Реферат: Калашников Михаил Тимофеевич
Дважды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственных премий, генерал-лейтенант
Родился Михаил Тимофеевич 10 ноября 1919 года в селе Курья Алтайского края, в многодетной крестьянской семье. Отец - Калашников Тимофей Александрович (1883-1930). Мать - Калашникова Александра Фроловна (1884-1957). Супруга, Калашникова Екатерина Викторовна (1921-1977), - техник-конструктор, выполняла чертежные работы для Михаила Тимофеевича. Дочери: Нелли Михайловна (1942 г. рожд.), Елена Михайловна (1948 г. рожд.), Наталья Михайловна (1953-1983). Сын - Виктор Михайлович (1942 г. рожд.).
Родился и рос я на Алтае, в поселке Курья, но сызмала, с того самого момента, как начал осознавать себя, помню, что раньше наша семья жила в другом месте, в неведомых мне теплых краях - по рассказам родителей, они были похожи на потерянный рай... Все в нем жили отрадно, и там росли удивительные плоды: яблоки, "баргамоты", абрикосы, "гранклет". Уже в зрелом возрасте я узнал, что "гранклет" - это необычайно крупная слива сорта ренклод, "баргамоты" - это бергамот, большая сладкая груша... И до меня дошло наконец, что мои родители приехали на Алтай с Кубани. Из станицы Отрадной.
Родился я совсем хилым, и не было, как утверждает родня, такой болезни, которой бы я не переболел. А когда мне было шесть лет, чуть не умер. Я уже перестал дышать: родители убедились в этом, когда поднесли к носу куриное перышко - оно не шевельнулось. Позвали плотника, он прутиком замерил мой рост и ушел во двор делать гробик... Но стоило ему затюкать топором, как я стал тут же подавать признаки жизни. Плотника опять позвали в избу. Говорят, что он в сердцах сплюнул. "Такая сопливая малявка, - сказал. - А туда же - так притворился!"
В селе все давно привыкли, что если в нашей семье помирают, то непременно всерьез. У мамы, Александры Фроловны, было девятнадцать детей, и только восемь из них выжили.
В раннем детстве, а затем уже и подростком я не раз слышал, как мама, понизив голос, таинственно говорила соседкам, что Миша, мол, должен счастливо вырасти - родился в рубашке.
Метельными вечерами семья пела. Если сестренка Гаша останавливалась, отец вдруг потихоньку запевал... Чуть выжидала и присоединялась к нему мама, начинала рукой приглашать остальных, и все один за другим вступали - кроме меня. Меня никто не приглашал, хорошо знали, что "Миша и в поле напоется, когда один будет"... Как они пели, какие песни!
И "Славное море, священный Байкал", и "Ревела буря, гром гремел", и "Бежал бродяга с Сахалина"... И песню, которая почему-то тревожила меня больше остальных: "Скакал казак через долину, через Кавказские края", и у меня тоже отчего-то щемило душу - как у взрослого.
Дружная и работящая семья Калашниковых содержала свое хозяйство в достатке. Отец говаривал: "Криком избу не построишь, шумом дело не свершишь". Со всеми видами домашних, полевых и строительных работ члены семьи справлялись сами, не привлекая наемных работников. Родители с раннего детства приучали и привлекали своих детей к крестьянскому труду. Не было исключения и для одного из младших - Миши. В дошкольные годы ему поручалось пасти домашний скот и птицу, а позже - помогать на полевых работах. Однако в годы сплошной коллективизации крестьянских хозяйств и разделения их на бедных и богатых семья Калашниковых в числе других была раскулачена и выселена из Курьи (1930 год). Предстоял тяжелый, изнурительный переезд в таежную Сибирь, на необжитые места. Две старшие сестры к тому времени были уже замужем и остались на родине, а все остальные вместе с несколькими семьями односельчан прибыли на новое место жительства. Жили поначалу в бараках, расчищали в лесу делянки для поселения, постепенно начали строить свое хозяйство, разрабатывать целину под огороды. В это время умирает отец.
Места, где наша семья жила после переселения с Алтая в Сибирь, славились охотой. Наша жизнь в Сибири сделала охотником и меня. Впервые в жизни я взял тут в руки ружье, отцовское.
В школу я пошел, умея уже и читать, и писать. Это, видимо, тоже преимущество многодетных семей: либо тебя научат старшие, либо исхитришься и сам выучишься - лишь бы только не отстать от "больших".
Первой моей учительницей была Зинаида Ивановна - красивая, средних лет женщина с тихим, ласковым голосом. Каждый из нас видел в ней свою вторую маму, каждый мечтал заслужить ее похвалу. Она же с большим терпением и добротой воспитывала нас, таких разных по своему физическому и умственному развитию, деревенских ребятишек.
Несмотря на житейскую неустроенность и полуголодное существование семьи, младшим детям была предоставлена возможность продолжать учебу в школе. Михаилу учеба давалась без затруднений. Учителя были в основном ссыльные политические переселенцы, люди грамотные, с университетским образованием и жизненным опытом. Очень интересно проходили занятия в технических кружках. Михаил увлекался физикой, геометрией и литературой.
