Реферат: Наука после Сталина: реформа Академии 1954–1961 гг.

К.В. Иванов

Реорганизация Академии наук СССР 1961 г. была первой широкомасштабной реформой в области организации советской науки после смерти Сталина. Ее главным результатом стало то, что академические институты, занимавшиеся прикладными исследованиями, были переданы под юрисдикцию промышленных министерств и государственных комитетов. За Академией было оставлено методическое руководство советской наукой, решение фундаментальных научных проблем и разработка нескольких самых важных технологических проектов. Такое изменение приоритетов в деятельности Академии противоречило одному из главных правил сталинской научной политики. До середины 1950-х гг. большинство руководителей, причастных к управлению советской наукой, считали, что усилия ученых должны быть сосредоточены на задачах, имевших непосредственные практические приложения. Отделение фундаментальных исследований от прикладных означало, что в середине 1950-х гг. в научной политике СССР произошли существенные изменения. В данной статье мы рассмотрим, в чем заключались эти изменения и как они реализовывались в деятельности ряда видных сотрудников Академии.

1. Сталинское наследие

То, что мы называем «сталинской академией», возникло в первой половине 1930-х гг. В это время в Академии наук СССР была создана единая централизованная бюрократическая система контроля за эффективностью научной работы [1;2]. Централизованное руководство научными исследованиями выражалось в том, что темы научных работ, выполняемых в научно-исследовательских институтах, должны были утверждаться не ниже, чем в Президиуме Академии. То же самое касалось вопросов, связанных с объемом бюджета, подбором кадров и сроками исполнения. Планирование и контроль научной работы осуществлялись по аналогии с планированием и контролем промышленного производства. Денежные средства, которые предполагалось истратить, утверждались, как минимум, за год. Если в течение года возникала внеплановая потребность в приобретении новой аппаратуры или материалов, необходимых для проведения исследований, сделать это было крайне сложно.

Такая организация была оптимальна с точки зрения административного контроля, поскольку она давала четкие критерии определения «эффективности» работы ученого, однако она негативно сказывалась на способности ученых заниматься проблемами, работу над которыми трудно планировать с точностью до месяцев. В архивах сохранилось несколько писем ученых в Президиум Академии и в ЦК КПСС, в которых обращалось внимание на этот организационный недостаток [3–5]. Например, в резолюции актива Крымской астрофизической обсерватории от 13 мая 1955 г. говорилось: «Заявки на оборудование, во всех деталях, должны быть составлены на следующий год в июне текущего года. Исследователь должен за полтора года предвидеть, что ему нужно! В результате все стараются включить в заявку все мыслимое в качестве необходимого для работы, и на складах учреждений лежат ненужные запасы материалов.., которых не хватает в других местах» [6].

К началу 1950-х гг. ситуация стала еще сложнее, так как в течение двух десятилетий с момента внедрения сталинской системы количество подразделений Академии наук многократно увеличилось, и Президиум уже не мог столь эффективно, как раньше, вести координационную работу1. Это стало причиной того, что сами члены Президиума в 1953–1954 гг. стали выступать с предложениями передать часть управленческих полномочий Отделениям Академии [8].

Особые трудности создавали попытки некоторых ученых использовать идеологическую аргументацию в отстаивании собственных исследовательских интересов и служебных должностей. В ряде прецедентов такого рода были сформулированы идеологемы, причинившие советской науке невосполнимый ущерб [2]. Идеологические столкновения нередко приводили к репрессиям и гибели ученых. Незащищенность от необоснованных идеологических обвинений была причиной постоянных тревог ученых. Особенно уязвимыми в этом плане были исследователи, занимавшиеся разработкой проблем, не имевших практического приложения. Такая ситуация привела почти к полному уничтожению генетики в Советском Союзе и неоднократно ставила на край гибели другие фундаментальные науки, включая физику [9].

В марте 1949 г. решением ЦК КПСС был учрежден Ученый секретариат Президиума Академии, на который были возложены функции идеологического контроля над академическими институтами [10, л. 168]. Председателем секретариата был активный сторонник Т.Д. Лысенко профессор И.Е. Глущенко. С учетом того, что в сталинской Академии решение всех организационных вопросов было возложено на Президиум, Ученый секретариат являлся сильным властным органом. Как правило, его заседания предварялись заседаниями Президиума, на которых должны были приниматься те или иные решения. Так осуществлялся партийный контроль над беспартийным президиумом. По свидетельству директора Института леса В.Н. Сукачева, Глущенко неоднократно использовал свое административное превосходство для подавления критики, направленной против Лысенко (см. [11, л. 14–19; 12].

