А. Кабалевский пишет немало в годы войны детских песен. Широко известную песню «Четверка дружная ребят» Дмитрий Борисович написал в творческом содружестве с С. Маршаком в начале войны, в 1941 году. История ее создания такова. По телефону поэт прочитал Кабалевскому первый куплет. Стихи Маршака сразу же привлекли композитора. На другой день, когда поэт хотел прочитать новые куплеты, песня была уже готова! И автору слов и композитору удалось передать серьезное отношение советских ребят к военным событиям. Песня призывала детей помочь взрослым в их трудной борьбе.

Особая глава в песенной летописи Великой Отечественной войны – песни о партизанах. Народные мстители боролись против врага в необычной обстановке – в дремучих лесах, среди непроходимых болот… Здесь редко бывали условия для движения в строю с песней. Поэтому посвящались партизанам большей частью песни не походные, не маршевые, а протяжные, повествовательные или же лирические. И еще одна особенность отличает эти песни. Партизанские отряды действовали в сельских местностях, многие партизаны были в недавнем прошлом колхозниками. И естественно, что композиторы стремились в своих партизанских песнях приблизиться к народной крестьянской песенности. Эта задача оказалась особенно по сердцу Владимиру Захарову – композитору, который еще за десять лет до войны возглавил Государственный русский народный хор имени М.Е. Пятницкого. В 30-х годах В. Захаров написал ряд песен в народном складе о новой колхозной девушке и ее людях. И вот теперь, во время войны композитор решил показать своих героев в новой обстановке – создать песню о партизанах. Мысль об этом зародилась у В. Захарова в начале 1942 года. С предложением написать слова для песни он обратился к своему постоянному соавтору – М. Исаковскому.

В письме к поэту, перечисляя, какие песни нужны хору имени Пятницкого для новой программы, В. Захаров назвал и партизанскую. «Этой песни нам не хватает чрезвычайно» – писал он. Через несколько недель Исаковский отослал Захарову текст песни. Мне кажется, – писал он композитору, – что мотив должен быть мягкий, очень певучий, но не грустный. Захаров с увлечением принялся за работу. «Песня должна быть такая, чтобы ее хотелось петь самим партизанам, – отметил он на полях текста. – Песня должна быть очень широкая, русская». И вот, четвертого октября 1942 года в Москве хор впервые исполнил «Ой, туманы мои, растуманы».

За великие наши печали,

За горячую нашу слезу.

Песня звучала как молитва, как клятва, как надежда.

«Ой, туманы мои, растуманы» – один из самых замечательных памятников песенного творчества военных лет. Ни в одной другой песне не рассказано так любовно и вдохновенно о советских партизанах, и не воплощены с подобной глубиной великие печали народа, из которых вырастает решимость отомстить врагу.

В грозные годы войны люди особенно полюбили песню, сроднились с ней, как с лучшим другом. Среди новых песен, подхваченных народом, были и написанные Б. Терентьевым, в большинстве посвященные героическим морякам. Связанные с традициями матросских песен, искренние и задушевные по характеру, они быстро распространились на севере, а затем и повсюду. Б. Терентьева по праву назвали флотским композитором. Создавая песни о флоте, Б. Терентьев не забывал и об армии – он писал о танкистах, летчиках, пограничниках. Песня «Это в бой идут матросы» – настоящая, боевая песня, написанная в разгар войны, рассказывающая о том, что было реальностью и для ее героев, и для самого композитора. Отсюда убедительность и впечатляющая сила песни, сразу нашедшей отклик у моряков, да и не только у них. Песня стала выражением отваги и героической решимости.

Когда немцы напали на нашу страну, повсеместно было введено затмение. На улицах ни фонаря, окна к вечеру плотно закрывали шторами и листами черной бумаги. И вдруг на фронт прилетела песня «Огонек». Это было в тяжелую пору. Сейчас трудно себе представить, какое ошеломляющее впечатление произвела эта картина: уходит боец на позиции, удаляясь, долго видит огонек в окне любимой. А люди знали: половина страны погружается ночью в непроглядную темноту, даже машины не зажигают фар. Вражеские самолеты не найдут цели. Поэтический образ огонька в окошке превратился в огромный символ: не погас наш огонек, никогда не погаснет!

