Реферат: Психология чеченской войны
Что победит (нередко в жестокой борьбе) и реализуется - "закон" или "беспредел"? Зависит это от душевной силы, интеллекта, жизненного опыта пленных-заложников. И еще от воздействий на них со стороны тюремщиков-захватчиков.
Оказавшиеся в заложниках ведут себя одинаково.
1. Нетерпеливо отчаянных от 0 до 0,5% Таких неразумных может стать много больше (до 60%), если "нетерпеливые" разожгут своей безрассудной отчаянностью "истероидных". Скрытых истериков много в нашем населении, психически ослабленном десятилетиями унижений и лишений.
2. Если истероидным женщинам в критических ситуациях свойственны плач, причитания, метания с воплями и рыданием, то мужчины-истероиды становятся агрессивны. Они отвечают злобой, остервенелостью на всякое давление, притеснение. Чем больше их давят экстремальные обстоятельства, тем больше в истероидах сопротивления. Оно может стать стойким или накапливаться и взрываться. Их сопротивление врагам или опасным обстоятельствам может стать героическим. Это хорошо. Для них "героизм" опасен впоследствии, когда после освобождения начинают воспевать героев-заложников.
3. В разгар трагедии заложникам наиболее полезны те из их числа, кто несгибаем перед невзгодами, разумно смел и осторожен. Стрессовое давление укрепляет их стойкость. Они морально поддерживают других. Их может быть 5-12% среди заложников. Стойкие помогают пережить заточение другим несчастным. Идите за ними. Помогая стойким - поможете себе. Вместе с ними найдете в себе незамеченную раньше гордость и интеллектуальную одухотворенность (даже если они и вы - "люди не интеллектуального" труда).
Исследователи заложничества подчас ошибаются, причисляя к "стойким" и "нетерпеливо-отчаянных", и "агрессивных истероидов". Как отличить "стойких"? Они малозаметны, их добрые дела легко забываются (чтобы тем, кому они помогли, не отягчать души комплексами долга, раскаяния и зависти), если "стойкие" сами не заболели комплексом мессианства, не стали впоследствии "вождями" или "игроками".
4. Среди заложников много мятущихся в своем прилюдном одиночестве. Этих 30-50%. Морально подавлены, психически оглушены. Их страдание заглушает все прочие чувства, мешает общению. У таких заложников монотония тягостного переживания страха и беспомощности может сопровождаться шизоидными явлениями. Чем дольше, сильнее, трагичнее давление экстремальных обстоятельств, чем глубже психическое изнурение заложников, тем больше их становятся такими, не находящими ни в чем и ни в ком поддержки, ищущими спасения в себе, находящими только душевное мучение. Что им делать? Им надо помогать.
Остальные, чем дольше заложничество, тем сильнее сближаются с захватившими их террористами. Их два типа.
10-25% делают это с расчетом, почти сознательно, чтобы улучшить хоть сколько-нибудь свое существование, уменьшить угрозу террора лично для себя и своих близких. Это "приспешники" террористов. Они не однородны.
5. Есть расчетливо-разумные. И только слабость, надлом души или великий страх за близких людей толкает их к коллаборационизму. У них самооправдание: "Жертвуя собой, мы для пользы других пошли служить врагам. Мы не "предатели", а тайные "свои"".
6. Но есть расчетливо-злобные. Служа врагам, ищут возможность возвыситься при новой расстановке сил. И удовлетворить свои комплексы. Конечно, за счет слабых заложников, притесняя их или, напротив, милостиво помогая. Последнее и оргастически им приятно, и после освобождения послужит оправданием их пособничества террористам.
7. Наконец, 20-30%. Чем дольше их заложничество, тем сильнее они ощущают как бы родственную близость с захватившими их террористами, разделяя с ними их переживания и неприязнь к спасителям.
Эти заложники и после освобождения сочувствуют захватчикам, защищают их, арестованных. Опасность, общая для террористов и удерживаемых ими заложников, сплачивает, "роднит" одних с другими. Легковесным политикам и судебным следователям бывшие заложники начинают казаться "пособниками" захватчиков-террористов.
При штурме осажденных террористов возникает не только (а) "братство по крови", которая может быть пролита и ими, и заложниками. В такой ситуации (б) начинают действовать рефлексы поиска защитника (сильного, властного) и (в) возникает психологическая спайка "подвластных" и "властителей", если "властители":
в чем-то уравнены с "подвластными": общей опасностью, общими невзгодами, общей добычей, общей радостью спасения от смерти;
человечно, участливо относятся к "подвластным".
Чеченцы наделены этноархаическими рефлексами в отношении к пленникам как к уважаемой ценности. Они относились к заложникам с видимой доброжелательностью.