Подогреваемый в течение ряда лет ажиотаж вокруг «борьбы с идеализмом» в науке, особенно усилившийся после августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 г., крайне негативно сказался на организации международного научного сотрудничества. Начиная с 1930 г. научные контакты с западными странами постепенно сходили на нет, и к концу 1940-х гг. советские ученые оказались в полной международной изоляции. Помимо этого, условия холодной войны и боязнь научно-технического шпионажа привела к ужесточению мер по обеспечению секретности в некоторых наиболее передовых отраслях науки, особенно в ядерной физике. Отсутствие открытых публикаций по многим вопросам, касающимся передовых научных достижений, нарушило не только международные, но и внутренние коммуникации ученых. Это, в свою очередь, создало ряд трудностей в подготовке молодых специалистов и осуществлении научной преемственности [13].

К началу 1950-х гг. советские ученые в основном понимали недостатки советской модели организации научных исследований. К числу главных из них они относили чрезмерную бюрократизацию управления, сложные отношения науки с идеологией и международную изоляцию. Все эти проблемы кулуарно обсуждались в советском научном сообществе. Смерть Сталина послужила внешним сигналом к тому, чтобы открыто поставить вопрос о реорганизации управления советской наукой на повестку дня.

С середины 1953 г. некоторые частные вопросы об организационных недостатках стали регулярно рассматриваться на заседаниях президиума Академии [14]. Одним из наиболее жестких принципов организации сталинской науки было требование ее тесной связи с практикой. Первым, кто попытался подвергнуть серьезной ревизии этот принцип, был П.Л. Капицей.

2. Письмо П.Л. Капицы к Н.С. Хрущеву от 12 апреля 1954 г.

В 1945 г. Капица был привлечен к созданию ядерного оружия. Однако из-за конфликта с Л.П. Берией, курировавшим атомный проект, он был отстранен от осуществления ядерных исследований, лишен должности директора Института физических проблем. После ареста Берии Капица, пытаясь выйти из опалы, написал несколько писем Хрущеву и Маленкову с рядом предложений по улучшению научной работы в СССР. Одно из писем было посвящено вопросу о «связи науки и практики».

В письме Хрущеву от 12 апреля 1954 г. Капица попытался обосновать тезис, который противоречил принятым в то время нормам понимания этого вопроса и предыдущим публичным выступлениям самого Капицы. Ссылаясь на утверждение, что наука должна «разрешать насущные трудности, стоящие перед нашим хозяйством», как на общепринятую марксистскую интерпретацию социальной функции науки, Капица писал, что, «конечно, наука должна это делать, но это не главное… Передовая наука не идет на поводу у практики, а сама создает новые направления в развитии культуры и этим меняет уклад нашей жизни» [3, с. 305]. Для подтверждения этой мысли Капица использовал пример достижений в области ядерной физики: «вспомним, как многие годы пренебрежительно относились у нас практики к научным работам по атомному ядру, так как не видели в них реального и быстрого выхода в жизнь. Если науку развивать по рецепту узкого практицизма.., то никогда бы человечество не могло найти путей к использованию атомной энергии». Поэтому, утверждал Капица, необходимо в первую очередь «поднять на щит фундаментальные теоретические научные проблемы».

Помимо этого утверждения, нарушавшего принятые в сталинские годы правила оценки эффективности научной работы, письмо Капицы содержало еще одно «неортодоксальное» предположение. По его мнению, развивать «фундаментальные теоретические» направления науки особенно важно потому, что советские ученые значительно отстают в этих областях от западных исследователей2. В качестве средства, которое могло бы помочь разрешить эту трудность, Капица предлагал провести некоторые мероприятия по реорганизации советской науки. Одновременно он пропагандировал свои достаточно хорошо известные идеи о лидерстве в науке, роли научного сообщества и организации исследований в «передовых» научных областях [4]. В конце письма Капица недвусмысленно заявлял о том, что советская наука нуждается в «более продуманных условиях научной работы, чем те, которые существуют у нас сейчас».

Письмо Капицы не содержало никаких категоричных рекомендаций по поводу организационных изменений в науке. В нем он настаивал на необходимости реорганизации, но характер этих изменений представлялся еще не выясненным. Их, по мнению Капицы, только еще предстояло обсудить и в итоге создать «более продуманные условия» для научной работы. Это предложение могло представлять особый интерес для партийных руководителей, что мы рассмотрим в следующей главе.

3. Заседание Президиума АН СССР от 4 июня 1954 г.

Письма в ЦК или непосредственно генеральному секретарю ЦК КПСС были одним из наиболее распространенных способов привлечь внимание политического руководства к той или иной организационной проблеме. Такой способ воздействия на практику принятия решений, касающихся развития науки, приобрел в конце 1940-х – начале 1950-х гг. массовый характер. Отдел науки ЦК был завален такими письмами, но только некоторые из них находили отклик в партийных кругах.

