию опираясь на аппарат управления разбилось о железо монополии партийного аппарата, он решил сломать его оперевшись на народ. Началась пропагандисткая кампания о гласности, человеческом факторе, оплате по конечному результату, хозрасчете, и т.д. Несмотря на постоянный обман, немало народу поверило разлагольствованиям дилетанта в экономике. Но поскольку как и у всех власть имущих на словах у него было одно, а на деле другое, все его начинания не могли не провалиться.

Увеличение основного капитала на Владимирском швейном объединении выразилось в замене оборудования на импортное, более производительное. Производительность труда возросла, стало быть, увеличилось потребление рабочей силы, и значит, соответственно, должно возрасти и её воспроизводство, зарплата. Но монопольная цена рабочей силы не меняется, воспроизводство рабочей силы стало невозможным, и потому приходится избегать неэквивалентные условия обмена. И полетели заявления на увольнения —

Можно посчитать ситуацию парадоксальной: администрация внедряет оборудование, которое существенно облегчит напряженный труд — в ответ на заботу работники подают заявления об уходе. (Э.Васильев «Девятая сложность» «Социалистическая индустрия» 11 октября 1989 г.)

Побольше выдавить труда и поменьше заплатить — это у всех начальников называется „заботой”.

Хоть тоже уходи! — восклицает в сердцах его единственный оператор (вышивального автомата японского производства — Ред.) Л.Потапова. — Станок очень сложный, но интресный, и заказов много. Вначале мы увлеченно, целой группой, ночами напролет им занимались. Освоить электронику особенно молодежь хотела. В первую зарплату я получила больше трехсот рублей. А экономисты и бухгалтеры все переполошились: Как же так, заработок почти как у генерального директора! Перевели без всяких объяснений на четвертый разряд и все успокоились — сто двадцать рублей в месяц. Девчата тут же разбежались.” (Там же.)

Когда перестройка перешла в ускорение падения и развала, газета «Труд» от 14 ноября 1990 года привела слова рабочих, фактически — об экономической политике Горбачева, о его „перестройке” и ускорении:

За шесть последних лет план вырос в три раза. Зарплата осталась та же. За эти гроши никто рабртать не хочет. Сколько замечательных мастеров уволилось! Законы о труде не соблюдаются — болен ты, или уходишь в отпуск, но план дай. Наши начальники пекутся о чем угодно, но только не о людях.

А Майкл Горби в это время гнет свою демагогическую линию — костит экстремистов и сепаратистов, вышивает на международной политической сцене, отдает американцам рыбные промыслы в Беринговом море, обещает японцам отдать Курилы, а китайцам Амур.

Наши академики не отстают от него. Годом раньше в своем учебнике „социалистической” политэкономии сикофанты госкапитализма академики Абалкин, Аганбегян, Медведев, Шаталин, Петраков, и иже с ними гуру демократической экономической „навуки” Г.Попов, обосновывают эту политику Майкла Горби:

На машиностроительных предприятиях средний уровень выполнения норм достиг в 1987 году почти 136%. Ясно, что нормы, перевыполняемые большинством рабочих в 1,5-2 раза не могут считаться научно обоснованными. («Политическая экономия» Москва 1990 г. стр. 421)

Вот такой чисто капиталистический прием выколачивания прибыли из „социалистической” рабочей силы и являлся сутью перестройки и ускорения. Но рабочие не дурнее кремлевских ускорителей, и находит свой ответ на давление эксплуатации, будь она хоть под социалистическими лозунгами.

--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--