По рассказам свидетелей, в городе Буденновске чеченцы, видя начало штурма больницы, в которой они укрылись, укрывали и успокаивали заложников. В поселке Первомайском руководитель чеченцев Салман Радуев обходил заложников, успокаивая их, рассказывал о последних событиях.
(г) В отличие от многих других террористов осажденные чеченцы сохраняли детскую игривую лихость. Громкая трансляция танцевальной музыки, обычно повергающая осажденных в уныние, у чеченцев в Первомайском вызывала неподдельную радость и пляску. Это ободряло и заложников, "роднило" их с чеченцами, пробуждая детские рефлексы.
(д) Даже когда расстреливали кого-то из заложников, срабатывал психологический механизм по принципу "разделяй и властвуй". Люди, оказавшиеся в привилегированном положении, при стрессе, как правило, отворачиваются от ставших париями, обреченными, "опущенными" (криминальный жаргон).
Возникающее у заложников ощущение "породнения" с захватчиками-террористами напоминает (е) появляющиеся у некоторых людей при стрессе инфантильные (детские) реакции: поиски родителя, сильного вершителя судьбы ребенка, родителя, "казнящего и милующего", при этом остающегося "родным", более того, чувство "родственности" может крепнуть при "насилии во благо наказуемому".
(ж) При "синдроме заложника" страх перед террористами и стремление убежать из-за "ультрапарадоксальной инверсии" психических процессов инвертируется (перевертывается) в болезненную любовь и привязанность к террористам.
(з) В этом есть и что-то женское, проявляющееся, когда сила и грубость самца могут парализовать тело и волю, могут пробуждать сладостное томление перед соитием.
Сплав игривой детскости и мужественности чеченских боевиков-террористов привлекает, завораживает многих, заставляет ими гордиться, кого-то - следовать им.
Напрасно ругают мифических психологов, которые не работают с бывшими заложниками, чтобы избавить их от синдрома "породнения" с террористами. Во-первых, психологов для этого нет. Во-вторых, этот синдром очень стойкий. Он сохраняется десятилетиями в российском народе, который был "заложником" у кровавого сталинско-коммунистического режима, но сохраняет к нему парадоксальную приверженность. Это не утрата исторической памяти, не попытка выразить протест противникам коммунистов, не массовая легкомысленность. Это психобиологический рефлекс сохранения традиций соподчиненности, достигнутой жестокостью.
(и) Есть мнение, что в Буденновске и других городах и поселках, где российские войска осаждали чеченцев, взявших заложников, у последних не было и в помине "синдрома заложника" с его биологопсихологическими механизмами, отмеченными выше. Журналист Андрей Бабицкий был с заложниками в Буденновске, затем во время их перемещения чеченцами по Чечне вплоть до освобождения. Он обратил внимание на сходство социально-политических ориентаций у русских заложников и у захватчиков-чеченцев. И те и другие в недавнем прошлом - "советские люди". Для них власть была враждебна. Она давила свободу, права, нередко и жизнь своих подданных. В несправедливости чеченской войны проглянуло лицо, казалось, ушедшей неправедной власти. Снова террор против мирного населения: русского, чеченского, гибнущего под бомбами. Когда война под боком, ее несправедливость очевидна. У русских, чеченских людей одни и те же эмоции, мотивации. У захватчиков-чеченцев они актуализованы гибелью родственников под залпами российских гаубиц и танковых орудий. У заложников-русских те же мотивы актуализируются, когда в них (и в захватчиков) стреляют БТРы, гранатометы, олицетворяющие российское государство. Опираясь на трагический пафос своей жизни, угнетавшиеся государством ("жизнь погибла в провинциальном убожестве, вечный дефицит всего при советской власти, редкие праздники. омраченные похмельем... и сейчас зарплату не платят") заложники легко перестраиваются - "за террористов-захватчиков", вместе презирая и ненавидя Власть. Такими могут стать до 80% заложников.
Более того! А. Бабицкий заметил, что российские заложники способны "заряжать" чеченских захватчиков ненавистью к осаждающим их войскам. Вот почему случаи перехода заложников на сторону захватчиков не случайны. Не случайно участие боевых групп украинских, прибалтийских националистов в чеченской войне на стороне чеченцев. Не видеть таких "этноархаических рефлексов" у русских, украинцев, чеченцев, прибалтов и др. преступно, так как эта слепота побуждает Власть подливать масло в огонь Войны.
При указанных различиях все заложники несчастны под гнетом ужаса смерти, униженности, беспомощности и полной неопределенности судьбы. Многие из них после освобождения нуждаются в психологической помощи, а то и в лечении душевных и телесных расстройств.