Помимо личного авторитета П.Л. Капицы, у членов ЦК был дополнительный мотив обратить особое внимание на его письмо. В это время партийное руководство страны готовило ряд широких кампаний по реформированию системы государственного управления. Это было обусловлено соперничеством в борьбе за власть, что выразилось в конъюнктурной борьбе партийного аппарата, во главе которого стоял Хрущев, против государственной администрации, возглавляемой Маленковым [15]. Реорганизация государственного управления требовала рационального обоснования, и ЦК нуждался в таких «сигналах с мест», которые «слегка» противоречили бы существующей модели административного управления и, может быть, некоторым постулатам официальной пропаганды (см. [16–24]). В этом смысле предложение П.Л. Капицы оказалось «в духе» реформаторских настроений ЦК. В отделе науки ЦК было решено рекомендовать президиуму Академии вынести «проект решения по письму академика Капицы» [11, л. 106].

Подтверждением тому, что ЦК действительно придавал серьезное значение этому письму, а не просто «отписался» от «назойливого академика» (такое случалось), можно считать то, что на заседание Президиума Академии специально был послан представитель отдела науки ЦК А. Черкашин, который даже составил краткую стенограмму обсуждения.

Обсуждение состоялось 4 июня 1954 г. Предложение Капицы получило спорную оценку со стороны членов президиума. С одной стороны, они были согласны с тем, что фундаментальным вопросам науки уделяется недостаточно внимания, с другой – предложение «поднять на щит фундаментальные теоретические проблемы» все посчитали недостаточно обоснованным. Примечательна в этом отношении реплика президента Академии А.Н. Несмеянова: «Любая передовая «Правды» нас ориентировала не на большую науку» [11, л. 107]. Будущий президент академик М.В. Келдыш указывал в своем выступлении, что «проект неправильно освещает взаимоотношение теоретических и практически важных исследований в научной работе. Ученые должны быть связаны с жизнью, с запросами народного хозяйства. Невозможно армию в 10.000 научных сотрудников направить только на разработку теоретических проблем» [11, л. 106]. Академик В.С. Немчинов отмечал, что «в проекте неправильно преувеличивается значение теоретических исследований. Следует сказать, что мы должны повысить внимание и улучшить содействие теоретическим исследованиям. <Тем не менее> нельзя отрываться от практики. Следует лучше делать отбор тех практических задач, над которыми должны работать ученые, академики» [11, л. 106]. В итоге было принято решение «в целом содержание письма, в котором заостряется внимание на необходимости развития чисто теоретического знания – осудить» [11, л. 106].

Однако второй тезис Капицы о том, что необходимы «более продуманные условия научной работы, чем те, которые существуют у нас сейчас», получил полное одобрение. Большинство членов президиума так или иначе высказались по этому поводу. В итоге было принято решение подготовить документ, обосновывающий необходимость организационных преобразований в Академии наук [11, л. 106].

Такое решение президиума, принятое при посредничестве ЦК, могло означать, что в середине 1954 г. партийные руководители не проявляли серьезного интереса к содержательной стороне реформы Академии. Реорганизация привлекала их лишь постольку, поскольку она позволяла путем «перетряхивания» штата управленческого аппарата добиться нужного в отношениях с властью перевеса сил. Для них было важнее начать какую бы то ни было реорганизацию, по возможности оставаясь на прежних идеологических позициях. Конкретные вопросы реформы были оставлены на доработку самим ученым.

В середине 1954 г. создается несколько комиссий по проверке подразделений академии с общей направленностью на пересмотр штатного расписания и децентрализацию управления Академией. Среди множества комиссий, работавших примерно в одном стиле – поменять систему управления, но не касаться идеологических вопросов – отчетливо выделяется одна – комиссия по вопросам ядерной физики. Ей предписывалось дать оценку плана научно-исследовательских работ, выполняемых под контролем Ученого совета при президенте Академии наук СССР. Комиссия была составлена главным образом из физиков, участвовавших в атомном проекте. В нее входили академики И.В. Курчатов (председатель), А.И. Алиханов, Л.А. Арцимович, Д.В. Скобельцын и И.Е. Тамм [13, л. 46]. Выводы, сформулированные членами комиссии, касались не только вопросов реорганизации, но и, чудесным образом повторяя тезисы письма Капицы, претендовали на изменение подхода к научной политике вообще, особенно в вопросах, связанных с ядерной физикой.