Шли годы. Из мечтателя-подростка я превратился в юношу - тоже еще мечтателя... Заканчивал учебу в последних классах школы по новому месту жительства. Начал задумываться над своей дальнейшей судьбой: кем быть? Всем почему-то казалось, что моя судьба предрешена: я непременно должен стать поэтом.
Стихи я начал писать еще в третьем классе. Трудно сказать, сколько всего было написано мною за школьные годы: стихи, дружеские шаржи и даже пьесы, которые исполнялись учениками нашей школы. Блокнот и карандаш были моими постоянными спутниками днем и ночью. Иногда неожиданно проснувшись в самую глухую пору, я доставал их из-под подушки и в темноте записывал рифмованные строки, которые утром едва мог разобрать.
Приходится признаться, что моя страсть к сочинительству хотя с годами и угасла, но не исчезла совсем. Став уже известным конструктором, я нет-нет да и "выдавал" шутливые стихи и эпиграммы, чаще всего по поводу каких-либо торжественных случаев или дружеских юбилеев.
Как-то в 1972 году мы с женой летели в Тулу, где мне "по совокупности работ" решили присвоить степень доктора технических наук, всю дорогу обменивались стихотворными шутками. Жена тоже иногда писала стихи и в дружеском кругу слыла "семейным поэтом".
Самолет, на котором мы летели, был из поршневых "Илов". Его корпус сильно дребезжал, беспрерывно слышались "выстрелы" из выхлопных труб. Но нас тревожило не это: насколько туляки всё взвесили и продумали процесс моей необычной "защиты", гладко ли она пройдет или же придется возвращаться домой несолоно хлебавши? Тут-то я и записал на листке:
В самолете от шума и гула
Раздается повсюду трезвон.
Как нас встретит "блошиная" Тула,
"подкует" или выгонит вон?
Но, может, я и правда стал бы поэтом, если бы не война... Горячо увлекался я в детские годы и техникой. Когда в руки мне попадался какой-нибудь неисправный механизм, для меня наступало сокровенное время исследования... Сперва я тащил находку домой и надежней припрятывал в свой тайник на чердаке. Улучив момент, доставал ее, брал в сарае отцовский инструмент и уходил за дом. Там раскручивал, отвинчивал, разбирал: мне было очень интересно узнать, как же эта штука работала и почему не работает сейчас? Чаще всего мне так и не удавалось восстановить механизм, но если такое случалось, я был очень доволен собой и гордо выходил из своего укрытия победителем!
Окончив 7-й класс, с позволения матери и отчима, Косача Ефрема Никитича, Миша совершил путешествие в родную Курью. Значительную часть тысячеверстного пути добирался пешком, какую-то - "зайцем" на железнодорожных платформах, а до Курьи из Поспелихи доехал на попутных подводах. Когда у юноши кончился взятый из дома сухой паек, приходилось прибегать к милости попутчиков и жителей деревень, через которые он проходил.
Приехав на родину, Михаил хотел устроиться на работу и остаться в Курье. Но постоянной работы для 15-летнего юноши в селе не нашлось, и, почувствовав, что семьям сестер он, безработный, будет в тягость, решил тем же способом вернуться к матери и отчиму. Проучившись там еще год, юный Михаил со своим другом-земляком Гавриилом перебирается в Курью, выправив себе не совсем законным способом справку для получения паспорта.
Через несколько месяцев после моего возвращения в Курью, когда мы с Гавриилом уже работали на машинно-тракторной станции, соблюдая особую осторожность, я занялся браунингом, привезенным с родины Гавриила. Развернул тряпки, в которые было завернуто это "нечто", неизвестное мне доселе, и замер. И страшно, и интересно! Трясущимися руками я принялся разбирать эту, как мне казалось, чудо-технику. Все было покрыто ржавчиной, и тем не менее я быстро справился с разборкой. И тут мне открылся новый мир механизмов - мир оружия!
Я так и не понял, почему все-таки не удалось довести его до рабочего состояния? Ведь все, кому я демонстрировал отдельные его детали и узлы, были единодушны во мнении: пистолет должен работать.
В последнее время именно на этой почве я подружился с нашим учителем физики, уже достаточно пожилым человеком, появление которого в наших местах было окружено сочувственной тайной. Учеников, которые выделялись своими знаниями, он отличал и называл на старинный манер: я у него был Калашников Михаил Тимофеев.
Я и сейчас не могу себе объяснить, что за психологическая закавыка тогда со мной произошла, но она оставила настолько яркую память о себе, что несколько десятков лет спустя, когда мне не без некоторого умысла друзья подсунули только что вышедший тогда роман Хемингуэя "Прощай, оружие!", я, сосредоточенный, как всегда, на чем-то своем, с удивлением долго вертел его в руках, листал, пробовал вчитываться в отдельные строчки, а сам все думал: ну при чем тут оружие?.. Вот если бы "Прощай, вечный двигатель!". А оружие что?
--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--