Песня неразрывной связью скрепила фронт и тыл.

Когда говорят и пишут историки, что страна наша была не готова к войне, я думаю, что это утверждение слишком категорично и однозначно. На самом деле все было гораздо сложнее. Подтверждают это стихи и песни, созданные между 30 – ми и 40 – ми годами. Они предупреждали об опасности. Песен было много и маршевых и лирических, говоривших о возможности вражеского вторжения. Пришла война, для всей земли – вторая мировая, для нас – Великая Отечественная, и грохот орудий заглушил эти песни. Не потому, что «когда говорят пушки, музы молчат», – утверждение, соответствующее нашему времени, а по простой причине: сбывшиеся предупреждения и прорицания уже не нужны. Нельзя петь «если завтра война», коль она уже идет сегодня.

Можно смело сказать, что оборонная тема во второй половине 30-х годов вышла на передний край творчества поэта – песенника. Она зародилась еще в «Марше веселых ребят», она прозвучала в «Песне о Родине», не только в них самих всенародно признанных песнях, но и во многих других.

Знаменитая «Катюша», стала песней, которая будучи написанной еще до войны, не потеряла своей актуальности, а приобрела другой смысл. «Катюша» песня о верности пограничника и любви к пограничнику, написанная поэтом Михаилом Исаковским и композитором Матвеем Блантером в те времена, когда пограничная служба была предметом всеобщего внимания. И к границам были устремлены тревожные взгляды старшего и молодого поколения. На Дальнем востоке японские милитаристы выставили против нас пограничные гарнизоны. К моменту создания песни «Катюша» прошло почти два десятилетия после гражданской войны, но пограничники словно остались на линии фронта. Так держали они бессменную вахту, чтобы 22 июня на западе первыми принять на себя удар бронированной орды Гитлера. Мысль о пограничниках, думы о них, не обходившие никого, оказались сконцентрированными в песне «Катюша», написанной двумя совсем-совсем штатскими, очень мирными людьми. И лирическая песня, почти песенка, запелась в народе не легко и буднично, а с каким-то глубоким и тревожным чувством. Кто бы мог подумать, что, выйдя из песни, зазвучит это имя – Катюша, так грозно, станет воином? Очень простые слова песни в годы войны приобрели могучую весомость и значимость.

Однажды в прифронтовом лесу появились страшные грузовики с какими то высокими, косо поставленным сооружением в кузове, плотно, без щелей, укрытым брезентовым чехлом. Машины находились под усиленной охраной.

Настал час, когда исход боя висел на волоске. И тогда на позицию выкатились таинственные машины. Их экипажи быстро сняли брезенты. Под ними оказались косые рамы с рядом длинных и острых снарядов. Раздался залп. В стан врага помчались, чертя траекторию, огненные стрелы. С быстротой их полета распространилась по фронту их слава – слава реактивных снарядов советского изобретения (см. прил. №1). В первые же дни своего пребывания на фронте они получили, кроме своего технического наименования, сердечное, дорогое имя – Катюша.

Почему их так назвали? Солдат всегда ищет слова, соответствующие его вере в победу. Катюша была таким именем, таким словом. А может быть, первый, увиденный залп РС, наблюдал, как машины вышли на крутой берег, и чисто зрительное восприятие послужило толчком для образа:

Выходила на берег Катюша…

Это имя, взятое из песни, оказалось настолько подходящим, что и военные, приученные к точности терминологии, вскоре стали называть свое оружие только «Катюшами». Больше того – вся гитлеровская армия дрожала при слове «Катюша». А в сердце народа, завоевавшего победу, осталась тихая и нежная, лирическая песня Исаковского и Блантера о любви и верности.

Песни Великой Отечественной войны были написаны в те годы, когда решалась судьба не только нашей Родины, но и всего человечества, всей мировой культуры, которую надо было отстоять в долгой и напряженной борьбе с фашизмом.

Никогда не забудет суровое военное время наш народ, никогда не забудет он, и лучшие песни того времени.