4. Комиссия И.В. Курчатова

Атомный проект поставил участвующих в нем ученых в уникальные условия. Результатом нескольких лет напряженной и плодотворной работы участников проекта в относительной изоляции от режима сталинской Академии стали не только атомная и водородная бомбы. Стиль организации научной деятельности, сформировавшийся в довольно многочисленной группе физиков-ядерщиков, работавших в тесном контакте с военными, инженерами и политиками, отличался от общеакадемического стиля. Постоянно растущий штат исполнителей проекта стал социальным базисом для формирования новых отношений между учеными и властью, наукой и идеологией, наукой и политикой. Требования типа идеологической борьбы в науке уходили здесь на второй план по сравнению с жесткими условиями ядерной гонки. Призыв разоблачать «методологические отклонения» и «идеологические извращения» буржуазных ученых опровергался политической потребностью в научно-техническом шпионаже, что красноречивее всего доказывало методологическую правильность и практическую результативность «вражеских» научных изысканий [25].

Многие физики-ядерщики, участвовавшие в создании атомной и водородной бомб, одновременно являлись сотрудниками, действительными членами и членами-корреспондентами академии. Однако, по собственному признанию президента Академии А.Н. Несмеянова, руководство физическими исследованиями «обеспечивалось, минуя организационные формы академии» [7, с. 146]. Таким образом, в начале 1950-х гг. в Академии наметился организационный раскол: атомный проект выявил группу исследователей, главным образом физиков-ядерщиков, которые могли вести себя более независимо по отношению к руководству Академии.

К середине 1950-х гг. стратегическая задача атомного проекта была решена. И атомная, и водородная бомбы были созданы3. Оставалась инженерная работа по внедрению и усовершенствованию, которая не требовала незаурядных усилий со стороны теоретиков. Примерно в это время начинается «бегство» физиков, ориентированных на проведение «мирных» фундаментальных исследований, из атомного проекта в открытые академические институты. Эти ученые были заинтересованы в наращивании академических ресурсов, позволяющих проводить открытые, а не секретные исследования в области ядерной и вообще теоретической физики. Политический капитал, накопленный ими при работе над атомным проектом, позволял им действовать решительнее, чем другим подразделениям Академии.

11 июня 1954 г. состоялось закрытое заседание президиума Академии, на котором был заслушан доклад о результатах работы комиссии Курчатова. С докладом от экспертной комиссии выступил А.И. Алиханов4. Уже на первой странице Алиханов дважды (!) повторил два главных вывода комиссии: (1) советские исследования в области ядерной физики отстают от американских (именно от американских, а не вообще от капиталистических); и (2) сегодня «отвлеченные» исследования в области физики приобрели особое государственное значение и нуждаются в интенсивном развитии [13, л. 59].

Комиссия предлагала укрепить материально-техническую базу физических институтов, работавших над незасекреченной тематикой, разрешить открытую публикацию работ по общетеоретическим вопросам ядерной физики, создать условия для широкого обсуждения ее проблем, ввести в практику приглашение в СССР видных иностранных специалистов в этой области и создать координационный совет по исследованиям в области ядерной и теоретической физики. В качестве обоснования этих мероприятий члены комиссии приводили следующий аргумент.

«Первостепенное государственное значение, которое в последние годы приобрела физика, объясняется, в первую очередь, резким сокращением сроков между „отвлеченными“ научными открытиями в области физики и практическим их применением. Страна, занимающая ведущее место в передовых областях физической науки, имеет очень большие шансы на обладание существенным преимуществом и в области новой техники… В настоящее время самые отвлеченные вопросы физической науки могут неожиданно оказаться имеющими актуальное значение» [13, л. 53].

Физики-ядерщики, в отличие от Капицы, действовали самостоятельно и не пытались предварительно заручиться поддержкой ЦК или чиновников Министерства среднего машиностроения (ведомства, обеспечивавшего ядерные исследования). У них были свои политические задачи: добиться права заниматься научной работой независимо от засекреченного атомного проекта и «отобрать» у Средмаша часть установок для проведения открытых, не секретных исследований. Начавшаяся реорганизация Академии дала им повод для того, чтобы заявить о своих интересах и попытаться привлечь на свою сторону президиум Академии. Аргументы, которые физики-ядерщики использовали для обоснования своих предложений, очень напоминали аргументы Капицы в его письме Хрущеву от 12 апреля 1954 г. Но, в отличие от Капицы, физики говорили не о науке вообще, а конкретно о теоретической физике.

Такие выводы комиссии, похоже, стали для Несмеянова полной неожиданностью. В прениях по докладу он упрекал Алиханова: «Мы спокойны, считая, что они [физики] обеспечены сильными покровителями… Но оказывается, что некоторые области физики опекаются плохо. Так я прошу помнить, что есть Президиум и некоторые, пусть слабые возможности, в его распоряжении имеются» [26].

--> ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ <--