Реферат: Концепт "современности" и категория времени в "советской" и "несоветской" поэзии

(Андрей Егунов, 1935).

История предстает в виде метаболизма биомассы (Заболоцкий), где время движется, что само по себе довольно странно (Введенский), где, несмотря на не способствующие тому обстоятельства, продолжают писаться стихи, но не urbi и не orbi, без претензии на то, чтобы сделаться чьими-нибудь «кормчими звездами»:

И музы бьют ногами,

Хотя давно мертвы.

(Константин Вагинов, 1926)

Их персонажи делают с привычными литературными топосами то, что мы бы назвали сегодня деконструкцией, и время подвергается этой процедуре наряду с «литургией красоты» окружающего мира, «нежной тайной» любви или «змеиными очами» смерти:

И, с отвращеньем посмотрев в окошко,

Сказал Фома: «Ни клюква, ни морошка,

Ни жук, ни мельница, ни пташка,

Ни женщины большая ляжка

Меня не радуют. Имейте все в виду:

Часы стучат, и я сейчас уйду».

(Николай Заболоцкий, 1933).

Я с временем незнаком,

увижу я его на ком?

Как твое время потрогаю?

(Александр Введенский, 1931).

Таковой была картина в середине ХХ века, когда история словно бы переломилась: где-то что-то еще продолжало развиваться по инерции, еще возводились могучие постройки Большого стиля, на пике креативности находились его последние и, может быть, наиболее совершенные мастера: Александр Твардовский («Дом у дороги», «За далью — даль») и Ольга Берггольц («Верность»), новые интонации можно было расслышать в массовой песне («Дороги» Льва Ошанина, «Родина слышит» Евгения Долматовского, «Подмосковные вечера» Михаила Матусовского, «Друзья-однополчане» Алексея Фатьянова), возникали даже (или скорее реанимировались) новые жанры, как, например, басня (Сергей Михалков), но поэтическую стилистику с каждым годом все больше определяли тридцатилетние, от Михаила Луконина до Евгения Винокурова (1918—1925 г.р.), те, кто прошел войну. После смерти Сталина изменения стилистические дополнились политическими; в советском мэйнстриме Большой стиль уступил место выработанному фронтовиками Суровому стилю.

4

Начинавшие невиданно реалистической (конечно, в рамках советского контекста) окопной лирикой, фронтовики в дальнейшем оказались, за редчайшими исключениями, пленниками своей темы (и, возможно, своего успеха), со временем становившейся не менее, а, пожалуй, даже более мифологичной, чем Великий Октябрь. В контексте идейных и эстетических проблем эпохи (и чем ближе к концу советизма, тем сильнее) сама тема войны звучала как укор молодому поколению, живущему, выражаясь языком человека из масс, «на всем готовом». Именно так эта тема использовалась поэтами официоза (как правило, несколько более старшими по возрасту). Вот цитата из знаменитого «Нет, мальчики!» (1962) Николая Грибачева (1910 г.р.):

Они в атаках не пахали носом,

Не маялись по тюрьмам и в плену

И не решали тот вопрос вопросов –

Как накормить, во что одеть страну.

<...>

Теперь они в свою вступают силу.

Но, на тщеславье разменяв талант,

Уже порою смотрят на Россию

Как бы слегка на заграничный лад.

И хоть борьба кипит на всех широтах