2. Классическая музыка в годы войны

Война резко изменила всю музыкальную жизнь страны. Многие театры, музыкальные коллективы, учебные заведения были эвакуированы в тыл, где они напряженно работали. Интенсивной была творческая деятельность композиторов, оказавшихся в эвакуации. Регулярно транслировалась по радио их музыка. Наряду с песнями это были симфонии и оперы. Уже одно их перечисление в статье Г. Казакова говорит о том, как много охватывалось жанров: «Только за один 1942 год, особенно тяжелый для страны, московское радиовещание передало 447 новых произведений советских композиторов».

Великая Отечественная война – «историческая схватка… между разумом и мракобесием, между культурой и варварством, между светом и тьмой», – как писал Шостакович (см. прил. №2, №3) в статье в «Правде», где он рассказывал о своей Седьмой симфонии. Это великое произведение создано в июле – декабре 1941 года.

Оно о простых советских людях, мужественных и прекрасных, крепких сердцем и могучих духом, о великом советском народе, о нашей жизни, полной героического пафоса борьбы с немецкими фашистскими варварами, повествует Седьмая симфония Шостаковича, созданная им в дни Отечественной войны.

Это – одно из значительнейших произведений мировой музыкальной литературы. Седьмая симфония Шостаковича – это вдохновенная поэма. В ней автор с большой художественной силой выразил мысли и чувства советского народа. Симфония рассказывает о грозных потрясениях, охвативших весь мир, все человечество. Рожденная великим чувством патриотической любви к Родине и жгучей ненависти к ее врагам, она раскрывает правду сегодняшней нашей жизни, ту правду, во имя которой борется, приносит жертвы и побеждает советский народ.

Не только в симфонии, но и в речи Д. Шостаковича, произнесенной по ленинградскому радио, прозвучало нечто несоизмеримо большее, чем просто музыка или слова: «Час тому назад я закончил вторую часть своего нового симфонического произведения. Если это сочинение мне удастся написать хорошо, удастся закончить третью и четвертую части, то тогда можно будет назвать его Седьмой симфонией. Для чего я сообщаю об этом? Я сообщаю об этом для того, чтобы радиослушатели, которые слушают меня сейчас, знали, что жизнь нашего народа идет нормально. Все мы несем свою боевую вахту… Советские музыканты, мои дорогие и многочисленные соратники по оружию, мои друзья! Помните, что нашему искусству грозит великая опасность. Будем же защищать нашу музыку, будем же честно и самоотверженно работать…»

Сам Д. Шостакович в то время не только сочинял. Он преподавал в консерватории, выступал в концертах, руководил театром народного ополчения, дежурил на крыше консерватории вместе с другими участниками пожарной дружины, подобно сотням ленинградцев, он рыл противотанковые окопы. Но самым высоким его подвигом была симфония, посвященная городу Ленинграду. В ней любовь к Родине и вера в свой народ, в ней та, всепобеждающая, нравственная стойкость, без которой любая военная техника оказывается несостоятельной. В грандиозной четырехчастной Седьмой симфонии публицистический пафос Д. Шостаковича особенно подчеркнут в первой части. Музыка ее врезается в память с одного раза, раз и навсегда.

Алексей Толстой назвал музыку знаменитого эпизода фашистского нашествия, из первой части, «пляской ученых крыс под дудку крысолова». Бесспорно то, что в теме фашистского нашествия есть сходство со зловещей карикатурой. Композитор обнажил и сатирически заострил черты педантичности, тупой ограниченности и автоматической дисциплины, воспитания у гитлеровских солдат, которым не полагалось рассуждать, и надо было слепо повиноваться фюреру.

Мужественное сопротивление соседствует здесь с эпизодом скорби, монологом – плачем, который сам композитор назвал «реквием жертвам войны». Образам нашествия в симфонии противопоставлены картины мира и непреклонное мужество борьбы. Одно из редких свойств таланта Шостаковича – его способность передать в музыке великую скорбь, слитую с великой силой протеста против зла.

Появляющийся в IV части траурный эпизод, вызывает чувство мужественной скорби. По силе своего эмоционального воздействия и по необычайной духовной чистоте, этот эпизод может быть сравним лишь с таким величайшим творением, как траурный марш из «Героической симфонии Бетховена».